Неуклюжая Принцесса и Неумелый Рыцарь.

Нужно уметь прощаться. Со старыми вещами и увлечениями. С друзьями и близкими. Порой даже с миром и жизнью. Нужно уметь красиво прощаться. Без сожалений и тайных обид. Легко и непринуждённо, словно эта встреча вовсе не последняя. Нужно прощаться так, чтобы тебя запомнили именно таким. Беззаботным и нежным. Нужно прощаться так, чтобы забылись все былые обиды. Уходя, стоит оставить после себя только хорошие воспоминания. Поэтому необходимо уметь красиво прощаться. Я навсегда запомню Галако именно такой, какой она предстала предо мной в нашу с ней предпоследнюю встречу. Решительной, мудрой и несравненно красивой. Я, к сожалению, не умею прощаться так же красиво. Но именно сейчас я понимаю, что настало время проститься со многими вещами, что въелись в мою никчемную жизнь, точно пятна от кетчупа в любимый свитер. Крепко так и надёжно. То было очень странное утро. Тем утром я не чувствовала холода. И это была заслуга далеко не одеяла. Руки, что спасали меня уже не раз. Руки, что творили волшебство в мертвом доме и вырывали меня из душного плена собственных мыслей. Самые надежные в мире руки. И на этот раз это была целиком и полностью его заслуга. Ещё один долг, за который мне никогда не расплатиться. Да и не чем. Лен спал, крепко обвивая мои рёбра руками, словно плющ или петунья. Непривычно, но вместе с тем до дрожи в коленях приятно. Правда, когда он прижимался сильнее, ребрам было немного больно, впрочем, они были готовы потерпеть. Во сне Лен всё больше напоминал мне кота. Домашнего, тёплого и мягкого кота. Взъерошенные волосы напоминали пушистую шерстку. Он забавно морщил нос и хмурил брови, совсем как недовольный кот. Я редко видела, как он спит, а ведь сон ему к лицу. Этим утром я решила поменяться ролями с Леном и хоть немного погасить свой огромный долг. Одним завтраком мне, конечно, не отделаться, но вряд ли я могу сделать больше. Я тихонечко поднялась с дивана, стараясь не потревожить чуткий сон Лена, и, аккуратно перешагивая через осколки своих битых воспоминаний, направилась на кухню. Сегодня я попытаюсь наполнить этот дом волшебством, устроить самое что ни на есть обыкновенное чудо. Вот только я совсем позабыла, что волшебство и жизнь давно покинули этот дом. Мои кулинарные способности, безусловно, далеки от совершенства и тем более от мастерства Лена с его черничными кексами. Но на слегка подгоревшие гренки и переслащенный кофе я вполне себе способна. Мне вдруг очень захотелось узнать который сейчас час, но все часы в доме давно остановились, и никто не спешил решать эту проблему. Признаться честно, мне тоже нравится это. Нравится, что этого дома не касается ни одна мирская проблема, нравится, что тут люди становятся немного искреннее, чем за его разноцветными стенами. Тут всё иначе. Тут я хоть и ненадолго, но забываю о всех проблемах. Жизнь идёт мимо этого дома, со всеми своими проблемами, заботами и прочей чепухой. Пусть он давно уже мертв, но ему всё же удалось сохранить в себе немного магии. Лен спал очень долго, я даже побоялась, что мои греночки могут остыть и стать совсем-совсем невкусными. Но мои страшные опасения были опровергнуты сонным и недовольным взглядом Лена, который, наверное, мог даже подогреть мои греночки. - Почему я спал? Недовольно пробурчал он, точно это я была виновата в том, что он уснул. - Ты вчера читал мне сказку, - я присаживаюсь за стол и хлопаю по сидушке стоящего рядом стула, приглашая его присесть. - А потом, наверное, ты и уснул. К слову, сон тебе очень идёт. Лен едва заметно ухмыльнулся, а от былого недовольства на его лице не осталось и следа. Я не знаю, кто мы друг для друга. Это уже не дружба, но ещё не любовь. Такое странное состояние хрупкого равновесия. Его чувства слишком сильны для дружбы, а мои слишком слабы для любви. Я бы не сказала, что хотела провести всю свою жизнь именно с ним, но если бы он только предложил - я бы без раздумий согласилась. За окном по-прежнему была метель. Ветер кричал, разрезая воздух острыми когтями, он всё ещё пытался найти нечто очень важное, не так давно утерянное, но, кажется, это нечто пропало бесследно, растворилось в звонком хохоте метели, испарилось вместе с первым снегом. Но он продолжал искать, не смотря ни на что. И было в этом что-то трагичное и отважное одновременно. Наши окна покрылись тонкой серебристо-белой узорчатой плёночкой. Снежные сугробы огородили весь город, точно хотели защитить его от всех невзгод, а, может, они не хотели выпускать невзгоды из города. Снег - слишком обманчив и двулик, чтобы так легко распознать его истинные намерения. - Рин... Я даже не заметила, как наступило восемь утра, ведь пару минут назад было только шесть. Не заметила, как быстро Лен прибрал нашу кухню. Всё кажется таким странным и немного нелепым, точно вся моя жизнь какая-то несуразная трагикомедия, поставленная неопытным драматургом, и главную роль в этом спектакле играю не я. Я лишь наблюдаю из-за кулис, не веря ни единому жесту героев. - Рин? Ты меня слышишь? Кажется, он тоже понимает, что достучаться до меня словами - практически невозможно, а вот его руки всегда прекрасно справляются с этой задачей. Не смотря на то, что его руки костлявые и чрезмерно тонкие, они выглядят очень надёжно. В эти руки просто невозможно не влюбиться. Он обнимает меня со спины, его теплые руки обивают мои плечи, словно змеи, он упирается подбородком в мою голову и несуразно что-то бормочет. Что-то спокойное и такое нежное. Как жаль, что я не понимаю его слов. - Точно всё в порядке? Он беспокоится. Мне так нравится, когда он волнуется и беспокоится. Я медленно киваю и стараюсь легко улыбнуться. Иногда мне кажется, что я забываю все слова на свете. За окном бушует жизнь, охваченная бешеным ритмом вьюги, такая быстрая и неугомонная. А у нас тут своя жизнь. Мертвая. Я закрываю глаза, целиком отдаюсь его рукам. Вся моя никчемная жизнь сосредоточена в этих хрупких объятиях. Прямо здесь, на кончиках его острых пальцев и на тонких запястьях. Я чувствовала, как мягкое тепло обволакивало меня, согревало замерзшее за долгие месяцы зимы сердце и укрывало пеленой спокойствия мою беспокойную душу. Только он умеет так обнимать. - Мне казалось, что теперь всегда будет холодно... а с тобой так тепло, Лен... На мгновение вспомнив слова, я тут же их забываю. Мне хочется сказать ему что-то ещё, но что, - я и сама понять не могу. Я хочу сделать ему что-то приятное, но что, мне не дано понять. Забавное и странное чувство. Уже не дружба, но ещё не любовь. Мы словно застряли где-то между, но мне вовсе не кажется, что это так уж плохо. - Потанцуй со мной, - нежно прошептал Лен, наклоняясь к моему лицу. - Пожалуйста. - Но в этом доме нет музыки. Мне очень трудно ему отказывать, практически невозможно. Слишком милая улыбка, слишком жалостливый взгляд. Он, как маленький ребёнок или кот, ему невозможно отказать, его невозможно не простить. Он слишком хорош для этого дома, мира и меня. - Кто сказал, что для танцев нужна музыка? Это ещё один жалкий стереотип. А, впрочем, если Вас так тяготит музыка и её отсутствие, я и напеть могу. Он протянул мне руку, и я, наверное, даже слишком крепко, сжала его ладонь. Мы вышли на середину кухни, стараясь при этом изображать нечто отдалённо напоминающее танец, но слишком размашистые шаги и непонятные движения рук, наверное, больше походили на приступ эпилепсии, чем на танец. Наши с ним неумелые танцы всегда меня смешили, и не смотря на то, что мы с Леном теперь почти одного роста, наши танцевальные навыки от этого ничуть не улучшились. Лен пытался напеть, кажется, мелодию танго, а, быть может, вальса, его вокальные навыки ничуть не уступали танцевальным, так что я могла лишь догадываться, под что именно мы танцуем. Не знаю, кто именно из нас был ведущим, но он явно не справлялся со своей задачей, поэтому немудрено, что мы врезались в каждый стол да стул, сшибали тарелочки с вилочками. Сердито сдвинутые брови и крепко сжатые губы придавали лицу Лена комичную серьёзность. Казалось, что всё идёт так, как он запланировал. И каждый наш шаг - часть хорошо обдуманного плана, впрочем, так оно и было. И цель это плана была хорошо мне ясна. Поднятие настроения, не иначе как. - Быть может, нам с Вами, сударыня, попробовать поучаствовать в конкурсе? - стараясь сохранять невозмутимость и серьёзность в лице, сказал Лен, резко разворачиваясь на носочках. - Мы отлично справляемся. - Боюсь, не стоит. Иначе все просто обомлеют от великолепия нашего с Вами, сударь, танца. На секунду позабыв о своей серьёзности, он усмехнулся. - Рин, - он вдруг резко остановился, но по-прежнему не отпускал моей руки, - а знаешь, я бы мог сколь угодно долго вот так с тобой дурачиться... - Я тоже! С непривычным для моей флегматичной натуры пылом сказала я, и отчего-то мне стало жутко неловко. - Мне почему-то кажется, что мне снова не больше десяти... Всё так нелепо и странно, но вместе с тем как-то тепло и уютно. А когда я тебя обнимаю, мне кажется, что я дома. И неважно где: в парке под проливным дождём, здесь или же под холодным завывающим ветром, когда я тебя обнимаю, мне кажется, что именно тут мой дом. Это странно, да? Странное чувство, Рин, очень странное. Я уже чувствовал его прежде, и это меня пугает, - его голос дрогнул, и он ещё крепче сжал мою ладонь. - Сегодня я видел сон, представляешь? Я не видел их уже много лет, а сегодня... снова... - он набрал в лёгкие побольше воздуха, - а сегодня умирала ты, - его дыхание сбилось, а в глубине его бездонных глаз расплывался страх, растворяясь в отчаянии. - Я так отчетливо видел твою смерть, так ярко и живо, что у меня всё утро, не переставая, тряслись руки, и мне казалось, что ты на самом деле мертва, что это просто сон. Такое иногда бывает, я путаю выдумки с реальностью, забавно, да? - он нервно усмехнулся. - Хотя на самом деле не очень. Я опять не знаю, зачем всё это тебе говорю, ведь об этом я обычно предпочитаю молчать. Мне просто страшно. Я ведь свихнусь, если с тобой что-то случится, - он сжимал мою руку всё сильнее и сильнее, он так отчаянно пытался улыбнуться, но глаза его предательски блестели. И мне тоже стало страшно. Лен сказал, что я вовсе не сильная, но он сам куда слабее меня. И мне страшно, но вовсе не за себя. - Обещаю, что если не в один день, то намного позже, чем ты. Я больше не хочу произносить и слышать это чертово слово. Смерть. Да, оно отражает всё, всю жизнь, весь мир. Жизнь - это смерть, это её отражение, её тень, это она сама. Она сеет хаос, и она же дарует вечный покой. Смерть слишком неоднозначна, что бы я могла сказать, как я к ней отношусь. От этого слова у меня мурашки по коже, но вместе с ним спокойствие на душе. Прекрасное и ужасающее явление одновременно. Я обнимаю его. Пусть у меня выходит не так хорошо, как у него, но всё же. Он дрожит и что-то неясно бормочет о строении вселенной и законах мироздания. А я продолжаю слушать его, не понимая слов, обнимать его, пытаясь утешить. - Я люблю тебя, Рин. Глупое слово. Любовь, никто не знает, что оно значит. Бабочки в животе и всё такое, да? Так почему мне так хочется плакать и, задыхаясь, кричать? Быть может, у нас с тобой вовсе не любовь? Он кладёт голову мне на плечо и тяжело вздыхает, дав мне понять, что он уже успокоился. Но мне совсем не хочется его отпускать. Я бы могла обнимать его вечно. - Недолюбовь и передружба? Шепчу я, а он совсем не весело усмехается. Только сейчас понимаю, как, наверное, глупо я себя веду по отношению к нему: лезу с объятиями и поцелуями, но не признаю собственных чувств. Это как-то подло. - Хотя нет, Лен, у нас с тобой не дружба и даже не любовь, и мы совсем не застряли между... - шепчу я, сильнее стискивая его в своих объятья. - Такого слово ещё даже не придумали. Но у нас с тобой полно времени, чтобы как-нибудь это обозвать. Я всё ещё сомневаюсь. Не знаю, люблю ли я Лена так же сильно, как он меня, но если бы мне предложили прожить жизнь с любым, но одним человеком, я бы без раздумий выбрала его. И чем дольше я стояла, обнимая его, тем вернее мне казалось, что всё то, что я потеряла за всю свою жизнь, медленно возвращалось ко мне. Он был как лейкопластырь, только для сердца, или как зелёнка, но только для душевных ран. После того утра всё встало на свои места. Я больше не ночевала на улицах, а Лена больше не мучила бессонница. Мы больше ничего не скрывали друг от друга, не стеснялись рыдать навзрыд из-за мелочей и смеяться по пустякам. Я больше не курила, а Лен дочитал почти все книжки в своей комнате. Лили по-прежнему жила в мертвом доме, кажется, она перебралась туда на совсем, ведь её очередной муженёк умер, она сдружилась с Леном, и мы часто проводили вечера вместе. Гакупо уехал из города по работе, которая для меня и по сей день остаётся тайной. Я пару раз виделась с Микки, но с ней всё по-прежнему, от неё же я и узнала, что Лука перевелась в гимназию для девочек, а Мику, отрезав свои прелестные волосы, которыми она некогда безмерно гордилась и безумно дорожила, уехала из города вместе с родителями, Гуми всё так же западает на тихих, правильных, пусть и немного туповатых парней, с одним из таких ей и повезло. Всё это странно. Видеть этих людей, видеть как они изменились, как менялись их чувства, взгляды и убеждения на протяжении всей этой истории. Всё в этом мире меняется, и люди не исключение. Нашу жизнь определяют события, нас самих определяют события. Они могут сломить, а могут придать сил. Они могут быть страшными и прекрасными. С плохим концом и хорошим. Но нужно ценить их. Ведь именно они делают нас теми, кем мы являемся. Всё хорошее и плохое, что случалось в моей жизни, всё это я ценю. Именно благодаря всему этому я стала той, кем являюсь. Не той голубоглазой блондинкой Кагамине Рин, что пила чай из разных чашечек и подвязывала волосы белыми лентами, скрывая истинное своё уродство, а этой странной девочкой, на уме у которой такие странные пляшут мысли и такие нелепые порой толпятся идеи. Я стояла у двери в спальню Лили, сжимая в руке маленький клочок бумаги. Мои наручные часы, которые я, наконец, починила, вежливо сообщали мне время равное четырём часам утра. Мои колени чуть подрагивали, да и руки - тоже. Я осторожно открываю дверь и прохожу в маленькую тёплую комнату с забавными охристыми обоями, по которым бегают зебры и гиппопотамы. Лили крепко спит, сжавшись не то от холода, не то от чего ещё калачиком на белоснежных простынях. Я наклоняюсь к её беспокойному и в то же время такому умиротворённому лицу, она ровно, но быстро дышит. Шершавые руки прижимают одеяло к груди, волосы совсем спутались, а на лице виднелось всё больше и больше морщин. Но это не мешало ей быть самой красивой женщиной на планете. Я целую её в лоб, убираю волосы с лица и накрываю тонкие плечи пушистым одеялом. - Мы могли бы быть хорошими подругами, мам. Но мы слишком глупы, чтобы сделать первый шаг, верно? Я кладу на её прикроватную тумбу аккуратно свернутую пополам бумажку и выхожу из комнаты. Я навсегда запомню её именно такой. Спокойной и взволнованной одновременно, простой и прекрасной. Ведь именно такой я представляла себе в детстве идеальную маму. Я бы сказала, что мы, как крысы, бежим с тонущего корабля. Но этот корабль давно потонул. Мы скорее, разгребая его остатки, пытаемся вырваться из дикого плена морских волн, которые так отчаянно день ото дня пытаются унести на колючее дно всё больше и больше душ. Я оглядываю свою комнату, напоследок вдыхаю побольше мертвого воздуха, пропахшего пылью и плесенью и выхожу из этого дома, твёрдо зная, что больше никогда в него не вернусь. Это будет последняя наша с ним встреча. - Спасибо, - шепчу я, запирая дверь на замок. - За всё, что было и чего никогда не было. Спасибо, - я сжимаю клетку с Йориком крепче. На улице ещё совсем темно, лишь слабый свет фонарей рассеивается над городом, растворяясь в холодном воздухе и отражаясь от кристального снега. Тихие и совсем слабые звуки доносятся до моего сознания. Мне немного страшно. Я немного трушу. Но тем не менее я должна попрощаться. Со всем, что тяготит меня. С этим домом, кружками, Йориком и этим городом. С каждым его миллиметром, каждой пройденной дорогой и просиженной скамейкой. Это невыносимо. Быть одной там, где нас когда-то было двое. Я шла по мрачным переулкам, которые в честь нашей последней встречи, кажется, стали чуточку чище. Мне было приятно такое излишнее внимание к моей скромной персоне со стороны вечно ненавидевших меня улиц и домов. Казалось, что в то утро весь мир стал чуточку лучше, словно кто-то услышал мои молитвы и на пару мгновений освободил этот чертов мир от грязных цепей разврата и порока. А, быть может, мне просто показалось. На небе не было звёзд, они были слишком горды, чтобы осветить мой путь. Плотный занавес грязно-розовых туч прятал их от моих любопытных глаз. Я шла по окраине города, прижимая золотистую клетку с Йориком к груди. Он должен вернутся туда, откуда пришел. К своей армии, жене и детям. Возможно, его армия давно мертва, а быть может, её возглавил кто-то другой, не исключено, что о нём давно забыли, подумав, что он мертв. Но он вернётся героем. Толстым и неповоротливым. Возможно, мы с ним ещё встретимся, когда он соберёт ополчение против людского рода. Но для этого мне нужно отпустить его. Того, кто был моим единственным другом на протяжении долгих лет одиночества и скуки. Он был тем, кто слушал и утешал меня. Тем, на кого я тратила половину своих карманных денег, другая половина приходилась на кружки. Он был самым лучшим другом, самым великим и праведным королём. - Прощай. Я едва сдерживала слёзы, смотря на быстро мчавшееся вдаль рыжее пятнышко. Он не останавливался, не оборачивался. Не знаю, куда он так стремительно мчался, но надеюсь, там ему будут рады. Я стояла так очень долго. Я считала. Прошло около трёх часов, а я всё стояла, словно надеясь, что он вернётся и поблагодарит меня за всё. Но этого всё никак не происходило. Глупо говорить, что люди лучше животных, и те, и те до жути неблагодарные создания. Когда стрелки моих наручных часов подползли к отметке семь, я поняла, что мне пора идти. У меня был слишком плотный график на ближайшие два часа. Это было похоже на сказочный сон, который в конечном счёте был отравлен реальностью. Деревья казались гигантскими защитниками, они плотно прижимались друг к другу, заслоняя собой грязное небо. Улицы становились то шире, то уже. Под ногами был то лёд, то снег. Я шла быстро, скользя по дорогам, устланным серебряным шелком. Я шла по знакомому мне с самого детства пути. Школа, как ад. Работает даже в каникулы в воскресенье. Я всегда ненавидела это место, уверена, что ни один из взрослых не хотел бы сюда вернуться, это просто глупая выдумка учителей, ещё одна бесполезная попытка оправдать это место и придать ему хоть толику значимости. Обломки старого железного бордюра, который я та-к ненавидела, всё ещё торчали из-под снега, а асфальт местами по-прежнему был красным. Я бы многое отдала, чтобы, подняв голову, увидеть его на крыше. Намного больше, чем вы думаете. Но мне отдать-то и нечего. Главный вход сейчас закрыт, приходится подниматься по пожарной лестнице. Руки противно примерзают к холодному железу, но если перестану держаться, подскользнусь на танцующих ступеньках. Воздух был пропитан тревогой и плесенью. Тут всегда омерзительный воздух. Я выпрямляюсь в полный рост, распрямляю спину, плечи, раскидываю руки в стороны. Жизнь только-только начинается. Солнце приподнимает край грязно-розового одеяло и весело улыбается. Город начинает суетливо шуметь. А ветер всё ищет что-то, падая с крыш и вздымаясь высоко в небо, точно имеет бесконечное число жизней, он так часто замирает, точно находит нечто важное ему, но потом понимает, что это всего лишь очередной обман и пускается в поиски вновь. - Всё так же серо. Бетонные клетки и пыльные шторы облаков, накрывающие их, - таков пейзаж этого города. Он всегда был таким и будет таким всегда. Галако так хотела умереть в солнечный день, но это чертово солнце не могло даже пару раз улыбнуться для неё. Этот мир несправедлив. Справедливости, равенства и свободы никогда не было, нет и не будет. Это просто сказки, только для взрослых. Иллюзия. Выдумка. Обман. Я глубоко вздыхаю и обнимаю свои замёрзшие плечи. - Прощай. Я оглядываю город отсюда в последний раз. Больше мне не увидеть этого скудного пейзажа, но я ничуть не расстроена. Мой рассеянный взгляд скользит по крыше и резко тормозит у вентиляционных труб. Их три, но одна из них не используется. Она лишняя. Пико обнаружил это уже давно, поэтому там он хранил печенье. Он сказал, что я всегда смогу перекусить здесь, если буду голодна. Не спеша, стараясь не упасть, иду к трубам. Я убираю небольшую металлическую пластинку, которой он закрывал трубу, чтобы ни дождь, ни снег, ни солнце не портили его печенье. Встаю на цыпочки и засовываю руку в трубу, стараясь дотянуться до её дна. По началу мне кажется, что там ничего нет, но после пальцы натыкаются на что-то шуршащее. Печенье в виде корон и звёздочек всех цветов радуги. Я покупала их сотню раз, но ни разу так и не попробовала. Забавно. Я разворачиваю ярко-алую шуршащую обёртку и... - Побольше ешь и улыбайся. Пухлые щеки и улыбка тебе к лицу. Прости. Прощай. Это в его духе. Коротко и совершенно невпопад. Я прижимаю к груди этот вырванный из тетради в клеточку клочок бумаги. Так мало слов, но мне этого достаточно. Достаточно просто знать, что я - единственная, кому он хоть что-то написал. Ведь никаких предсмертных записок больше не было. Я сажусь на ледяную крышу лицом к солнцу. Я закрываю глаза и подгибаю замершие колени. Однажды он хотел, чтобы я увидела то, что видел он с этой крыши. А я не смогла. И не смогу. Никто не сможет. Только он видел этот мир таким. Очаровательно мерзким. Он дорисовывал воображением недостающие детали, закрыв глаза, вслушивался в хаотичный шум города, ища в нём порядок и смысл в человеческих речах. Он был особенным, он был необыкновенным. Я сидела так недолго. Когда солнце поднялось над городом, я встала, отряхнула колени, смахнула снежинки с щёк и отправилась дальше, попутно доедая эти странные печенья. Такие солёные и сладкие одновременно, словно пропитанные вселенским счастьем и королевской печалью. Почему-то именно уходя из этого города навсегда, я, наконец, поняла, как он красив. Как прекрасны эти корявые деревья, на острых пиках которых, словно на железных копьях, балансируют искусно свитые пушистыми птицами гнёзда. Как волшебна эта грязная, пропахшая отходами, почти черная речка, от которой по утру в искусном танце, словно восточные танцовщицы, подымаются клубы дыма. Как невероятны бывают эти серые стены при первых лучах солнца. Как красиво блестит снег, как ярко слепит солнце. Как красиво звучит этот город. Забавно. Всё это началось всего день назад, когда я, совершенно не задумываясь, спросила Лен, мог бы он уехать со мной из этого города. И он кивнул, словно тоже не придавая этому особого значения. А потом он просто купил билеты. Всё было так странно и сумбурно, что я даже не поняла - радоваться мне или сердиться. А сейчас я иду на вокзал. И я всё ещё не знаю радоваться мне или сердиться. - В конце концов, ты давно хотела что-по поменять. Лен улыбается. Лен счастлив. Он говорил, что ему нравятся путешествия, даже маленькие. - Мы можем вернуться через день, а можем и вовсе никогда не приехать. Он обнимает меня одной рукой, мы садимся на лавочку. Я киваю и кладу голову ему на плечо. С ним мне спокойно, с ним мне тепло. У нас с ним очень странная любовь, которая больше походит на взаимовыручку или обоюдную помощь. Он хочет о ком-то заботится, а я как раз нуждаюсь в заботе. Я похожа на его сестру, а он своими странными мыслями и взглядами так походит на Пико. Мы никогда не признаемся в этом, даже самим себе, но мы оба не более, чем замена. Мы, как два инвалида: слепой и глухой, неплохо функционируем вместе, но всё же неидеально. Мы оба - слабые, поэтому так отчаянно держимся друг за друга. Инвалидная любовь. Такая странная и неизбежная. - В конце концов, мы ведь самые обычные дети, которым нужно немного пошалить. Побег из дома - отличная шалость. Шепчу я, Лен медленно кивает, крепче прижимая меня к себе. - Мне кажется, что все люди - дети, только они забыли об этом. Прошептал Лен, обжигая снег теплым дыханием. Снег укрывает нас тонкой плёночкой, точно паутинкой укутывает нас в кокон. Спокойствие и безмятежность. На вокзале сейчас никого нет, и мне кажется, что мы сейчас одни во всём мире. В мире, где нет даже времени. Мы одни. Как фигурки в стеклянном снежном шарике.