Истории из темноты души.

Я смотрел на отца. Он впервые на моей памяти плакал. Стоя на крыльце, он курил. И несколько слезинок застыли на щеках. Необычно. Непривычно. Непонятно. *** - Ровняй-сь! Смирно! Наш корпус из ста тридцати человек, как единый организм. Парни и девушки - лучшие из лучших. Мы совершенно разные выбрали себе профессии в будущем. И лишь одно нас объединяло, сковывая единой цепью в живое целое - мы элита. Мои родители заранее решили, что я буду здесь учиться. Позже сюда же зачислили и мою сестру. Государственный проект по воспитанию нового поколения. Закрытый комплекс, где на сто километров вокруг - ни души. Полная автономность. Мы здесь учились и жили. Пять месяцев учёбы, затем каникулы на месяц. Потом ещё пять месяцев и нас снова отпускали на четыре недели к родным. Утро всегда начинается с построения. Затем физическая подготовка. Она обязательна и необходима. Даже если ты чахлый ребёнок, тебя здесь изменят. Неизбежное добро во славу нации и будущего. Без права иного выбора, ведь попасть сюда мечтают многие, а перед выпускниками открыты совершенно любые двери. После упражнений - душ и завтрак. Затем наступает время занятий. Здесь мы уже делимся на отдельные небольшие группы в зависимости от выбранной специальности. Всего семь курсов. Первый курс занимает пять лет обучения, давая базовые знания. Поступление становится возможным, когда ребёнку исполняется пять лет. Самый поздний приём - не старше семи лет. Второй курс занимает год. Начинается очень сильный отсев учащихся. В это время в каждом выявляют склонности и способности и подбирается будущая нагрузка. Третий курс так же длится год, являясь вводным в ту специальность, которая подходит по показателям. С четвёртого по шестой курсы длятся по два года. В девятнадцать или двадцать последняя ступень обучения в три года. Шлифовка навыков, много практики. Мы уже заранее знаем, как будем жить и что делать. А сегодня мы с сестрой едем домой. *** Мать была непривычно молчалива. Обычно она шутила и рассказывала истории с работы. Много улыбалась и пела песенки. Звучало пение ужасно, но папа мирился с этим. И нам приходилось. Ужин прошёл довольно спокойно, сестра бросала на меня косые взгляды. Я и сам понимал, что что-то случилось. - Рассказывайте, - наконец не выдержал, откладывая в сторону столовые приборы. Мать как-то вся побледнела, сразу осунулась и прикусила губу. Отец же кинул вилку и нож в тарелку, заставляя всех вздрогнуть. - Старуха концы отдать решила. Сказал, как выплюнул. - Володь, зачем ты так? Она же их бабушка в конце концов. Прояви хотя бы немного уважения. Мы молчали. С детства знали, что у отца с нашей бабушкой непростые отношения. Даже, можно сказать, своеобразная война. Отец встал из-за стола и вышел из кухни, не оборачиваясь. Услышали, как хлопнула дверь кабинета. - Мам, - тихо, но твёрдо позвала сестра. - Мы же съездим к ней? - Я попробую уговорить его, но… - Мы в любом случае навестим её, - нахмурился. - Даже если отец будет против. Мать не выдержала и закрыла ладонями лицо. Плечи мелко затряслись. Мы сидели молча. Нас не учили утешать. Не знали, как это делается правильно. - Саш, - сестрёнка обратились ко мне. - Пойдём собираться. И мы ушли, оставив родительницу, искренне веря, что одной ей будет справиться легче. *** Небольшой домик на берегу реки. Он всё ещё был красивый и ухоженный, словно не собирался стареть. Огород и сад, правда, несли на себе следы запустения: листья валяются всюду, сорная трава растёт обширными пятачками. Дверь оказалась не заперта, и мы спокойно вошли. - Кто там? - раздался из комнаты дребезжащий старческий голос. - Это мы, - преувеличенно бодро откликнулась мама, первая входя в комнату. - Здравствуйте. - А, - протянула бабушка. - Это ты, Оксана. Ну проходи, невестушка. Мой-то балабол опять где-то по делам потерялся? Да ты сегодня не одна, как посмотрю. Мы зашли и замерли в дверях. На софе полулежала пожилая женщина. Серые глаза смотрели внимательно, глубокие морщины испещрили лицо, руки сморщенные, сплошь в пигментных пятнах, цепко держали книгу. До пояса тело было скрыто тёплым клетчатым пледом. Волосы собраны в аккуратную ракушку, седые, почти белоснежные, а в ушах тяжёлые серьги в восточном стиле Я искренне удивился - в комнате не пахло старостью. Не было этого привычного для многих людей пожилого возраста запаха. Я бросил беглый взгляд по сторонам и осторожно принюхался. По библиотеке, а именно в ней мы и находились, плыл невесомый аромат жасмина и чего-то сладкого с ноткой цитруса. И почему-то он казался таким знакомым. Словно… - Ну проходите. Не стойте на пороге - это неприлично, - проговорила бабушка и махнула рукой на диван. - Там места на троих хватит. Затем она один раз нажала на кнопку на браслете, что плотно обхватил её запястье. Мы осторожно разместились в указанном месте вместе с сестрой. Мать же взяла стул и села рядом со свекровью. - Как вы? - спросила она. - Не так, как хотелось бы, - усмехнулась женщина. - Лишь как можется. А можется уже не так уж сильно. В библиотеку зашла незнакомка в сером платье, прерывая на миг разговор. - Аленька, родная, принеси гостям чаю со сладостями, а мне кофе со сливками. Ту, что звали Алевтиной, кивнула и вышла. - У вас прислуга есть? - не выдержала сестра. - Нет, деточка. Она не прислуга. Это дочь моей покойной соседки. Вот присматривает за мной понемногу. И за другими стариками в округе. Мы ведь очень уединённо живем, внучка. На миг мне показалось, что в последнее слово было вложена грусть, но вполне мог ошибиться. - Вижу, что Ольга ещё живая, а вот Александр молчун стал совсем, - посмотрела она на невестку и покачала головой. - Замордовали детей всё же. Отдали в спецобучение? - Да, - мама кивнула. - Мы с Володей решили… - Кого обманываешь, дурочка? Что я - совсем слепая по-твоему? Ничего ты не решаешь. Володя сам решил. И просто поставил тебя перед фактом. Скажешь, не так было, Оксана? Она промолчала. - Вовка всегда таким был. С детства. Маленький диктатор, - внезапно бабушка улыбнулась довольно тепло и открыто. - Всё ему позволяла. Потакала во многом. Может и не стоило этого делать. А ведь так хотелось. Меня-то по-другому воспитывали, а я, видно, сама всё и испортила. Только что уж делать-то теперь? Былого не вернуть. - А вы можете про папу рассказать? - Оля даже заёрзала на диване и на мой грозный взгляд никак не отреагировала. - Отчего ж нет? Могу немного. Алевтина прикатила тележку с чаем и двумя корзинками сладостей. - Спасибо. Придешь завтра - ключи на стол в коридоре положишь. Там теперь будут лежать. Про теплицу не забудь, - напутствовала женщину бабуля. Та коротко кивнула и ушла прочь. Хлопнула входная дверь. Бабушка взяла свою чашку и сделала глоток. - Не смотрите так. Немая она. Давно. Я подавился вопросом, который хотел сперва задать, поэтому спросил другое. - А как давно она немая? - Уже лет десять. Как второго ребёнка схоронила, так и онемела совсем. Дорогое лечение ей не помогает, народные средства тоже. Врачи лишь руками разводят. Говорят, что речь может снова вернуться. После очередного стресса. - И не скучно Вам тут? - Не скучно. Умному человеку скучно не бывает даже в полном одиночестве. А у меня такая компания приятная. - А папа тут родился? - Нет, Оленька. Твоего папу родила я в городе. Там же и жили мы, пока Володя не вырос и не встал на ноги. Потом я уже сюда перебралась, когда продала старую квартиру. Здесь тише. И душе моей намного спокойнее, чем в большом городе. - Почему вы с отцом не ладите? - задал я прямой вопрос. - Не знаю, детка. Видимо, не понимаем друг друга. Не научилась я говорить на языке сына, а он не стал вслушиваться и понимать мой говор. Хвастаться не буду, но сложно пришлось, когда молодая была. Дед ваш неизвестно где. Я незамужняя вашего отца рожала. Тогда это порицалось не то, чтобы сильно, но всё же. Это сейчас не смотрят на такие обстоятельства. А тогда. Бабушка замолчала ненадолго, потом продолжила. - Папка ваш сорванец был. Коленки сбитые, штаны всегда драные. Воровал еду из дома, чтобы одноклассникам раздать,словно тех дома не кормят. Деньги на шалости таскал. Часто меня в школу вызывали: то газон подожгут, то окно разобьют или горшок из окна выкинут. Один раз туалет затопили. Женский. Оля хихикнула, но постаралась взять себя в руки. - Я, конечно, просила, чтобы не шалил. Чтобы за ум взялся. Да бестолку всё. А потом… Бабушка снова замолчала, всматриваясь куда-то далеко. Куда-то вглубь себя, в прошлое, где наш отец был совсем мальчишкой. - Потом я виновата, конечно. Стоило выйти замуж, а не одной. Боялась я. Боялась, что вот свяжу себя с кем, а муж с сыном не поладят? Или родится ещё ребёнок - и не смогу уже столько внимания своему маленькому уделять. Вдруг бы из дома ушёл. Зря я так, наверное. Он всё равно ушёл, как восемнадцать исполнилось. Захотел самостоятельной жизни. Я не препятствовала. Пусть. Он ведь у меня мальчик умный, всё смог, всего добился. Только вот одна беда - командовать любит. Но такой уж он. Не сердитесь дети на отца. Он хороший у вас по-своему, даже если кричать будет когда. - Не плачьте, пожалуйста. - Оксанушка, не переживай. Я своё отплакала уже. Виновата, что родила поздно. Виновата, что мало дать смогла, хотя старалась. Мне бы, Оксанушка, хоть бы разок его увидеть. В глазки его голубые посмотреть, да волос коснуться, как в детстве. Он же мне сын, не чужой человек. Скучаю я по нему, Оксанка. Ох, как скучаю. Только по фотографиям и вижу, как живёте последние пятнадцать лет. И то, лишь когда ты меня навещаешь. Не простил он меня. Не простил… Бабушка снова замолчала и отвернулась. Глядя в окно, произнесла: - Устала я. Спасибо, что внуков показала. Хорошие выросли. Красивые да умные. Ты им только, Оксан, напомни. Напомни, дочка, что плакать не стыдно… Уходили мы из дома с какой-то тяжестью. Словно что-то не сделали. Не сказали, может? Но ни я, ни сестра, не могли найти верный ответ. И от этого было странно. Такому в академии не учат. *** Владимир стоял на крыльце и курил. Закат плавно катился за горизонт. Он ведь был тогда. Был в доме и слушал. Каждое слово. И хотел зайти, а не смог ведь. Гордость дурацкая не позволила. А сейчас тревожно как-то уже несколько дней. Дети неделю назад уехали снова учиться, а они с женой проводили отпуск вместе, благо лето в разгаре. Выбросив выкуренную подряд третью сигарету, Владимир решительно вернулся в дом за ключами от машины. Оксана ничего не сказала. Не привыкла мужу перечить. Отпустила в ночь. Чем ближе был коттеджный посёлок, тем сильнее сжималось сердце мужчины. В глубине души росла тревога. Она удушливой волной накатывала, медленно, неумолимо. Сжал зубы и втопил газ, несясь по дороге. Ещё немного. Вот дом. Дорожка, поросшая дикой травой, крыльцо дома. Взлетел по ступенькам. Дверь, как всегда, открытая. В библиотеке горит свет. Вбежал. На диване сидела Алевтина. Развернулся и хотел подняться на второй этаж. Но замер, словно обухом по голове ударенный. - Опоздал. Голос женщины резал уши, казался неправильным. Неуместным. Владимир повернулся и посмотрел ей в глаза. - Опоздал ты. Нет её здесь. Нет в этом доме. И в мире этом больше нет. Мужчина стоял. Стоял и не верил в то, что говорила эта жестокая женщина. Должно быть она шутит? Не может быть такого! Не может! Нет! - Как? - горло почти передавило, оттого вырвался хрип. - Когда? Алевтина встала и положила книгу, которую читала на столик. - На прошлой неделе. Сердце не выдержало. Похоронили три дня назад. - Почему не сообщили? - Не велела она. Хотела, чтобы Вы её живой запомнили, а не в гробу лежащей. И неудобств причинять не хотела. Женщина прошла мимо Владимира и остановилась на пороге: - На столике позади - ключи от дома. На столе в библиотеке - завещание и конверт. Прощай. Владимир ещё долго смотрел на закрытую дверь. Всё боялся зайти в библиотеку. Словно она всё ещё там была, словно как всегда читала книгу, лёжа на софе. Потряс головой и решился. На столе лежала кипа документов. Но не это привлекло его внимание. Пожелтевший по краям конверт. А в нем листок бумаги и всего одна строчка. "Прости меня, сын...Прости за мою любовь…" Мир мужчины рухнул. Не успел. Не успел попросить прощения. Поздно. Уже слишком поздно. #Мор_пишет #не_высокая_проза