Бумеранг

Подорвался на бомбе. Подорвался на мине. Не смс — оружие. Приставила его к моей голове. Пустила пулю. Подскочив с кровати, стремительно начал одеваться. Берёг время. Спичка вот-вот догорит. — Ты куда? — сонно спросила Оля в ночной темноте. — Спи. Нужно отъехать. Уже был на пороге у спальни. Уже спонтанный побег перестал быть побегом — превратился в уход. — Валер, что случилось? — Спи, пожалуйста, — пару шагов назад, — Спи… — поцеловав девушку в голову, попытался успокоить. Ничто не должно было выдавать моего волнение. Ни одна деталь. Если бы в ту секунду она догадалась, что я ухожу к другой, то забаррикадировала бы двери, устроив истерику. Мне же нельзя было терять ни секунды. * Во всём виноват мозг. Мозг контролирует все чувства — от любви до ненависти, от страха до гнева. Мозг решает, когда нам больно и когда приятно. Без мозга человеческое тело лишь оболочка — хоть закидай камнями, спусти по скале вниз, так и останется оболочкой. Отключи мозг — и боли не будет. И любви не будет. И не будет ничего. Пытался. Искренне пытался его отключить. Хотел заменить себя настоящего на себя поддельного — более холодного, более равнодушного, но одна смс, пришедшая от неё, вернула душу в тело. И больше я не лечу со скалы в пропасть. И больше меня не закидывают камнями. * Быстрым шагом поднялся по лестнице до её квартиры, обнаружив, что дверь открыта. Ждала? В коридоре темно. — Альбин… — сделал пару шагов, входя в неосвещенную лампами комнату, — Альбина… Темнота заставила напрячь зрение — на диване лежало небольшое тело (или мне казалось?). Нажал на кнопку выключателя у дверей в гостиную, отчего свет ударил в глаза — пришлось прищуриться на несколько доли секунд. — Боже, Альбина, — приблизился к ней, наклонившись. Запах перегара смешанный с духами вызвал отвращение. Ровно такое же отвращение я испытал, оглядев её неподвижный корпус. Спала. Одежда, в которой она лежала, мятая и сырая, была неправильно расстегнута (или застегнута). Возможно, возвратившись домой, попыталась её стянуть со своего тела. Возле неё лужа из чего-то омерзительного, резко ударившая в нос своим запахом. Последствия тошноты. Яркая помада размазана по щекам. Потёкшая тушь растёрта по векам. Попала под проливной дождь или под под дождь из шестидесяти градусного абсента. В последний раз видел её в таком состоянии… Никогда. Никогда не видел её в таком состоянии. Взяв на руки пятьдесят с чем-то килограмм, понёс в ванную. — Валер… — отвлёк её голос. Посмотрел в только что открывшиеся глаза. — Валер… — прижала голову к моему плечу. Решил не дышать. Один вдох — один градус. Сделаю сорок — выпью водку. Попытался поставить её на ноги в душевой кабинке: — Стоять можешь? — прошептал, параллельно ища её устойчивое положение. Девушка, спиной уткнувшись в стену, выжимала из себя максимум, чтобы не упасть. Нашли точку равновесия общими усилиями. Я, придерживая её одной рукой, начал стягивать оставшуюся на ней одежду. Джинсы. Вот что оказалось преградой между ней и её чистым телом. Опустившись на колени в ещё сухой кабинке, расстегнул молнию, стянув с неё плотную ткань. — Так, — вновь поднявшись, подхватил её, притянув к себе, — Глаза закрой, чтоб вода не попала. Альбина, послушно зажмурившись, приготовилась. Было плевать на свою одежду. Было плевать на свой комфорт. Резкий напор воды ударил по нашим телам — по её обнажённому, по моему одетому. Она стояла неподвижно, пока я пальцами оттирал остатки макияжа с её красивого лица. — Как же можно было так напиться… Не ответила. Видимо, была не в силах. Постепенно замерзая, начала дрожать, но не призналась. Заметил по мелким мурашкам, прошедшим по всему её телу — сделал воду чуть теплее: — Замёрзла? Утвердительно помахала головой. Пригладив её мокрые волосы назад, повернул кран. — Так, аккуратно, стой здесь. Пришлось отпустить — всего на секунду — всего на мгновение. Схватив полотенце, висящее рядом с кабинкой, вновь подхватил её ищущее равновесие тело. Обмотал его в мягкую ткань, вновь взяв на руки. Вынес её из ванной, прижимая к своей мокрой одежде — вариантов не было. Уложил в кровать спальни, стянув полотенце. Полотенце заменил одеялом. Она, почувствовав своё одиночество, заныла. Протяжно завопив, потянула руки: — Не уходи… — Я здесь-здесь, — прошептал в её сторону, снимая (почти срывая) с себя сырые вещи. Лёг к ней, прижавшись к обнаженному телу. Взял под свой контроль. Она, вцепившись своими руками в мой торс, словно приклеилась — тяжёлая голова упала на моё плечо. — Как же можно было так напиться? С кем ты была? — проводя рукой по её спине, решил поступить мудрее — не наезжать, а разговаривать. — Одна… — как дочь перед отцом, чувствуя вину, прошептала она. Язык не заплетался, но речь была медленной и тяжелой, словно куски льда, плавясь под щеками, были в её горячем рту. Вздохнул, продолжая пальцами водить по остывающему телу. — А дети где? Опять маме отвезла? Альбина утвердительно помахала, ощущая вину и перед ними. Как жену её было можно понять, но как мать — нет. Как человек оказалась сильной. Как женщина слабой. А значит живой. — Ладно, — прошептал, — Спи… Спокойной ночи… — Мне очень плохо… — Ещё бы. Утром будет легче, сейчас главное уснуть. — Мне без тебя плохо, Валер, — прошептала она, плотнее прижавшись. Удар в сердце. Сложно сказать говорила ли это она или влитый в неё алкоголь, но понимал, что говорит правду — а значит, шанс на спасение вновь оказывался в моих руках. — Мне без тебя тоже очень плохо, — мои ладони взяли её острую челюсть, чуть приподняв к своему лицу, — Слышишь? Мне без тебя очень плохо. — Но ты с ней спишь… — закрыла глаза, когда поймала мой нежный взгляд; видимо, испугалась своих чувств. — Альбина… — Расскажи, как у вас было в первый раз. — Боже мой, хватит, — прижав к себе, проговорил куда-то сквозь. Не хотел даже думать о той боли, которую она сама себе хочет причинить. — Расскажи… — Что за мазохизм? Зачем тебе это? — Вы спали сегодня? — Ну замолчи, слышишь? — легким толчком стянул её тело сильнее. — Тогда расскажи про ваш первый раз. Тебе было хорошо? — Господи, Альбина, прошу… Если ты меня любишь, пожалуйста, замолчи. Замолчала. Плотно прижавшись, обожгла мою шею горячим воздухом. В машине я спрашивал у неё про другого, боявшись, что ей со мной хуже, чем с ним. Оказывается, в ту же секунду она боялась, что мне с ней хуже, чем с другой. Но делала вид, что ей всё безразлично. — Я скучаю… Глухая «ч» растопило меня, расцарапав уши. — Ты просто пьяная. — Я все равно скучаю. Вздохнул: — Я люблю тебя… Засыпай, хорошо? Молчание. — Договорились? Моргнула, опустив верхние веки к нижним. Поцеловал её в макушку, закрыв глаза: — Спи… Знал, что утром рассыплется, как фигура из песка. Знал, что утром может и не вспомнит ни одного слова. Знал, что утром станет холодной и жестокой, поэтому ночью наслаждался каждым движением её ресниц.