Golden Boy & Razor Wire Necklace

       — Я не стану этого делать! — буквально взревел Финник, услышав о цене своей победы.        — Мистер Одэйр, — обманчиво мягко начал мужчина, сидящий в кресле напротив юного победителя, — у вас, кажется, были старшие братья?        — Да, — прищурившись ответил парень, кажется, понимая, к чему всё идёт.        — Сильно ли вы любите их, мистер Одэйр? — Сноу улыбнулся, скользнув языком по вечно сухим губам и идеально-белоснежному ряду зубов. — Думаю, достаточно, чтобы обеспечить им жизнь без хлопот и потребностей в чём-либо…

***

       — Не угостишь сигареткой, Розалин? — по-кошачьи щурясь, спросил девятнадцатилетний Финник, устроившись между грудей пышнотелой капитолийки.        Она была по-своему красива, если можно так выразиться. Фиолетовые волосы с розовыми прядями крупными локонами спадали на плечи, глаза цвета спелой черники изучающе разглядывали юного любовника, словно видела она его впервые, красивые черты лица прослеживались даже за тонной стойкой косметики. Её полнота невероятно шла женщине. Был в этом какой-то свой шарм.        Финник это видел. Он умел видеть красоту человеческого тела.        И от этого ему становилось ещё противнее.        — Ты же знаешь, Финни, для тебя — всё, что угодно, — и, отдав парню недокуренную сигарету, женщина взяла из пачки новую для себя. — У меня есть кое-что, что понравится тебе.        Глаза победителя практически по-детски загорелись, и, нетерпеливо ёрзая, он посмотрел в глаза покупателя. Весь его вид говорил о крайней заинтересованности.        «Хочешь жить — умей вертеться. Хочешь, чтобы жили близкие — умей раздеться. И отдаться. И продаться…» — промелькнуло в голове Финника, и он спешно отодвинул эту мысль на задний план. — «Не сейчас, Одэйр.»        — Какой же ты нетерпеливый… — женщина достала из-под подушки бархатную коробочку и протянула Одэйру. — С прошедшим девятнадцатилетием.        Финник открыл коробочку и, ожидаемо, нашёл в ней вычурное ожерелье, с перьями павлина. «Как же сильно оно похоже на задницу…» — пронеслось в голове победителя, но он лишь радостно улыбнулся, всем видом показывая, как он доволен подарком.        Ему было противно от самого себя. Он ненавидел такого Финника Одэйра. Ещё три дня. Он убеждал себя потерпеть ещё три дня. Потом его ждёт целый месяц отдыха. От Капитолия. От мерзких извращённых покупателей. От продажи своего тела за благополучие своих близких. За их жизнь. Он убеждал себя в том, что это необходимость. Убеждал себя не грубить клиентам. Убеждал себя быть послушной собачонкой. Убеждал радоваться всему дерьму, которое бы ему не дарили. Убеждал себя принимать все ласки с влюблённым, обожающим взглядом. Убеждал себя терпеть боль и наслаждаться ею. Убеждал себя просыпаться по утрам. Убеждал себя выглядеть неотразимо.        Убеждал себя в том, что скоро это закончится.        И, каждый раз, избавляясь от порезов и фарша на спине, вновь и вновь убеждал себя в том, что это происходит в последний раз.        — Я сразу же подумала о тебе, когда его нашла… — продолжала щебетать женщина. — …прекрасные птицы… так похожи… так же прекрасен… Ты ведь будешь его носить?        — Безусловно, — сдержанно улыбнулся парень. — Я попрошу своего стилиста сделать для меня подходящий костюм. Чтобы выгодно выделить твой подарок. Словом, раз уж ты позаботилась о подарке для меня, не откроешь ли мне сегодня особую тайну?        Финник дьявольски улыбнулся и, ухмыльнувшаяся в ответ капитолийка, начала выбалтывать всё, что знала когда-либо. Лесть и улыбка — вот безотказное оружие в борьбе с Капитолием.

***

       Шум бара при тренировочном центре за эти пять лет стал музыкой для ушей, он бальзамом лился на сердце, предвещая о том, что скоро вся эта чёртова неделя забудется. Пусть только и на ночь, но Финнику хватит и этого.        Приглушённые синие и зелёные огни напоминали о далёком Четвёртом, где его совершенно никто не ждал, в отличии от Капитолия. Бар был небольшим, зато ему, кажется, можно было присвоить статус «VIP», ведь вход был воспрещён для всех, кроме победителей. Барная стойка, огромный отравляющий арсенал, пара столиков в дальнем конце зала и лавовые лампы-столбы, горящие неоновыми огнями. Уютное местечко, если не пускать сюда Хеймитча с Рубакой.        Никого чужого, никого ненужного. Место полного нейтралитета всех Дистриктов. Ведь именно здесь у всех лишь две проблемы: отсутствие свободы и смысла в жизни. Победители хоть трижды могут ненавидеть друг друга, но именно здесь они становятся единым организмом.        Финник, по пути скидывая высокий каблук, плетётся к барной стойке, сидящая за которой Кашмира уже заметила парня. Блондинка, понимающе улыбаясь лишь уголками губ, молча кивнула на соседний стул. Чуть поморщившись, парень сел рядом, обернувшись к девушке спиной. Туго затянутый корсет ослабил свою хватку, и победитель, наконец, смог вдохнуть полной грудью. Кинув подруге по несчастью благодарную улыбку, Одэйр подозвал бармена.        — Виски, — практически умоляюще попросил Одэйр, вытаскивая шпильки, начиняющие замысловатую причёску собранную из искусственных волос парика. — Самый крепкий виски. И льда побольше.        — Мне то же самое, малыш, — попросила Кашмира, залпом осушая стакан от слабенького коктейльчика, предчувствуя тяжёлый разговор. — Но… в задницу лёд, знаешь…        — Нет, на сегодня с меня таких экспериментов хватит, — фыркнул Финник так, чтобы слышала лишь Вторая, недовольно ёрзая на стуле.        — Снова весёлый клиент? — спросила девушка, пригубив поданный виски. — Что на этот раз?        — Отсутствие смазки, дикое желание охладить слишком горячую меня, плеть… — начал Финник, но был прерван поёжившейся Кашмирой.        — Я поняла. Он был у меня какое-то время… я знаю, на что способен его арсенал… — девушку передёрнуло от воспоминаний. Девушка посмотрела на Финника, размазывающего помаду по руке в попытках избавиться от неё, и протянула ему салфетку. — Она должна смыть макияж.        — Спасибо, Мира.        Алкоголь быстро давал в голову, задурманенную дурью, которой накачивал его последний клиент каждый раз, когда заказывал Одэйра. Да, это помогало справляться с болью и унижением, испытываемыми парнем. Он скинул с себя то, во что превратилось некогда красивое платье, и, подобрав и надев каблуки, продефилировал до шеста под одобрительный свист Кашмиры. Сегодня он пропил последний стыд и остатки совести. Полтора литра виски, иногда разбавленного колой, вкупе с травкой, умело делали своё дело. Финник желал наплевать на всё дерьмо, творящееся в его жизни, и, завернув это дело в кишки толстосумов, подать Сноу на золотом блюде.        Возможно, за эти годы он уже привык к боли, как моральной, так и физической, и практически не чувствовал себя больше унижаемым. Возможно, он даже научился получать не симулируемый, а вполне реальный кайф от всего, что попадает в его тело, и от всего, куда его тело попадает. Возможно, он совершенно свихнулся. Возможно, скоро ему и не придётся убеждать себя. Возможно, товар испортился по полной программе, раз в тысячный раз наступает на горло гордости, получая от этого лишь мазохистское удовольствие.        Но единственное Одэйр знал точно. Эту жизнь он ненавидел, как и себя самого. Поэтому, крича с такой же угашенной Кашмирой песни по пути до комнаты блондина, он, как и каждый год, тайно молился, чтобы 70 Игры не принесли в Дистрикт-4 нового мученика, а эта ночь унесла из его головы остатки воспоминаний о том ужасе, что несла за собой сладость победы. Пусть наутро вернётся стыд и ненависть к себе, но сейчас, окидывая взглядом пленящее тело профи, он желает лишь одного(как и каждый подобный раз) — сделать хоть что-то не по приказу свыше.