Колибри

Глава третья. Да, все изменилось в один момент. Сочная картина рассыпалась прямо у меня на глазах, словно некачественная штукатурка, обнажая уродливые неровности. Только что я была девушкой с тысячью возможностей, планов, перспектив и вот я уже жалкое, больное существо, с единственной целью – выжить. Я будто пересекла черту, прошла точку невозврата. Все, что имело какое-то значение вчера - учёба, дипломная работа, встречи, поездки, все это стало совершенно неважным, недосягаемым сегодня. Совсем иные вещи вышли на первый план. Плевать, что я пропустила два семинара по любимому предмету, главное, что сегодня вены не раздуло от капельниц, плевать, что ела на обед не куриную грудку, главное, что смогла поесть. Прежде, я никогда не задумывалась о таких вещах, мне казалось, что я вообще не умру или, если умру, то это случится не так скоро. Я считала, у меня вагон и маленькая тележка времени, миллион возможностей воплотить в жизнь все свои желания. Но этот момент наступил и я, подойдя к самому краю, увидела – всё реально. Я могла умереть не через десятки лет, а в ближайшие месяцы, недели, дни. Оказывается, от меня в этой жизни так мало зависело!! Костлявая уже стояла за моей спиной и дышала прямо в затылок… Вместе с пониманием пришел ужас, а еще слепота, немота, глухота и боль, много боли. Теперь я могла написать о ней целое эссе. Я изучила ее в полноте: ноющую, тянущую, колющую, режущую, пульсирующую, жгучую, пронзающую, мучительную и невыносимую, нечеловеческую, неописуемую… Я словно варилась в вязком вареве, меня все больше и больше затягивало в адскую трясину. Сейчас, я плохо помню эти страшные первые несколько недель. Видимо, мозг, защищая мою психику, вытеснял практически всю информацию о них из памяти. И это хорошо, такое нужно забывать. В самом начале, я отказывалась говорить о болезни, видимо, в надежде, что я ее не признаю, проигнорирую - она уйдет. Наивная. Влад вернулся в Минск практически сразу как озвучили диагноз. Он очень переживал. Иногда, сидел под окнами моего отделения, не имея возможности связаться со мной. Я с самого утра, поставив телефон на беззвучный режим, не отвечала на звонки и сообщения. Он хотел быть рядом, разделить со мной боль. Я не хотела делить ее ни с кем. За это время мы виделись три раза. Первую встречу я практически не запомнила, лишь испуганные, широко-распахнутые глаза, дрожащие пальцы, сбившийся, частивший шёпот, его сухие, горячие губы и непривычный, незнакомый их вкус: не тот, кофейный, родной, домашний, а чужой - кисло-горький. Его напугала моя отстраненность, именно это я прочла в его глазах – страх. Он пытался меня растормошить, тщетно, я и на второй встрече была как гипсовая кукла – не могла ни заплакать, ни закричать, ни прижаться к нему. Не могла поделиться тем, что у меня внутри. Да и чем? Я не знала, что будет завтра, кроме того, что меня в нём не ждёт ничего хорошего. Я хотела делиться позитивом, но вокруг был один негатив, его итак было слишком много, зачем еще умножать? Не спешите меня осуждать, казалось бы, что может проще и правильнее чем разделить с родным человеком боль и страх? На самом деле это не так просто, первое время это только твоя война, ты один на один с болезнью. Потому что сначала нужно найти в себе силы не утонуть в этой трясине, и только потом - протянуть руку за помощью. Написать об этом просто, сделать - тяжело. Мы часто выбираем путь наименьшего сопротивления. К тому же, когда ты практически изолирован от мира, держать дистанцию легко. Замечали как избирательна наша память? Преспокойно забывает миллион совершенных нами гадостей и маниакально хранит список наших обидчиков. Именно такая у меня. Она затерла наши первые встречи и во всех подробностях сохранила третью, ту, которую я хотела бы забыть напрочь. В тот день, мне словно подкрутили на максимум настройки, увеличили резкость, звук, фокус. Отдыхая после обхода, я лежала, рассматривая комнату. Кафельная стена в изголовье, подсвеченная лучами солнца, словно надсмехалась надо мной. Тогда, в палате, которой я жила последние несколько недель, не было ни одного дружественного мне предмета. Ведь у них всё было по-прежнему хорошо, а у меня - нет. Все они: стол, ноутбук на нем, мои тапочки у кровати, дверь с душевую, валяющаяся на стуле байка, были стократ счастливее меня. Тогда весь мир был лучше и счастливее меня. Телефон, лежавший рядом, в очередной раз ожил мелодией, той самой, что я установила на Влада. Он звонил мне не первый раз за сегодня, а я все никак не находила сил снять трубку. Даже телефон был против меня. Мои мысли метались между жалостью к себе и самобичеванием. Остановиться где-то посередине у меня не получалось. «Почему я?» «За что?» Во мне все дрожало от возмущения, ослабнуть ему ни на минуту не давала ноющая боль и саднящие от инъекций вены. Хотелось свернуться комочком и завыть от того, что все это произошло со мной. Я чувствовала себя грязной, испорченной и эту грязь не было возможности смыть в душе. Завыть не давали лишь мысли, что я сама во всем виновата. Это мне за то, что я позарилась на чужое, за моё вероломство, жадность, жестокость. Я обнимала себе руками, пытаясь унять дрожь, колотившую меня изнутри, было так холодно! - Пожалуйста, пусть это будет сон, пожалуйста, пожалуйста… Звук открывающейся двери, заставил меня вздрогнуть и на секунду зажмуриться. Влад. Это был он. Почему он пришел без приглашения? Почему не дал мне подготовиться? Я обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь. Глядя как он приближается, еще сильнее сдавила локти и заставила себя встретиться с ним взглядом. С того самого момента, как я услышала диагноз, мои глаза оставались сухими, но в тот момент, вдруг, глядя на него, щеки разрезали первые мокрые дорожки. - Маюша, девочка моя, - Влад в два шага оказался рядом, присел у кровати, чтобы наши лица были на одном уровне, отвел упавшие мне на лицо пряди волос, смотрел прямо в глаза. Закусив губу изнутри, я позволяла ему утешать себя, впитывая нежность его прикосновений, наслаждаясь, тем как он вытирал мне слезы, размазывая их пальцами. Я смотрела на него, лицо Влада было так близко, я совсем забыла какой он красивый. Очень, глаз не оторвать. Такой каждой понравится. Не то что я, болезнь жадно обгладывала меня. Эта мысль неожиданно остро обожгла меня изнутри. Я была измучена болями, а он по-прежнему красив. Красив и здоров. - Если я умру, как быстро ты меня забудешь? – выскочило из меня осипшим шепотом. Его пальцы не оторвались от моей щеки, они просто замерли. Радужка в глазах потемнела, словно в нее добавили чернил, выгоревшие на ярком солнце кончики ресниц, дрогнули. Повисшая пауза в одно мгновение сожгла весь воздух в палате. Я не слышала его дыхания, вместо него мне чудились сбивчивые удары сердца. - Нет, малышка - выдохнул он, - ты не умрешь, все будет хорошо. Я сглотнула внезапную сухость в горле, из-за нее голос звучал надтреснуто. - Думаю, будет именно так. Это мне наказание за все. - За что? — просипел он. - За все, за то что разрушила твою семью. Я знала каждую черточку его лица, выучила наизусть, сотни раз обводя их пальцами перед сном, но тогда - не узнавала. Его ноздри гневно затрепетали, на виске напряженно, туго забилась венка. Тук – провал – тук. Влад стиснув челюсти, закрыл глаза, его веки вздрагивали, словно он пытался вместить в себя мои слова. Он сдерживался, а я не могла остановиться. - Мне придется расплатиться за все, за их слезы и за то что нам было так хорошо! - шептала я все громче, с надрывом. Мои глаза метались по его лицу, ища ответ, но Влад слушал меня молча. Я видела, что делаю ему больно, очень больно, но он молчал, а я не могла остановиться. Жалость к себе, чувство вины, все переживания сплелись в комок, в одно целое, выплескиваясь без разбора. Слезы мои высохли, голос окреп, разгоралась злость. - Почему так? Разве я это заслужила? Это несправедливо! Разве это только моя вина? Нет. А расплачиваюсь я. Одна. Я всегда одна… Ты вечно на своей работе. Месяцами! Всегда, когда мне нужна помощь!! Его пальцы, те, что касались моих щек, стали холодными, он до сих пор не убрал их от моего лица. Я слабовольно отвела на секунду взгляд, меня снова трясло. Его губы потеряли цвет, скулы кажется заострились, лицо стало похоже на резиновую маску, без единой эмоции, а обычно такие яркие глаза - потускнели. - Ты ни в чем не виновата, малышка. Брось себя винить. Если бы я мог забрать твою боль, я бы забрал ее всю, - проскрипел он, болезненно жмурясь. Отчаяние, неожиданная злость еще бодрили меня, впрыскивая дозу адреналина, в вены, я вскочила, отталкивая его руки от себя, он тоже встал. - Да, и этого ты не можешь! Я с вызовом глядела на него, словно чего-то ждала. Влад шагнул ко мне, пытаясь обнять, но я зашипела от возмущения как уличная кошка, непонятно на что обижаясь. - Уходи, уходи! Я плюхнулась обратно на койку и повернулась к нему спиной. - Уходи, пожалуйста - упрямо повторяла я, от этих слов губы дрожали так сильно, что это было, наверняка, видно со стороны. Влад наклонился, чмокнул меня горячими губами в висок, погладил, едва касаясь моего плеча: - Отдыхай, Маюш. Все будет хорошо, вот увидишь, - сказал он, я лишь нервно дернула плечом. Влад вышел и практически бесшумно закрыл за собой дверь. Конечно, я не считала его виновным в моей болезни, он просто попал под горячую руку. Я была полна боли и страха, делилась тем, что было в избытке. Я сожалела о сказанном, благо Влад все правильно понял. Уже потом, много позже, почти на закате лечения и я поняла, что страшно и больно было не только мне. Проды будут выходить 2-3 раза в неделю.