Ловушка для Малфоя

Гермиона немного оторопела. Она смотрела на нежданную гостью с тщательно скрываемым волнением. Таким сильным, что сосало под ложечкой. Хотелось вцепиться в лучшего друга клещами и не выпускать его из кабинета под страхом расплаты! Раньше Гермиона вряд ли бы испытала нечто подобное, но теперь… Перед ней стояла не просто Нарцисса Малфой — жена бывшего Пожирателя смерти, ненавидящего всё магловское Люциуса Малфоя, сторонница Волдеморта, но и... мать Драко. Нарцисса Малфой — малознакомая, сильная, смелая женщина, не побоявшаяся из любви к сыну солгать не только другим Пожирателям, но и Тому-кого-нельзя-называть. Солгать холодно. Уверенно. Так, что Волдеморт даже не почувствовал ложь. И это вызывало уважение. С учётом всего, бесспорным смотрелось одно: ради сына она пойдёт не только против Темного Лорда, но и против бессовестной грязнокровки. Легко. И то, что она здесь, лишь доказывало это. Ни за какие коврижки она бы не пришла к Гермионе сама, кроме как в компании «шайки» авроров. А сейчас этой шайкой стал её сын. Незримый, но существующий. И не надо быть легилиментом, чтобы это понять. Нарцисса — мать Драко, а он дорог им обеим... И именно любовь сблизила их помимо воли надменной миссис Малфой. И по этой причине Гермиона волновалась, узрив незваную посетительницу. — Мисс Грейнджер, — начала Нарцисса ровным бесстрастным голосом, несмотря на внутренние протесты. Лёгкий поклон головой. — Мистер Поттер… — по отношению к Гарри это, скорее, не приветствие, а завуалированная просьба уйти. — Добрый вечер, миссис Малфой, — произнес за двоих Гарри. Он всегда умел говорить это одинаково мирно: и знакомым, и недругам. Поведение, присущее хорошему человеку. — Я оставлю вас, — прибавил он тем же тоном. — Увидимся позже, Гермиона. Та молча кивнула. В эту минуту и она, и Нарцисса Малфой старались не смотреть друг на друга, изучая несерьёзный бардак и министерские стены. Они высились в кабинете двумя неподругами и ждали... Не возможности улыбнуться друг другу. Как только дверь за Гарри закрылась, миссис Малфой продолжила разговор первой: — Вы не слишком многословны, мисс Грейнджер. Спешу сообщить, что я не собиралась и не собираюсь соблюдать процедуру и намерена с вами поговорить. Но как долго я здесь пробуду, зависит только от вас, — предупредила она. — Не представляю, о чём пойдет речь, — тут Гермиона лукавила. Не на чай же пришла пригласить её жена бывшего врага! И троллю ясно, что разговор коснётся Драко, но выдавать свои мысли не входило в прямые обязанности. — Как и не представляю, чем могу вам помочь. — Помочь? Мне?! — ухмыльнулась миссис Малфой. — Однако… — эдакая наглость со стороны маглорожденной выскочки задела её. — Я имела в виду, — спешно поправилась Гермиона, — что мои текущие дела никак не связаны ни с вами, ни с вашем мужем. Безусловно, Драко не принуждал чтить Нарциссу, но стычки никак не пойдут им на пользу. Да и надзор за бывшими Пожирателями — работа Рона, а не той, чья насущная забота — министерский архив. Диалог только начался, но никто не собирался присесть или уменьшить дистанцию. Над Гермионой сгущались тучи, и электрические разряды витали в воздухе, выискивая одиноко стоящую жертву. — Тогда давайте поговорим о ваших прошлых делах, — совсем немного растягивая слова, произнесла миссис Малфой и сделала пару нервных шагов по кабинету. — А они имели весьма неприятные последствия для вас. И моего сына, — гордая посетительница намеренно разделила их интонацией. — Почему-то именно его обвинили в убийстве мисс Морган. Своей невесты! — отчеканила она. — Мистер Малфой оправдан, — парировала Гермиона, прекрасно сознавая, что Нарциссе и без того это известно. Как и подробности слушания. Вряд ли Её обеспокоенное величество не навела справок, прежде чем заявиться сюда, в кабинет. И то, какую версию Грейнджер озвучила для Визенгамота, вызвало неприятие и бунт. — Оправдан, — подтвердила Нарцисса, — и по-другому не могло быть. Но ему бы вообще не пришлось этого делать, не крутись вокруг него вы! — она фактически её обвинила. И хотя Гермиона не обнародовала неплатоническую связь с Драко, а выставила болезненно ревнивой мисс Морган, понимала, что его мать могла не купиться на дерзкую ложь. — Я не выбираю себе стажёров, миссис Малфой, — юлила Гермиона, по-прежнему изображая не тайное увлечение Драко, а его коллегу. — Как и подследственных. Уверяю, эта трагическая случайность меня не радует, но... — Не утруждайтесь, мисс Грейнджер! — невоспитанно оборвала Нарцисса. — Сиди в Визенгамоте одни женщины, вас бы вывели на чистую воду! — Не понимаю, о чём вы, — не прогибалась Гермиона. — Не притворяйтесь, — осадила она. — Материнское сердце сильнее лжи. Мой сын не спас бы и вашего волоска, будь вы не причиной раздора, а пустым местом! То есть, он бы позволил её... убить? Драко, возможно, унаследовал способности матери, потому что та попала в контекст: — Трагедии происходят, мисс Грейнджер, — (намёк: ну и что!). — Они происходят каждый день. Вдруг, — Нарцисса недобро приблизилась. — А мисс Морган была молода... чистокровна... и влюблена. Но погибла. Гермионе стало казаться, что кто-то весьма умело допрашивает её, а заодно и ставит на место. Она не представляла, как много поведал Драко, но вряд ли он бы сболтнул ей о Филии. В этом удел сыновей — щадить своих матерей. — Мне жаль мисс Морган, но это был её выбор, — она перевела дыхание, — убить меня, — Гермиона пошла на банальный приём: — Но вы вырастили достойного сына. Способного ценить человеческую жизнь. Любую. Но это — меж строк. — Очевидно, мисс Морган забыла, что она — леди. Но мне сложно её винить, — свысока ответила собеседница, и её явно не огорчала попытка подобного покушения. — Конечно, до меня доходили всякие слухи о Морганах, но куда ей до вас, да, мисс Грейнджер? — ещё одно обвинение проступило весьма невежливо. — Вы очень умно расставили свои сети, и мой мальчик попался в них. Его испытательный срок пришелся как нельзя кстати. Гермиона обомлела: Она — не охотница за мужьями! А Драко ушёл. И, может быть, не вернётся. Не к ней. Оттого сложно было сказать безразлично: — Мистер Малфой уже не мальчик. И он волен в своих решениях, — чеканила Гермиона, пока сердце подпрыгивало до небес. — И сегодня, и впредь. — Если это действительно так, то почему он торчит в своей квартире, не появляется на работе, почему переживает... но не скорбит? — более едко заметила Нарцисса. — По-вашему, это каприз? Мисс Грейнджер, я не вчера родилась... С мисс Морган осталось много вопросов, но с вами у меня их нет! Гермиона некоторое время не знала, что ответить. — Вам лучше поговорить об этом с Драко, — она ощутила, как её бросило в жар. «Господи, я назвала его по имени… Идиотка!» — язвительная улыбка на лице миссис Малфой стала подтверждением. — Ах, что бы я делала без ваших советов, мисс! — надменно подметила она. — Драко не глуп, но он юн. А у каждой из нас свои секреты, подход, не невинные методы... Люциус всегда повторяет, что Малфоев притягивает тот, кто злит, — Нарцисса едва-едва помрачнела, и Гермионе показалось, что его жена знала больше, чем хотела. — А у вас это в крови, мисс Грейнджер. — Ну что вы, не стоит... Не тратьте время, миссис Малфой. Я догадываюсь, что вы обо всём этом думаете, но, уверяю, мои стремления всегда были далеки от вашей семьи. Зачем вы здесь? Внушить, что это не так? Что я недостойна спасения? Что я подмочила чью-то карьеру? Разбила сердце? Испортила брак? Пусть так. Не мне вас переубеждать. — У вас и не выйдет, — раздраженно высказалась Нарцисса. — Не спорю, я хотела взглянуть на вас не ради законных упрёков, а чтоб оценить… — она замолчала, всматриваясь в Грейнджер с негодованием и презрением. — Что? — безотчетно зло спросила Гермиона. — Как долго мне придётся это терпеть. — И что, оценили? — кололась она. Странно, но Нарцисса смерила пыл: — Время покажет, — она повернулась к двери, собираясь уйти, не прощаясь. И Гермиона не удержалась: — Я никогда не лгала вашему сыну, — вдогонку. Через спутанный вдох. Миссис Малфой на миг замерла... но ничего не ответила. Нежданная посетительница исчезла так же, как и пришла: оставив много вопросов, а Гермиона на ватных ногах опустилась на кресло. Прежнее волнение испарилось, осталась лишь бездонная грусть. Она не находила в себе сил проститься с Драко. Пыталась... но не находила. И больше всего на свете хотела сбежать. *** Драко удивился, встретив мать в собственной гостиной: Нарцисса никогда не приходила без предупреждения. А значит, жди разговор. Драко не испытывал ни малейшего желания говорить о Морган, о слушании, о скором будущем. Даже о Грейнджер. А что тут можно сказать? Драко влип. Целиком и полностью. Влип вопреки крови и здравому смыслу. Он с ней спал. Он любил её. Любит?.. Для подобных разговоров нужен момент, а создавать такие моменты он как-то не научился. Да и ни один взмах палочки не способен перечеркнуть годы внушений: маглорожденные — зло. И впустить это зло в свою жизнь хранитель рода не властен. Отец, в лучшем случае, лишит львиной доли наследства (если не всей!), в худшем — в сердцах проклянёт. Но мама… Она всегда оставалась для Драко загадкой. Потому что каким-то чудом справлялась со вспышками отцовского гнева, могла усмирить, могла направить, куда хотела, и даже шла вопреки. Но при этом, что удивительно, Люциус всегда считал себя хозяином в доме. — Мама, — начал Драко несколько неуверенно, — что-то случилось? — уточнил он, всеми фибрами души чувствуя опасность. — Да, — строго ответила она, — мой сын оступился. Он на миг решил, что речь о Беллинде, но что-то во взгляде, в голосе, в воздухе выдавало: это не то. Даже если бы он убил Линду намеренно, мама не пришла бы сюда, чтобы услышать «да, так уж вышло». Она бы поверила во всю ерунду, что он придумал в своё оправдание, поддержала бы, обняла... А если и не поверила бы — виду не подала. Только сейчас за ложь родной матери ему, ей-Мерлин, грозил Азкабан. Драко не раз пытался представить себе этот момент, но когда тот вдруг наступил... растерялся. Горло зажгло, рот превратился в пустыню, язык залип, а их хозяин искал способ произнести «Грейнджер». И что «оступился» — слабое слово... Он в Грейнджер погряз. Нарцисса всегда была немногословной и сдержанной, а теперь... Она смотрела в глаза сына молча, испепеляя и немигающе, пытаясь разглядеть в них раскаяние. Сейчас были не важны его объяснения, новый волшебный мир или способ достать отца — факт оставался фактом: Драко и грязнокровка. Сошлись. Мать не обманешь — она видит всё сердцем. Она не Визенгамот, а Морганы те ещё штучки... Одну из них она бы прибила сама, но воспитание не позволило. Всё сделало время. И справедливость. А если Люциус думал, что она дала бы войти в дом племяннице этой сучки, то он — бедняжка — забыл, с кем живёт. На свадьбу она пригласила бы только авроров!.. И по её недоброму взгляду ясно: Она знает. Пауза затянулась. Драко молчал. А что тут сделаешь? Как-то уже нечего, и отрицать абсолютно бессмысленно. Осталось лишь ждать приговора. Который последовал. Решительно. Хлёстко. Одна оплеуха. И целительные слова, прохладой бегущие по горящей щеке: — Это я сделала как Нарцисса Малфой. Драко внутренне выдохнул, потому что ожидал худшего. — А как мама? — уже окрепнув, спросил он. Все точки почти расставлены. — А как твоя мать скажу... один раз. Когда будешь говорить об этом отцу, предупреди, и я позабочусь о том, чтобы ни одной палочки не оказалось поблизости. — Но почему? — это был глупый вопрос, однако Драко всё-таки задал его, вторя внутри беззаветное сыновье «спасибо». Не за помощь — за законную боль на предательской морде. — И ты, и твой отец забываете иногда, что я — урожденная Блэк, — гордо произнесла Нарцисса. И было в её словах что-то, говорящее не о родстве с Беллатрисой. Теперь Драко этого вовек не забудет. Мама просто ушла. Не спрашивая больше ни о чём. Она исчезла в зеленом пламени такой настоящей и любящей, что Драко и сам ощутил... Хватит бегать от жизни. И как только он так подумал, камин снова вспыхнул, и в огне нарисовался не отец, не Поттер, не призрак Линды, а... Уизел. Совсем охренел?! — Я тоже рад тебя видеть, Малфой, — съехидничал он. Ага, не мерзавец, не гад ползучий. Многообещающе. Но его это не волновало: — Рыжий, мать его! Что опять не так?! У меня день открытых дверей, или ты дуришь чётко по расписанию? — Вот заткни сейчас свою пасть! — не церемонился Рон, без приглашения вступая в гостиную. — Я не из-за тебя здесь. — Как я разочарован!.. До слёз, — съязвил Драко. — Так что я там ещё натворил? — Творишь, если быть точнее… Я вроде как должен тебе. Из-за Морган. — Забирай свои долги и проваливай! — Малфой потянулся за палочкой, но непроходимый тупица и бровью не повёл. Только тявкнул: — Значит так, засранец… Я не знаю, что там в твоей голове, но никто не может заставить Гермиону чувствовать что-то против её воли. Поэтому я — здесь, и поэтому говорю с таким, как ты. Просто не дай ей уехать. Мы с Гарри волнуемся и думаем, что она… — Рон оборвал фразу. «Не вернётся», — застыло на языке, и Малфой понял это. Ну, конечно!.. Ангелы-хранители, мать его! Стоп. — Куда уехать? Как? Когда?! — Драко не дождался ответа и рванул к каминной сети: — Отвали, придурок! — оттолкнув Уизли, он зачерпнул порошка. А Рон усмехнулся. Может, они с Гарри и перегнули палку, но волшебный пинок Малфою не помешает. *** Гермиона, прижавшись головой к косяку, с удовлетворением рассматривала оправившуюся после пожара гостиную. Хотелось сказать ей «спасибо» за неоспоримое умение занять на столь долгое время, ведь лучше подбирать себе мебель, чем нового стажёра. Она, как девочка, загадала на будущее и даже не купила ничего магловского, словно боялась спугнуть чудо. Своё чудо: из мягкого голоса и заветных шагов. Но последняя ночь дома — и прочь. Вещи давно собраны, все защитные заклинания наложены. С Роном и Гарри она уже попрощалась. Гермиона соскучилась по родным: по тем, кому ты дорог, и, может, их любовь станет долгожданным лекарством. Нет смысла торчать здесь, гипнотизируя чёртов камин! Хватит себя обманывать. Не Драко, так его семья не допустит и тени Грейнджер в их жизни... И вдруг — зелёный всполох в камине. Сердце, наверно, сделало кульбит, и вмиг ослабшие ноги приклеились к полу. К горлу подступил комок, величиной с Малфой-мэнор. «Драко…» Его неторопливые «па» никак не поспевали за лихорадочным пульсом в висках, и каждый удар её сердца отдавался шумом в ушах, заглушая прочие звуки. Гермиона хотела броситься к Драко. Обнять. Сказать, что любит его… Но — нет. Так было только в мечтах. А они заблудились где-то глубоко-глубоко, потому — неприступно. Подступила обида. На Лею. На Малфоев. На весь мир!.. И ноги — проклятые ноги, словно налитые свинцом, так и отказывались слушаться. Прошло столько дней и ночей без него. Пролита не одна слеза: солёная и подлая, не приносившая никакого облегчения. И если бы не работа, которая хоть как-то отвлекала… Отчёт министру магии дался почти на пределе. Гермиона раз сто разрывала пергамент, не представляя, зачем вообще это делает, если Драко уже не вернётся. Он мёртв. Не телом — сердцем. Хотя Гермиона гнала эту горькую мысль. Чаще всего. Потому что надеялась. Потому что ждала: Морган ошиблась, и Драко не превратился в подобие Лорда, не способного по-настоящему чувствовать — лишь бояться: Гарри, забвения, смерти. Он не стал жертвой Линды, не способной любить. Поэтому и ждала... Но не сегодня. И вот он стоит перед ней. В свете свечей. Объективная данность. Его обычно бледное лицо украшает лёгкий румянец, и неровное дыхание выдает напряжение. На лбу — обеспокоенная печать, а в тёмно-серых глазах — вспышки неясных молний. — Куда это ты собралась, Грейнджер? Да ещё без предупреждения, — во весь голос заявил он. — Я тебя не отпускал. «Как?.. Почему?.. Не теперь». — Драко не хочет её потерять. Вот так: за мгновение. — И тебе добрый вечер, — громко говорит Гермиона, медленно выпрямляясь и заправляя непослушный локон за ухо. Стараясь не выдать волнение. — Сдаётся мне, я не обязана сообщать тебе о своих передвижениях и не собираюсь выслушивать претензии, — её карие глаза светятся не только обидой. — Какие мы колючие... — Драко сжимает губы. Едва-едва. — Спрашиваю ещё раз, куда ты намерена сбежать? — неосознанно он делает шаг навстречу. — А как же работа? Друзья? А как же... — «...я?» — беззвучно. Остро. Но «я» — это не «мы». Жестоко и верно. Сердце Гермионы не просто стучит — барабанит. Она прижимается спиной к косяку, вцепившись в него пальцами, пока ватные ноги не подкосились, и выплёскивает: — Ты?.. — она ушам не поверила. — А что ты?.. Ты тоже в порядке. Оправдан. Цел. Не женат, — невесело чеканила она. — Министр, опять же, тобой доволен. — Да неужели? — он усмехнулся, борясь с необъяснимой ноющей дрожью. — Вовремя и приятно. Эбби ты вернула, а почему сама не пришла? — это невозмутимое заявление разит Гермиону наповал. Он видит, как вспыхивают её щеки, как загораются от негодования глаза, взлетают в воздух тонкие руки: — Я лгала. Ради тебя. Но что ещё хуже — я заставила лгать друзей, а ты у меня про Эбби спрашиваешь?! — от рассыпавшихся надежд её разрывало. — А я разве просил?! — возмущается он и щурится. — Но я же здесь. И не ради себя, чёрт возьми! Без сомнения, он злится. Но Гермиону это не пугает. Ни чуточки. Она его понимает, потому что она-то не растеряла себя. Она видит. Чувствует. Почти осязает, что ему нравится на неё злиться. Это привычно. Знакомо. Желанно. Это звонок из прошлого. — Неужели ты вспомнил, что я существую? — ёрничает она. — Дышу, — пусть и задыхаясь. — Живу, — в полсилы. — Надеюсь... — Грейнджер, я и не забывал, — взволнованно выдохнул Драко. — Тогда где ты пропадал? — сквозь новый приступ удушья, будто Филия где-то внутри подъедает сердечные жилы. — Откуда столько равнодушия? — не понимала Гермиона. Морган словно убила... его. Именно Морган — не Филия. Чума съела его чувство, но Линда — веру. — Между нами не равнодушие, глупая... Между нами — смерть, — поломанно вставил он, но Грейнджер словно не слышала: — Если всё действительно кончено, если между нами лишь прошлое, так дал бы мне знать! Но. Ни. Слова, — в такт измученного сердца отбивала она. — Ни. Строчки. Блеск! — Напоминаю, я человека убил, — сердито тыкает он. — И как бы это сейчас ни звучало: я убил девушку, с которой спал. Я знаю, кто она и что она сделала, но я не Морган, чтобы плюнуть и жить, улыбаясь. Я не монстр, Грейнджер! Сердце Драко колотит о рёбра, отбивая встревоженный ритм. Тёмное эгоистичное желание, точно дикое животное, проносится по венам, требуя удержать её. Потому что ему страшно. Ему тяжело. Уныло и тошно. А её присутствие будто встряхивает его онемелую душу. О Мерлин, по этому он и скучал. По спорам и ссорам тоже. Драко — трус, сухарь и убийца, но он хочет любви Гермионы. Не просто хочет — нуждается. Чтобы знать: он всё ещё есть в её жизни. И плевать, что сам блуждает где-то впотьмах! — Я убил ту, — зло и отчаянно заключил он, — кто мог дать надежду, что я не чёртов урод! Что его можно спасти. Так же — меж строк. — С каких пор, чтобы почувствовать себя живым, кому-то нужен эмпат? — не щадила его Гермиона. — Разве эмпат чувствует тебя сильнее тебя самого? Или... — она не поверила тому, что собирается сказать: — ...ты уже жалеешь, что спас меня, Малфой? — Ты что, нахрен, несёшь? — подскочил он и за взмах ресниц оказался рядом. Его толкнуло к ней — к Гермионе: толкнули гнев и жизненная потребность. Слепая необходимость... Всё. Похоже, он как бомба с часовым механизмом, где стук собственного сердца — таймер, отсчитывающий секунды до взрыва. — Это избавило бы от чувства вины, — не унималась Гермиона. — От необходимости стоять здесь. И жалеть несчастную Гермиону Грейнджер, — гордо провозглашает она. — Нарываешься? — с легким хрипом. Пальцы Драко осторожно касаются её щеки и спускаются к шее, скользят по ней. — Ты ничего... ничего не понимаешь, — скулит он, опуская взгляд и ловя неровные движения вздорной груди. — Ну я же не эмпат! — кусается она. — Откуда мне знать, что ты чувствуешь! Ты ведь со мной не говоришь, — Гермиона еле сдерживает слёзы. Она ловит себя на том, что дрожит. Не от холода, нет — от его присутствия. От непоправимой потери. От его... ...нелюбви. — И за это ты меня ненавидишь? — почти обвиняет он. — Я ненавижу... тебя? — она ненадолго жмурится — жмурится до слепоты, запрещая себе сломаться. — Да я целых двенадцать дней обожаю тебя! — язвит она. — За это замечательно-волшебное время: за мои страхи, за мои слёзы, за сомнения, за долбаное ни-че-го! Да, я тебя ненавижу! — от боли её заносит. А он следит за безжалостными губами, вдруг представляя её... ...голой. Совсем беззащитной рядом с ним. О-о-о, это многое упрощает!.. Это ставит кого-то на место, мать его!.. Драко уже не просто буравит её взглядом — раздевает. Оттого тянется к палочке и приставляет ту к пуговицам на блузке. Срезает — первую, наслаждаясь тем, с каким вкусным звуком та падает на пол. — Повтори, — полурычит он и срезает ещё одну пуговицу. — Повтори, наглая моя. — Что за игры, Драко? Не выйдет, — Гермиона не собирается молчать под его «пытками», хотя её преследуют рваные видения, как это будет, если она уступит. Если все мысли исчезнут из головы. Кроме одной. Но секс — не лекарство, и от него тоже может быть плохо. Паршиво и дурно. — Разве? — не верит он и срезает сразу две пуговицы, отводя концом палочки края блузы. — За свои слова надо отвечать, милая, — его губы специально не приближаются к Грейнджер, потому что... не заслужила. Потому что несёт преступную чушь, и наказать её — его карма. — Продолжай меня злить, если такая храбрая! Только помни: голой спорить сложней, — цедит он. — Не мне, — не пасует она. — Делай, что хочешь, — с вызовом, тряхнув волосами. — И я тоже буду делать то, что хочу! — смело в глаза. — Мне не нужна твоя жалость. Ей нужно большее. — Значит, твой вариант — сбежать от меня? — полыхает он. — Потому что я просто запутался? — Нет, потому что ты опоздал, — жестко и гордо. Хрень. Абсолютная. Подлая. Хрень. И Малфой проводит палочкой по юбке, беспардонно распарывая её. У него какие-то сложные отношения с одеждой, но не с желаниями. А они ведут лишь в одном направлении: отплатить ей за адов... несносный... характер! Он — здесь, а Грейнджер бросается нелепыми обвинениями. И такими же заявлениями. — Ах, ну да!.. Ты же у нас любишь... — вновь язвит он. — И потому бросаешь меня. Снова. — Ты просто мерзавец, — тихо и болезненно. — Ты не понимаешь… Её рассудок, кажется, стонет. Мысли пылают. Тело рвётся. Она ощущает себя в шаге от срыва. А Драко не просто терзает её — он предъявляет права. Потому что ему... за-хо-те-лось. И что?! Какого чёрта Гермиона позволяет ему вести себя так, словно это она не приходила двенадцать дней?! Как двенадцать месяцев. Двенадцать сумрачных лет. Оттого её и окутывает тоска. Густая. Тягучая. Нет, это уже слишком. Просто. Слишком. — Почему?.. — шепчет она. — Ты... не приходил так долго? — губы не хотят говорить: не пустые слова. — Я боялся... — признался Драко, водя палочкой по её ослепительному бедру. Боялся ничего не почувствовать. Он и сейчас боится, что это банально — похоть. Всего лишь злость. Что это случайное желание рядом с той, что бесконечна красива: блузка расстёгнута, юбка у голых ног, треклятый лифчик маячит призывной заразой. Может, Филия и избавила его от любви, но глаз никак не лишила. Драко давно-навсегда-безысходно забыл, что Гермиона когда-то была похожа на Линду... Грейнджер ни на кого не похожа. Жар внутри об этом просто кричит! Она могла бы драться, кусаться, могла бы послать его к всевозможным чертям, но стоит тут почти нагой, почти неподвижной, и обрекает на невозможный выбор: Он влюблённый или дурной? Который нуждается в её наготе. Иссушающей горло. Зовущей. Срывающей крышу. Напрочь. Он полушепчет: — Скажи, что хочешь меня, — палочка сдёргивает пропащие трусы, и Гермиона чуть вскрикивает. Не от того, что больно, а от того, как это глупо: позволять Драко так... много. — Скажи, что ждала. Скажи, что никуда не уйдёшь. — Не ждала, — не уступает она, чувствуя, как лямки на плечах лопаются. И как несчастный бюстгалтер падает ниц. — Не думала, — она решительно оттолкнула Драко, сдёрнула блузку с плеч и швырнула ту в его нахальную морду: — Не мечтала. Всё?! Даже голой она невозможна. Потому что смело расставляет руки, демонстрируя своенравную наготу, и: — А теперь уходи! Но он лишь вручает ей свою палочку: — А ты меня выгони, — с тем же вызовом. Но Гермиона не поведётся на блеф — она его принимает. И наставляет на Драко палочку. — Что же ты? — подгоняет он. — Давай! Отомсти мне!.. Я же бесчувственный гад! Рука Гермионы дрожит, но не опускается. — Или выгони, или скажи, что ты моя и только моя! Голой, одетой, любой! — бесновался он. — Прими меня таким, какой есть, чёрт возьми, или... — Или что? — сглатывает она. На что Драко рывком распахивает рубашку: — Или ударь в моё мёртвое сердце. Он даже не провоцировал — не требовал — просил. И тут... Гермиона сорвалась: она расплакалась. Слёзы побежали по щекам беспутной живой рекой. Палочка выпала из рук, и Драко за миг очутился рядом, обнимая её подрагивающие тонкие плечи: — Дурочка ты, — негромко. С нежностью. — Моя… Умная, но дурочка… — Ты нужен мне. Так нужен... — и это не касается желаний тела, только души. — Но если не любишь меня, прошу, уходи. Драко смотрит на неё так, словно время остановилось. Застыло горящей массой. И не слышно ничего, кроме потрескивания свечей и взволнованного дыхания. Он почти что касается её губ своими. Скользит по ним тёплым ветерком. И ждёт-ждёт-ждёт, когда её любовь коснется его сомнений и покажет над ним свою власть. Драко уверен, что он «проснётся», как только перейдёт эту грань. Бесполезные разговоры закончатся, и остатки Филии сгинут в небытие. Будет только Она. На его губах. В его руках. Мыслях. В его крови. Будет только Он. В её крови. — Прости… — тянет Драко. На выдохе. Измученно. — И ты меня прости, — Гермиона без слов ему верит. Кажется, раздаётся протяжный душевный крик и... приоткрытые губы сталкиваются. Наконец-то. Капкан захлопнулся, и её нетерпеливые солёные губы накрыли его губы. Дерзко. Страстно. Будто впервые. Но он и не собирается спорить с её желаниями. Гермиона целует его, обещая ими само покаяние, и две тоски за мгновение сливаются в одно целое. Жадно и нежно. Иступлённо. Страдая. И в отчаянной попытке впитать её боль Драко прижимается к губам надломленно-сильно!.. Чувствуя вкус любви. И желания — дикого. Потому что мало. Подчиняющего себе. Потому что только так и хочется жить. Именно так. Не расставаясь больше. Ощущать мягкость волос и терпкость кожи. Встречаться нервами и утолять чувственный голод. Хмелеть от каждого движения, застилающего разум. Сердце Драко бьётся с невероятной силой, потому что Гермиона целует его, отдаваясь душой. Прижимается бёдрами. Беззвучно зовёт. Нет — чёрт! — нет. Этого не может быть… Ему кажется, что не может: эта мелодия из чувств внутри, эта обречённость в крови. И так хочется быть ещё ближе, иначе просто не вынесешь. — Где? — спрашивает он. — Что «где»? — спрашивает она, сцеловывая его непонятное «где». Спрашивает тише, чем следовало бы. На выдохе. Проникновенно. Ведь Малфой с ней... Живой и пламенный. — Пол, — чуть растягивая слова, шепчет Драко. — Диван... Кухня… Кровать… Чёрт, да хоть центральная площадь! Где я могу любить тебя? — Любить? — она распахивает веки, и их взгляды бездумно встречаются. — Не придирайся к словам, голая моя, — он подхватывает её на руки, будто перышко. — Да, я хочу тебя… руками… губами… всем... — Господи, что ты за!.. — она не договаривает, утопая в серых глазах, в их несдержанной мгле. — Малфой такой... Но это уже происходит. Он выбрал кровать. Он спешит, укладывая её на разобранную постель. А белье — целительное, прохладное... Или только так кажется, потому что кожа горит. Гермиона без приглашения дёргает за ремень и стягивает брюки вместе с трусами. Воюет с рубашкой. Тянет его на себя... Прозаично. И нужно. Драко хочет Гермиону. Всю и везде. Хочет распять её на несчастной кровати. Его пальцы мягко очерчивают круги на груди, дразня. Он обхватывает её ладонями. Сжимает. Драко рвётся и жмётся к послушным губам, как больной. Потому что на её губах — вечность. — Идиот… Почему я такой идиот... — его полустон. Полухрип. Полудыхание. И с каждой секундой — меньше осторожности. Все меньше и меньше. Больше Малфоя. Больше Грейнджер. Губы Драко сами тянутся к молящей груди, наслаждаясь её истомой. Заставляя Гермиону выгибаться и почти плакать. Почти что сходить с ума. Заставляя шептать: — Не тяни… — И не собираюсь, — изрезанный жаждой голос. Требовательный. Чёткий. Непримиримый. Пальцы скользят между её ног — прямо внутрь распаленного тела. Встречаются и... замирают. «О, ччччёрт...» Драко почти забыл, на что это похоже — прикоснуться к ней… изнутри. Забыл, как она раскрывается, прося и смущаясь. Как чуть вскрикивает, отдаваясь его руке. Как он ощущает встречное движение. Ещё и ещё. Туда, где огонь и влага сосуществуют вместе. Как Гермиона стонет так... ...бесстыдно-прекрасно. И ни единой грёбаной мысли. Ни. Единой. Только желание чувствовать. Чувствовать Гермиону. Её тесноту. И поцелуи. Порочные. Несдержанные. Глубокие. Точным нажимом Драко доводит эту прекрасно изученную им азбуку вздохов до совершенства. Он движется. Внутрь и вверх. — Я... — толчок. — Скучал... — ещё один. — По тебе... — и ещё. — Всегда, — опять толчок. Утопая в ощущениях. Драко распаляет её. Ласкает. Она так невозможна, когда наслаждается. Порой чуть облизывает губы. Прикусывает, сама того не замечая. Комкает простынь. Просит полубезумной «о боже... о боже мой» — по-магловски вкусно. Драко прощает ей все, что слетает с её губ, потому что Гермиона не владеёт собой — он владеет ей. Он её чувствует. И хочет. Так, что сводит тело. Он отпускает её. Медленно. Осторожно. Непреклонно. Выписывает между раскинутых ног круги и линии, наслаждаясь бархатом влажных губ. — Хорошая моя... — шепчет Драко: слова льются, рвутся на свободу. Гермиона тает. А её едва послушные руки ласкают спину, пока он целует-целует-целует, не давая остыть. Встречается с языком, забывая о прошлом. Просто — забывая… Потому что и так на пределе. Драко склоняется над ней. Входит медленно. До самого конца. Прикрывая глаза. Ощущает родной запах волос. Призрак её губ. И уже ничего не может остановить Малфоя. Гермиона такая полная... Полная только им. Драко, заведенный, выходит, прежде чем толкнуться снова. Он дышит ровно и жарко, пока Гермиона сгорает под ним. Он движется полупьяным, полуглухим, диктуя свои условия. Целуя точёную шею. Гермиона выгибается, и их бедра сталкиваются при каждом толчке с невосполнимой отдачей. Между ними — чистое безумие. Из губ. Из рук. Из движений, разводящих бёдра Гермионы как можно шире. Раскрывая её для себя. Плотнее прижимаясь к чувствительным уголкам. Драко невольно замечает, как меняется её дыхание. Как она напрягается, подталкивая его. Как запрокидывает голову. И Драко спешит, стараясь не кончить от чувственных стонов. От значащей тишины. Не кончить первым. Если получится... Теперь Драко никогда не поймёт, как можно находиться рядом и не быть вместе. Прежние страхи рушатся. Не остается ни одного барьера. Ни единого малфоевского сомнения! Молчание становится болью, а слова — постоянной потребностью, и для Драко это так же легко сказать, как дышать: — Я... — через вдох. — Любил... — через осознание. — И люблю тебя... — через стон. Пока он замечает: она замирает. Стискивает его ногами. Полувоет. Выгибается в сторону и, отползая, молчит. Её губы приоткрываются в немом крике, а нервы будто скручивает в чувственный узел. Драко тянет её на себя, сбавляя рискованный темп: пусть растворится в этом в полной мере. Как и он — в её удовольствии. Сколько сможет. Гермиона прижимается к нему всем телом. Льнёт. Целует. Отдаётся сильнее, чем прежде. Все ещё что-то бессвязно вторит, и это доводит Драко почти до края. Как и её губы: — Я тебя люблю. Она ждёт его стона. Его неприличных слов. Что слетают с губ помимо человеческой воли. Финальных толчков. И поцелуев... Непрощальных. Мягких. Ласковых. Всего, что Гермиона так любит в Драко. Ведь она принадлежит только ему. А Драко чувствует это: не просто оргазм — жизнь. Сбиваясь дыханием, он кончает, прислоняясь лбом к её лбу. Морган ошиблась: она его не убила. Она снова влюбила его в Грейнджер... Назло всему. *** Малфой с трудом поднялся с кровати. Не потому что лень. Не потому что уже день. И не потому что тянуло в Мэнор. Потому что — пора. Драко одевался не спеша, искоса поглядывая на растянувшуюся под простынёй Гермиону. — Больше никаких побегов, вредная моя! — игриво приказал он, запуская в неё подушкой. — Вообще-то я не сбегала, а решила навестить родителей, — призналась она, счастливо обнимая мягкий предмет поражения. Драко хохотнул и невольно присел на тумбу: — Блин... ну и придурки твои дружки. Грёбаные заговорщики! Накрутили его, как идиота. — Ну и что они ещё натворили? — Гермиона приподнялась на кровати. — Заставили меня вернуться на работу, — шутливо-торжественно сообщил он. — И в твою постель. А сейчас, прости, но я должен уйти. Мама просила уделить внимание отцу и его палочке, — весьма туманно высказался он. — Ты можешь составить мне компанию, — откровенно ребячески предложила она, стаскивая на пол непослушные ноги и лениво потягиваясь. — Так и быть, разрешу прихватить с собой суперсекретную трость! Драко вскинул брови: — И в качестве кого я предстану? — усмехнувшись, поинтересовался он. — Вот сообщишь им сначала, что влюбилась в отъявленного преступника, злого гения и первого засранца волшебного мира, тогда и поговорим. Гермиона возвела глаза к потолку: — А надо? Замуж за тебя я как-то не собираюсь... — приближаясь, она изображала серьёзность. — Что значит «не собираешься»? — настороженно возмутился он. — Ты мне откажешь?! — Вот ты удивишься, да? — она не выдержала и улыбнулась. — Тогда мне придется тебя украсть! — улыбаясь в ответ, подхватил он и шлепнул её по несносной заднице. — И пообещать любить вечно. Драко поцеловал Гермиону. Нежно. Ласково. И продолжил: — Возвращайся ко мне. И всё будет… — Хорошо, — закончила она за него.