Что заслоняет луну

      Никогда прежде я не задумывался о том, что лес состоит из слоев. Но где-то на седьмой раз уже начинаешь сопоставлять, искать какие-то приметы, сокращающие путь или просто не дающие заскучать в дороге. Отныне я точно помню, что днем из-за восьми слоев деревьев уже можно разглядеть просвет и чистое небо над озером, за пять уже проглядывает узнаваемый силуэт дома, а за два уже видны и кусты шиповника в саду, и отсветы на оконных стеклах. Ночью же даже желтый свет из окон начинает пробиваться через чащу хорошо если на трех слоях. Сегодня и на такой подарок судьбы рассчитывать не приходится: добрел я сюда далеко за полночь, и ежу понятно, что в такой поздний час никто не жжет электричество в надежде, что я заявлюсь в гости именно сейчас.       Поэтому я иду вперед по азимуту, по внутреннему компасу в голове, по привычке. Уже почти не спотыкаясь об завалы веток и торчащие из земли корни – настолько мало они сдвинулись с места за те месяцы, что я провел вдали от дома. Удивительное дело: оказывается, даже в нынешнем... состоянии слово «дом» не стало для меня пустым звуком. Уж на что я, кажется, давно уже стал бесчувственным, а все-таки что-то трепещет внутри и тянет дальше через непроглядную чащу. Я решительно уверен, что мог бы найти дорогу до опушки с закрытыми глазами. Другой бы заплутал или застрял в буреломе, а мне даже легче шагается – в лесу-то и снега меньше, чем на открытой равнине, которая уже оставлена позади.       Вот и долгожданный просвет. Темнота впереди становится другой – не такой сплошной и плотной. Оно и понятно: остались передо мной те самые три слоя деревьев, а дальше лес обрывается, и идет к берегу озера пологий песчаный склон. Я уже близко. Темнота тоже понемногу рассеивается: из-за веток проглядывает бледный, раздробленный ими на мелкие островки серебристый свет. Луна, мой верный ориентир. Свет, давно заменивший мне свет из окон дома. Единственный спутник в долгой дороге. Она одна, наверное, может влезть мне в голову и понять, о чем я думаю, пусть и не может ничего ответить. Я давно уже почти ни во что не верю, но в это – верю.       Сейчас, если чувство времени меня не обманывает, луна должна быть ровно над озером. Я и так знаю, в какой стороне дом, но есть что-то такое... правильное в том, чтобы, забыв на минуту обычный цинизм и самонадеянность, броситься бежать, перескакивая ямы и корни, будто бы и вправду за путеводным огнем.       Простор. Как всегда, он открылся мне внезапно. Снег, сверкающий каждой крупинкой в бледном ночном свете. Уже заметные вдалеке, между черным небом и белоснежной землей, неясные очертания дома. И тишина. Абсолютная. Как будто морозный воздух внезапно обратился в пустоту, в вакуум. Ничего, кроме мглы и серебряных иголок звезд. Осторожно ступаю на снег. Мои старые кожаные туфли погружаются в него почти наполовину. Обувь совершенно не подходит для такой погоды, однако я вовсе не чувствую холода. Непонятно даже, почему мои ноги вообще до сих пор проваливаются в снег. Что ж, видимо, быть живым – такая же привычка, как и все прочие. Пусть так. Все равно не хочется отвыкать.       Ступени крыльца скрипят под тяжестью моих шагов. Анька говорила, что скрип этот никому, кроме нее, не слышен, да и ей не всегда. Вот следы мои останутся – как будто сюда приходил вчера самый обыкновенный человек. Хотя какая, в сущности, разница? Кому еще здесь на следы-то мои смотреть? У Аньки и прежде-то редко кто гостил, а теперь и вовсе перестали. Только я и забредаю раз в два-три месяца... А домик что-то совсем облупился – даже смотреть обидно. Живи я тут день за днем – пожалуй, и не заметил бы, но время и расстояние заставляют на многое взглянуть иначе. Я это еще в школе начал понимать. Вернемся, бывало, после лета из деревни, встретим снова приятелей-одноклассников – а их едва узнать можно. Вот как Анька растет, никогда не замечал. Потом только разглядывали вместе старые фотографии и удивлялись. «Неужели, Гриша, ты такой щекастый был? Просто вылитый хомяк!» – «На себя посмотри, красотка! Когда у тебя веснушки-то выскочить успели? Никогда ведь не было!» Так всегда и происходит: любые мелочи, которых годами не замечаешь, однажды могут сложиться в единую мысль, и она начнет определять твое существование. В моем-то положении это закономерно, но вовсе незачем доходить до такой крайности, чтобы все переосмыслить. И для меня бы, наверное, пришло время взглянуть на жизнь иначе и начать строить все с нуля, только вот я не успел...       Помню, лет пятнадцать назад все кругом любили рассуждать о некоей мистической связи между близнецами. Может быть, доморощенные мистики нечаянно оказались правы, или же это следствие моего нынешнего существования – о причинах мне даже гадать надоело, а все-таки что-то нас с сестрой связывает. По крайней мере, сейчас я точно знаю: Анька в порядке, мирно спит и даже не догадывается о моем визите. Завтра на рассвете я подам ей условный знак. А пока нечего ее трогать, пускай отсыпается. И так ей тяжело пришлось.       До озера – двадцать три шага. Я считал. Еще бы я не считал... Иду как можно медленнее – как будто время от этого ускорится. Хотя мне-то что с этого? Терпению я давно уже научился. Тем и живу, ха-ха... А вот и озеро. Раскинулось передо мной – огромное, плоское, круглое, как дно гигантской кастрюли, от края до края покрытое льдом, тускло поблескивающим в лунном свете. Но если подойти поближе, видно, что весь он неровный, в мелких волнах и ямках-кратерах. Осторожно трогаю его ногой. Замерзнуть насмерть я едва ли могу, но перспектива целую ночь просидеть в трещине с холодной водой меня не привлекает. Нет, не провалюсь – лед такой прочный, что на нем и попрыгать можно было бы. Другое дело, что совершенно не хочется... Делаю первый шаг, за ним второй. Дальше становится даже не скользко. Привычка...       Рассуждать о своих преимуществах для меня так же глупо, как потерявшему ноги радоваться, что сбросил вес – но все же есть нечто недоступно прекрасное в зрелище звездного неба, когда любуешься им, лежа на середине ледяного озера. Звезды отсюда такие крошечные, они сверкают, подмигивают. А из-за дальнего берега сияет сплошным серебром большой гладкий обломок. Здравствуй, луна, мой вечный собеседник. Сколько долгих дней в пути я переговаривался с тобой и сколько еще придется? Не одного меня спасала ты от тоски своим немым присутствием. Всем путникам, всем изгнанникам и беглецам ты скрашиваешь одиночество. Опять истончала ты, луна, но уже успела снова подрасти, пока я брел сюда. Сейчас в тебе немногим больше половины. Когда ты станешь полной, все в который раз переменится. Но об этом сегодня еще не время думать.       Ночь впереди еще долгая. Я пока с тобой, луна. Спасибо, что довела до дома и не оставила в беде. Вот и вернулись мы с тобой туда, где все начинается.