Брак по принуждению

Когда Элайджа подходит к ней, Габи видит лишь его глаза, темнота которых пугает ее, и дело даже не в обличии монстра, что кажется вот-вот исказит мужественное лицо Первородного. Ведьма чувствует не страх, не ужас, ее не пугает боль, которую Майклсон может (и вполне имеет право) ей причинить. Единственное, что ощущает Габриэлла — вина, и сожаление, потому что разочарование в темных глазах ранит гораздо сильнее всех возможных упреков, но и на них Элайджа не скупится. — Ты морочила мне голову, — холодно цедит он, обличая ее, — врала, играла в чувства, изображала любящую жену, лгала о своей магии. Думаешь, меня так легко одурачить? Я ведь почти поверил в твою искренность! — Ты не оставил мне выбора, — хрипло выдыхает Габи, пытаясь оправдаться, — мне никто не представил возможности выбирать! Только брат пытался дать шанс спасти свою жизнь. — У тебя была возможность, — чеканит Элайджа, зло усмехаясь, — ты могла сбежать, пока я вырывал бы твоему брату сердце, но ты молила о пощаде. И помнишь, что ты обещала? Теперь в его голосе разочарование смешивается с нотками презрения, и ведьма силиться выровнять дыхание, сбившееся от того, насколько силен контраст между тем, кто стоит сейчас перед ней и тем, кто дарил ей наслаждение совсем недавно. Габи знает, что он прав, что она должна умолять о прощении, и упрямство и гордость оглушают ее в тот самый миг, когда она говорит: — Помню. И я сдержу свое слово. И да, я играла с тобой в чувства, я никогда тебя не любила и не полюблю. Ты — убийца! И меня бы тоже убил, после рождения наследника. И да, я буду с тобой спать столько, сколько потребуется для зачатия ребенка. Но ты мне противен, мне противны твои прикосновения и поцелуи. И я не жалею, что хотя бы попыталась сбежать! Она жалеет о сказанном сразу же, видя, как искажается от ее жестоких слов лицо Майклсона, но изменить уже ничего нельзя. Разочарование в темных глазах сменяется гневом, и когда он отвечает ей, подходя вплотную. — Значит противны мои прикосновения и поцелуи? Хорошо, сегодня все будет иначе. Желание жены — для меня закон. На колени! Габриэлла застывает, не ожидая подобного приказа, но Элайдже наплевать на ее замешательство, нисколько не церемонясь, он давит на тонкое девичье плечо , заставляя ведьму опуститься перед ним на колени. — Тебе неприятны мои поцелуи, что же… Значит целовать будешь ты, — и прежде чем Габи пытается возразить, начинает расстегивать ширинку. Лазурные глаза расширяются, занимая половину лица, когда девушка видит прямо перед собой напряженную мужскую плоть. Возбуждение Первородного слишком очевидно, как и то, чего он хочет, но Габриэлла все еще не верит в реальность происходящего. Но Элайджа словно этого не замечает, он подается вперед, и каменный член упирается в сомкнутые уста ведьмы, скользя по контуру розовых губок. — Ну же, смелее! Он не просит — приказывает, и Габи знает, что вариантов у нее нет. Она сама сделала свой выбор и теперь пришла пора держать ответ за содеянное. Глубоко вздохнув, ведьма приоткрывает рот и, сгорая от стыда, осторожно касается кончиком языка головки члена. — Смелее, — нетерпеливо повторяет Элайджа, которому явно мало целомудренной ласки, но прежде чем Габриэлла успевает сделать что-то еще, он собирает в кулак золотистые волосы и подается вперед, проникая в ее рот. Рвано дыша, Габи пытается подстроиться под ритм вампира, который буквально насаживает ее голову на свой член, двигаясь все быстрее. Первородный не сдерживается, прикрывая глаза от удовольствия. Розовые губки, сжимающие его член, горячий язычок, по котором он скользит раз за разом, покорная поза жены, это все сводит с ума вампира, но как ни странно, не дает выходу ярости, которая бурлит внутри него. И Элайджа останавливается, но только на мгновение. — Пока достаточно, — хрипло произносит он и тянет Габи на себя, поднимая с колен и разворачивая к себе спиной. Майклсон толкает ее к стоящему у стены столу, прижимая грудью к поверхности и задирая подол платья до талии, расправляется с ее трусиками, разрывая их в клочья. — До этого я был с тобой учтив и ласков, но раз такое поведение тебе не по душе, то будет грубо. Словно в подтверждение его слов, ладонь вампира со звоном опускается на ягодицу Габи. И еще раз. И еще. Ведьма тихонько вскрикивает при каждом шлепке, плача от стыда, бессилия и… липкого, темного ощущения, что скапливается внизу живота. Габриэлла понимает, что Элайджа не оставил бы безнаказанным ее обман и попытку побега, но Майклсон выбирает совсем не то наказание, которого она ожидает. Шлепки приносят боль, ее поза унизительна, но все происходящее заставляет трепетать девушку, тело которой горит огнем. И это не укрывается от Первородного, который на миг останавливается, любуясь раскрасневшейся от его ударов попкой. — Мне показалось или ты… В подтверждение своих догадок Элайджа опускает ладонь ниже, проникая меж девичьих бедер и Габи выгибает спину, когда мужские пальцы касаются влажных складок ее плоти. — Ты вся мокрая, — глухо произносит вампир, и его голос становится совсем низким от возбуждения, — и что тебя так завело? Опасность, минет, шлепки? Габриэлла ничего не отвечает, слегка вздрагивая, когда Майклсон кончиками пальцев нежно ведет вдоль ее позвоночника, проникает ими меж алых ягодиц, на миг останавливаясь и обводя пальцем тугую ямку, а затем вновь касается ее мокрой промежности. И она понимает, что проиграла. По всем пунктам. Ей нечего ответить ненавистному вампиру, который заставляет трепетать ее тело одним лишь прикосновением. И она не хочет отвечать ему ничем, кроме… Габи не успевает додумать мысль до конца, потому что Элайджа резко наполняет ее собой, сразу набирая быстрый темп. Его пальцы оставляют следы на стройных бедрах, пока он совершает глубокие толчки, вбиваясь в тело жены, чье горячее, податливое лоно стискивает его член, доводя до грани безумия. Он трахает ее так, как давно хотел — сильно, жестко, входя до самого основания и ведьма не сопротивляется, принадлежит ему целиком, вот только Майклсону этого мало. И он отстранившись от жены, разворачивает ее к себе лицом и впивается поцелуем в алые губки. Мужские руки ложатся на девичью грудь, стискивая ее, а затем платье, повторяя судьбу трусиков, ложиться к ногам Габриэллы, оставляя ее полностью обнаженной. Резким движением, Элайджа перехватывает тонкие запястья, которыми ведьма, как обычно, пытается прикрыть грудь, и губы вампира совсем не нежно сжимают девичий сосок, прикусывая его зубами. Габи вскрикивает от неожиданной боли, упирается ладонями в плечи Первородного, но тот лишь усмехается, щуря темные глаза. — Разве так ведут себя покорные жены? Ты совсем не умеешь держать слово. Не дожидаясь ее ответа, Майклсон подхватывает жену под бедра, усаживая на край стола и вновь склоняется к ее груди — сжимая, кусая, посасывая. Насладившись нежными округлостями и тихими стонами Габи, которая млеет под его грубыми ласками, Элайджа отстраняется, мягко толкая ведьму, заставляя ее лечь на спину. Габриэлла не сопротивляется, покорно разводя бедра, когда он вновь входит в нее — глубоко и сильно, только на этот раз толчки Первородного плавные, тягучие. Элайджа не спешит. Он любуется женой, ловит ее реакцию на каждое его движение. На девичьем лице отражается целая гамма чувств — ненависть к самой себе за слабость, злость на Первородного за его силу, но еще страсть и желание, которое бьет вампиру в голову, стремительно приближая к пику. Истекающее лоно все сильнее сжимает каменный член, и Майклсон уже готов кончить, но прежде он хочет услышать крик наслаждения из уст своей строптивой жены. Габи изо всех сил подавляет стоны, стараясь скрыть свое возбуждение, но ее тело мелко дрожит, желая разрядки, и Элайджа дает ей это. Пальцы вампира ложатся на налитый клитор, едва касаясь и девушка выгибается дугой, не в силах больше противиться собственному желанию. Тишину пустого особняка разбивает женский крик, стоит Первородному ускорить толчки, изливаясь в ведьму и сильнее надавить на сосредоточие ее женственности. Габриэлла вновь бьется в его объятьях, но уже от удовольствия. Ее враг, ненавистный вампир вновь подарил ей наслаждение, но воспылать ненавистью самой к себе ей не дают эмоции Элайджи, от которого исходят волны нежности, любви и немного жалости, хотя на лице Первородного, как и прежде ледяная маска. Именно эти они подталкивают Габи встать на ноги и обнять Майклсона, который сильнее притягивает ее к себе, скользя ладонью по золотистым волосам. — Прости меня, — едва слышно шепчет она, — я просто… я испугалась…   — Глупышка, — отвечает ей Первородный, качая головой, — я бы никогда не убил бы тебя и никому не позволил бы тебя тронуть. Кто тебе такое сказал? Густав? — Все. Густав, Ребекка, Клаус, Кол — Габи, всхлипывая, все тише произносит имена. — И ты поверила им, а не мне? — в голосе Элайджи вновь скользят нотки разочарования, — я ожидал от тебя большего, Габриэлла… — Прости, я… — Поговорим завтра, — обрывает ее вампир, сводя брови, — а сейчас иди в постель. В мою постель. Как и обещала.