Дьявол всегда целует первым

Бессилие. Даже внутри тёмного и зловещего леса есть шанс найти самый тёплый костёр.

      В смертоносном дыме крэка всегда можно разглядеть нечто прекрасное. Яркими вспышками перед глазами проносится скудная жизнь, а следом через синие плавные линии удаётся увидеть нечёткие очертания. Запоминаются лишь большие обеспокоенные глаза цвета амазонита и еле различимые слова. Маленькие ладони заботливо гладят утомлённое лицо, а далее становится легче.       Она всегда появляется вовремя. Та пятнадцатилетняя назойливая соседка из квартиры двести семь, прячущая в кармане лимонные леденцы. Донован даже не запоминает её имя, когда девушка всеми силами старается завязать дружеские отношения. Единственное, что остаётся в памяти, — это полупустой рюкзак и синяки под её глазами, видимо, последствия от недосыпа, из-за чего можно сделать вывод, что та ещё учится. Однако, после небрежного и грубого комментария в сторону девушки, Донован наконец может вздохнуть с облегчением. Девочка из двести седьмой больше не здоровается, а лишь украдкой поглядывает на зависимого, и совсем не улыбается. Однажды мужчина на несколько мгновений задумывается о том, есть ли у этого ребёнка родители, но подобная мысль сразу же улетучивается с приходом очередной дозы.       Соседка часто глядит в сторону взрослого мужчины, и, кажется, совсем не смущается. Широко распахнутые глаза с подкрашенными ресницами каждое утро сопровождают его до конца улицы, что неистово раздражает. Порой возникает непреодолимое желание накричать на безобидное дитя, но Донован слишком озабочен поиском дешёвых наркотиков, из-за чего девочка без имени перестаёт привлекать к себе внимание.       Та незапертая дверь в пятничный вечер становится предвестником слепой и отвергнутой привязанности. Девчачье любопытство переступает грань дозволенного и заставляет сделать шаг за порог квартиры мужчины. Сердце заговорщически шепчет чуть подтолкнуть открытую дверь, ведь кто знает, что творится с соседом внутри.       Она чувствует запах консервов и крепких сигарет. Повсюду грязная, брошенная неделю назад на пол, одежда. Ни один солнечный свет не проникает в маленькое помещение из-за тёмно-синего картона на окне, а присутствие рваных занавесок ещё больше поглощает во мрак. Знакомое тело лежит в неестественной позе, изредка вздрагивая, тем самым подавая признаки жизни. Донован бредит, начинает трястись, а растерянная непрошеная гостья останавливается на полпути. Она с колкой тревогой осматривает его и в конце концов подходит ближе. — Вам плохо? — надтреснутым голосом спрашивает девушка, но не дожидается ответа. — Я Эйвери, из двести седьмой, Ваша дверь была открыта… Подумала, может, что случилось.       Она тащит тазик с водой, протирает лицо тряпкой и никогда не задумывается о собственной безопасности. Эйвери напрочь забывает о том, на что способны заядлые наркоманы, если они под кайфом или что ещё хуже — во время ломки. В силу возраста и откровенной глупости вера в исправление человека возносится к непокорённым небесам. Но каждый из них видит мир по-разному: он — в коричневых тонах, подобно собачьему дерьму и грязи, она — в фиолетовых и жёлтых, словно полевые цветы. — Какого чёрта ты здесь забыла? — голос прокуренный, недружелюбный. — Второй раз уже утром твоё лицо перед глазами.       Он небрежно чешет лицо, создавая неприятный звук из-за недельной щетины. — Я думала, что Вам нужна помощь, — Эйвери только сейчас осознаёт всё сумасшествие своих действий. — Прошла бы мимо, — едко вылетает из уст. — Или раз такая милосердная, могла бы скорую вызвать.       Девушка чувствует, как каждое слово Донована стекает по ней, как липкая вонючая жижа. — Извините, Донован, я больше не буду приходить.       Ему хочется узнать, откуда ей известно имя, но мужчина лишь отмахивается, давая знак покинуть его. И тяжело признаться, что присутствие соседки хоть и не спасает, но облегчает муки, перемешанные с экстазом.       Когда за неуплату наркомана выселяют, а возвращаться к матери-предательнице не самый удачный вариант, то накачаться наркотиками в отеле «Кортез» кажется неплохой затеей. Женщина Салли расплывается в болезненно грустной улыбке и протягивает пакетик с героином. В номере свежо и чисто, и единственное желание — это хорошенько отлежаться и чтобы малолетние девочки не смогли помешать этому. В голову сразу же вбиваются колкие воспоминания о разрушенной карьере актёра, неожиданный уход отца, чрезмерная опека матери и почему-то маленькая тощая соседка из двести седьмой квартиры. Последнее, что он видит прежде, чем погрузиться во тьму, — элегантное платье белокурой Графини.       Когда он успевает полюбить жизнь? Каждое мгновение с Графиней подобно райскому наслаждению, и для этого вполне достаточно двух слов: кровь и секс. Его любовь к ней как подчинение, слабость, выдавленная сквозь кожу. Элизабет держит на коротком поводке, но не позволяет Доновану залезть в, пропитанное тоской и вином семьдесят восьмого года, сердце. Девять лет хватает, чтобы утопиться в страсти к Графине и навсегда позабыть молодую соседку. Подобная жизнь вполне устраивает, особенно околдовывает то, что вечно молодым и красивым можно быть не только в мечтах.       Поздней ночью Донован, как и полагается, выходит на охоту, но в этот раз в одиночку. Луна только придаёт пикантности, подпитывая чувство собственного достоинства. Ему бы быть героем романа Брэма Стокера или хотя бы Стефани Майер, тогда все женщины мира сами подставляли бы свои шеи. Донован садится на деревянную скамейку в неосвещённом фонарями парке и высматривает потенциальную жертву. Вдали, возле старой пекарни, он видит женский силуэт. Осматриваясь по сторонам и поднимаясь с места, мужчина следует за девушкой. Та поначалу не замечает преследователя, но, проходя мимо деревьев и кустов, прислушивается к чужим шагам сзади. Девушка резко оборачивается, надеясь на то, что это всего лишь безвредный прохожий. — На этих улицах может быть опасно, — пытается запугать он, продолжая идти в её сторону.       Взгляд напуганный медленно переходит в изучающий, после чего с девичьих уст срывается неуверенное: — Донован?        Он не узнает девушку — того самого подростка с большими синяками под глазами — и останавливается, желая понять, откуда та его знает. Нависшая тишина напрягает, и мужчина на мгновение забывает о своём голоде. — Может, меня не помните, но много лет назад мы жили по соседству… — Эйвери боится ошибиться в своих словах.       Он вспоминает её прошлый образ, но не вспоминает имя. Донован теряется на пару минут, а затем выдаёт: — Ты ошиблась.       И вместо того, чтобы вонзиться зубами в женскую кожу, он спешно уходит. Какие-то обрывистые и неясные воспоминания заползают в отравленный кокаином мозг.       Эйвери двадцать четыре. Она работает в пекарне у Долли и живёт всё в той же двести седьмой квартире. В полнейшем уединении просматривает одни и те же телепередачи, не смеётся над стереотипными шутками и доедает просрочку из пекарни. Из её дома выветривается терпкий запах дедушкиных лекарств, который умирает ещё шесть лет назад от атеросклероза и гангрены ноги. Деньги на карте обычно не превышают тридцать долларов, так как половина зарплаты тратится на квартиру и некоторые продукты. Эйвери редко можно встретить в закусочных или кинотеатрах, весь её досуг заключается лишь в продаже булочек и общении с пожилыми и улыбчивыми людьми. Подобное устраивает, несмотря на то, что у девушки нет высшего образования, хорошо оплачиваемой работы и близких, которые согревали бы своей искренней поддержкой и заботой. Эйвери Харрисон быстро привыкает к безысходному одиночеству, и всё, что остаётся, — это ходить на работу и получать интересные новости от постояльцев.       Она сразу узнаёт его. Но теперь Донован более опрятный, будто лощёный. И кажется, что он становится моложе; подобный факт даже вдохновляет. Харрисон ощущает себя той малолетней девчонкой, безнадёжно влюблённой во взрослого соседа. Поэтому, когда мужчина проходит мимо, девушка, опьянённая собственным любопытством, выжидает время, а затем следует за ним. Видит, как тот заходит в мрачный отель и осмеливается на весьма опрометчивый поступок.       Через пару дней Донован возвращается с охоты, постепенно отходя от эйфории, полученной от грязной крови старой наркоманки. Заходя внутрь отеля, он на мгновение останавливается и раздражённо мотает головой, видя, как Лиз разговаривает с Эйвери у стойки администратора. Девушка сразу же поворачивается в сторону пришедшего, а мужчина тем временем не упускает возможности подойти к ней, чтобы нагрубить. — Ты что здесь делаешь? — хватая за локоть, он отводит Харрисон в сторону. — Просто хотела узнать, всё ли с тобой в порядке. Меня зовут Эйвери, — неформально отвечает девушка, заметно пугаясь из-за реакции Донована. — Лучше проваливай, пока я не выпер тебя сам.       Она не понимает, почему он так зол; он же не понимает, почему она пытается контактировать с ним. — Мы можем… хотя бы поговорить? — неуверенно срывается с дрожащих уст.       Мужчина нервно поджимает губы, не желая, чтобы Графиня увидела незваную гостью. Он кивает, давая девушке знак пройти за ним в ближайший свободный номер. Доставая из мини-бара маленькую бутылку виски и затем наливая его в стакан, Донован усаживается на диван. Эйвери же осторожно садится на застеленную постель. — Ты, может, чего хочешь? — предполагает он, вальяжно делая глоток алкоголя. — Будешь таскаться за мной, как и тогда? — Так всё-таки помнишь? — в сердце поселяется маленькая скромная надежда.       Донован нервно откашливается. — Я очень часто навещала тебя, двери всегда были открыты, — после долгой и липкой тишины, начинает девушка. — И… во время того состояния мы много общались… — Нет-нет, — резко перебивает он, ухмыляясь, — мы не могли общаться. — Но… — Я был под кайфом, детка, — протяжно говорит Донован, — И думаю, что тебе больше не стоит приходить. — Тогда зачем пригласил сюда? — неожиданным вопросом заводит собеседника в тупик, а затем, застревая в вязком молчании, девушка молвит: — Я… просто думала, что тебе нужен друг.       Мужчина глядит на неё с секундной слабостью, следом отводя бирюзовый взгляд и фокусируя его на облупившейся стене. Эйвери поправляет поношенный свитер, далее без лишних слов вставая с кровати и покидая номер. Она еле сдерживает слёзы, помня каждый чёртов момент, проведённый с Донованом.       Ей известно о его матери, об отце, о карьере. О том, что он ненавидит есть на завтрак тосты с арахисовым маслом, которые готовила ему мама в детстве; о том, что до десяти лет Донован не выговаривает букву «р», и многие в классе над ним подшучивают. Мужчина любит весну, эти примитивные розовые цветы в мае, когда вот-вот стукнет восемнадцать. Он делится абсолютно всем с молчаливой и покорно слушающей гостьей, будучи под воздействием наркотиков, однако, стоит эффекту пройти, Донован даже забывает её имя. Перестаёт спрашивать о жизни Эйвери, вычёркивает её и прогоняет. А она привязывается. Спасает от последствий этого яда и привязывается, как верная дворовая псина.       Может, он и не хочет помнить этого. Может, желает скомкать чувства и душу в испачканный кусок бумаги и выкинуть в помойку. Ведь сейчас у него властная и любимая Графиня, и соседка из прошлого явно с ней и рядом не стоит. Но одним туманным вечером в памяти всплывает момент, когда Донован, схваченный истерикой, кричит на Харрисон и говорит, что мечтает умереть, а та своим желанием помочь лишь усугубляет его состояние.       Я плохо с ней обращался?       Лиз не может не заметить подавленное и рассеянное состояние мужчины.       Ладно мать ты терпеть не можешь. Детская травма, обиды. Но девочка-то чего натворила? Влюбилась — да и ладно. Пару раз сюда заходила, спрашивала, как ты там.       Знаешь, ты никогда не найдёшь кого-то, кто полюбит тебя так же, как она.       Он не собирается сближаться с ней, однако осознаёт, что поступает, как последняя скотина. Приходит в тот самый дом, на тот самый этаж и стучится в двести седьмую квартиру. Эйвери выходит в одной огромной застиранной футболке, не веря собственным глазам. — Слушай, я просто извиниться, ладно? Не стоило мне так с тобой разговаривать, — слова даются непросто. — Проходи, — жестом приглашает войти в маленькую квартиру.       Этот странный запах. Мужчина чувствует его на коже; он пробирается внутрь тела. Лекарства и смородиновый чай. Донован был здесь.       Навевает воспоминания; из-за наркотиков тяжело тогда воспринимать реальность. Но он здесь, рядом с девушкой, с которой был близок, но даже не знал об этом.       С Элизабет есть страсть, сомнительная жажда любви, но почему-то утром он всегда приходит к Эйвери и ложится рядом на постель, утыкаясь носом в её шею. С ней комфорт, чувство дома и аромат булочек. Хотя Донован нечестен. Умалчивает, что питается кровью и порой уединяется с Графиней, с каждым разом чувствуя, как тухнут былые ощущения по отношению к ней.       Харрисон вновь гладит его лицо пальцами, бережёт покой и позволяет засыпать на своих коленях, как тогда, в девяностых, где зарождается для обоих нечто удушающее, болезненное и неправильное, но в другое время самое необходимое.