262 г. от З.Э.
Кабинет Тайвина всегда был светел. Молодой десница на остроту зрения не жаловался, но он часто работал по ночам, а его предшественники будто соревновались в неудобоваримости своих почерков. Жалобы были нескончаемы. Видимо урезание доходов подтолкнуло богатых ремесленников выучиться грамоте. Эта мысль могла бы быть забавна. Поборы в основном захватывали горожан, а голода в Королевской Гавани не наблюдалось. Тайвин хорошо представлял себе жизнь крестьян и купцов, но вот с ремесленными гильдиями было куда как сложнее — иерархия их мастеров человеку со стороны казалась запутаннее вассальной повинности. Пошлины на товары — это возможность регулировать торговый оборот, множество иноземных гостей обогатят казну, но, дав заморским купцам свободу в крупных городах, он подтолкнет к разорению своих собственных. Еще одной проблемой оставались хартии со времен Эйгона V, дававшие немало воли крестьянам. Урезать их привилегии — шаг к сплочению лордов у трона, за это можно заплатить кровавой монетой, вопрос в том, сохранится ли эта выгода в перспективе. Тайвин несомненно совершал ошибки — он недостаточно опытен для своей должности, но знать об этом следует лишь ему самому. Война Девятигрошевых Королей обошлась дороговато, а единственной валютой, которой Тайвин верил — больше золота, — была сталь. У простолюдин ее не было. Он, Ланнистер, опора трона. Лучший десница. Перед ним лежало еще одно письмо — тонкий пергамент, аккуратно свернутый в трубочку и запечатанный. Тайвин отложил его до момента, когда разберется с летящими с Простора жалобами. Хайгарден не иначе как проверяет его на стойкость. Старичье. Сумерки уже давно сменила ночь, когда Тайвин все же позволил себе сломать тонкую печать — слепок небольшого перстня. Эти письма — награда желаннее золотой цепи десницы. Ее золотые руки не сравнятся с тонкими руками светлой Джоанны Ланнистер. К удовольствиям следовало относиться с осторожностью. Смять письмо Тайвин не посмел, хотя с удовольствием бы сокрушил все, что в тот момент видел перед собой. Слуга, стоявший у двери, кинулся было за ним, но вместо приказа услышал поток ругательств. Столь нетипичное выражение недовольства было красноречиво само по себе. Тайвин рывком распахнул двери в покои фрейлин королевы. Джоанна прежде жила вместе с Лорезой Мартелл, но дорнийка отбыла на юг, и крыло, отведённое ей как наследной принцессе Дорна, отныне пустовало. Джоанна делила покои с девицами с Запада — из Марбрандов и Пламмов. — Убирайтесь, — лишь коротко приказал Тайвин, суровость голоса которого заставила девушек испуганно сжаться. Знаменосцы Ланнистеров свой урок хорошо выучили, и в комнате осталась лишь одна Джоанна, не спящая и уже собранная для дальней дороги. — Мне следует вернуться в Ланниспорт, — сказала она без каких-либо предисловий. — Моя семья решила, что так будет лучше. — Твоя семья — это я, — отрезал Тайвин. — Нет, ты — мой высокородный кузен, десница короля и его опора в той же степени, что и дома Ланнистеров. А я даже отдельных покоев лишена. Наш брак не принесет тебе ни богатого приданого, ни новых связей. Твой отец никогда не даст разрешения на такой безвыгодный союз. — Мой отец… — криво усмехнулся Тайвин. — А твой братец Стаффорд не забыл теплый прием, оказанный ему Тарбеками? Многого ли стоят решения моего отца? Джоанна покачала головой. — Не хочу становиться обузой для тебя. Я уезжаю на рассвете. — А зачем тогда поставила в известность? Хотела бы уехать — сделала бы это тайно. Можно подумать, ты не ожидала меня. Твои товарки спали, ты же не похожа на человека, которому нужен отдых перед долгой дорогой. Тайвин знал, что прав, но в облике Джоанны было нечто неуловимо-странное. Предрассветные лучи освещали комнату, и ее лицо казалось бледнее обычного. — Сделай я это тайно — какова бы была твоя реакция? — тихо спросила Джоанна. — Ты боишься меня? — медленно спросил Тайвин. Джоанна помолчала, прежде чем ответить. — Нет, — со всей серьезностью сказала она. — Но я не имею права делать что-то за твоей спиной. Будь Тайвин тогда старше, он бы воспринял эти слова как комплимент, но в тот миг они казались по-детски обидными. Первая мысль — уйти, предоставив Джоанну самой себе. Пусть делает что хочет. Тайвин даже развернулся, отчеканив шаг. И представил, как вернется в полутемную комнату Башни Десницы, ночь за ночью проводя без сна, без счета сжигая свечи, в сомнениях от собственных решений. Тяготы власти показались ему непомерными. А Джоанна — нежная, строгая… любимая — была тут, рядом. — Если ты согласна, я буду просить твоей руки. — Голос дрогнул, и Тайвин разозлился на себя. Он закусил губу, поняв, что от волнения его лицо горит, словно у глупого юнца. — Что? — растерянно спросила Джоанна. Она своих чувств не стыдилась. Тайвин представил, как на этот брак отзовется Запад. Он не жалел. ***Конец 283 г. от З.Э.
Тайвин не находил в дорнийках той прелести, о которых распевали в песнях. Какая ирония, что дочь амбициозной Лорезы Мартелл годилась лишь на то, чтобы стать жертвой обстоятельств. Она была слаба, а Тайвин презирал слабость. Но она, задери ее Преисподняя, все-таки была дочерью проклятой настырной дорнийской шлюхи. И, когда он видел ее в последний раз, относительно жива. В отличие от собственных мужа и детей. Тайвин был в первую очередь недоволен собой. Послать мясника и идиота на ювелирные работы — стоило догадаться, что красивой картины не получится. Впрочем, смотреть на перекошенное лицо Джона Аррена — вполне себе удовольствие. Десница Аррен! Сумеречный Дол отозвался Тайвину при очередном короле. Не на того он делал ставку в те как оказалось не забытые времена. Теперь пропустил ход в игре. А вот на чужой пропущенный ход в лице малолетнего Визериса Роберт закрыл глаза. Многообещающее начало. Так что, когда слуга доложил о приходе гостьи, Тайвин почувствовал неподдельное любопытство. Не было причин ее принять, как не было причин и для отказа. Бездетная вдова, заложница из нее была никакая. Джон Аррен мог сколько угодно беспокоиться по поводу Дорна, но Мартеллам пустили кровь, да так, что впору ею захлебнуться. Живой призрак принцессы лишь действовал на нервы Роберту и недавно прибывшей в столицу Серсее, которая, будь на то ее воля, отдала бы ее Горе. — Пусть войдет. — Тайвин провел ладонью по жестким волосам бакенбард. Он уделит ей несколько минут — не из жалости и не из жестокости. Просто он должен знать причину. Элия Мартелл была неплохо выдрессирована придворной жизнью. Значимой она не была — но и глупой назвать ее язык не повернулся бы. Скорбь, которую она чувствовала, пряталась под маской ледяного равнодушия — иного выражения лица у дорнийской принцессы Тайвин не помнил. — Я вернусь в Дорн. Исчерпывающе. Тайвин молчал, словно ожидая продолжения, но пауза затягивалась. — И мне что же, велеть закладывать лошадей? — медленно спросил он. — Предпочту лишь силки для сокола. — И что же, славная выйдет охота? — Тайвин откинулся чуть назад, рассматривая сосредоточенное лицо женщины. — Трофеи все равно уже собраны, — ответила Элия. Темные волосы ее были аккуратно собраны, оливковая кожа в неровном мерцающем свете казалась шелковой. Левой рукой она придерживала правую — крепко перевязанную мейстером. Смотрела, несмотря на очевидную боль, прямо, действительно ли лишившись всякого страха или мастерски пряча его, но вид у нее был серьезный — не в тон безумным словам. — Силки для Джона Аррена проси у короля. Не я решаю, где тебе быть. Тайвин еще не отвернулся, но интерес потерял. Элия Мартелл вполне ожидаемо лишилась разума, и слушать ее могло стать крайне утомительно. — Как жаль, — резко прозвучал ее голос. — Тайвин Ланнистер что же, не у дел? Он чуть склонил голову. — Ступай, — холодно сказал он. Элия улыбнулась. Ласково. — А когда «ступай» говорил тебе Джон Аррен, он добавлял «милорд» или довольствовался обвиняюще-приказным тоном? Тайвин хорошо знал, что ни один мускул на его лице не дрогнул. К его неудовольствию, Элия сама этим искусством владела в совершенстве.