Дорога, устланная Богами

      Быстро дева совладала со своим страхом, в самые глубокие долины духа запрятала. Вновь на лице её решительность заиграла и твёрдость. Однако же внутри… Внутри сливался ужас и ликование. Они изматывали душу, забирая все силы. Ужас пред силой Бога и конца близость заставляли вздрогнуть. Ликование же при виде человека, ею спасенного, заставляло ещё держаться скалой.       Кинула взгляд дева на раны волка. Не верила она глазам своим… Такого чуда не могло сбыться. Там где всего миг назад виделись мясо, и кровь что без устали текла, теперь была твёрдая корочка, как на царапине простой. Чудо… Видать была воля на то Аресова. Принял жертву, обмен душами по нраву был ему. Дева выдохнула, усталость откладывая. «Слава тебе, Арес! Слава!» — только это ей хотелось изречь.       Волк глазами янтарными на жрицу смотрел, изучал словно. Спокоен был и степенен. Не смел он даже шелохнуться. Вдруг заметил волк на груди у себя кинжал окровавленный. Не мог и представить скиф, что было ныне в этой палатке.       Он вдруг рот открывает, сказать будто что-то пытается, но тут же от боли морщиться начинает. Порез может и подзажил маленько, но страшна рана да все ещё опасна. — Молчи, — вдруг произнесла жрица.       Скиф взгляд на неё снова перевёл, задышал тяжело да шумно, будто камни на груди лежали. Душа его помается еще да побесится. Уж ногой одной ступила она в воды темные да древние. Жрица рядом вдруг присела. — Тише ты… Тише. Раны откроются и несдобровать уж будет.       Только сейчас она вспомнила, что и лицо её и шея кровью волчьей омыты. Это да кинжал, видно, пугали волка. Не лучший вид. Смыть все нужно, убрать, но оставить сейчас его нельзя. Коли встать попытается, прахом усилия все пойдут.       Скиф воздух горлом хватал, все рвался куда-то, не осталось спокойствия былого. Вдруг руку к шее поднёс и захрипел. Кровь сочиться стала. Как заметила то дева так сразу прижала его плечи к земле. — Да лежи же ты спокойно, — грозно произнесла дева, — коли жить хочешь, лежи тихо.       Недоверчивый взгляд волк перевёл на неё. Поутихомирился маленько, но гордость какая в глазах стояла да сила… Так и не скажешь, что мертвецом только что был. — Тебе поспать нужно сейчас, сил набраться. Не шевелись и не говори ничего. Раны у тебя страшные да опасные. И без того крови потерял много. Неровен час умер бы.       Скиф все слушал её внимательно да смотрел пристально, дышал тяжко. Только жрица привстать хотела, как за руку он её схватил. Она же грозный взгляд, что опустошает словно вихрь, на него кинула. Волк же держал её, не пускал. Рот он осторожно открыл и тихо хрипеть стал. Сказать хотел что-то. — Отпусти, — дева руку вырвать постаралась, да напрасно, хватка сильная, — Нечего разговоров мне тут вести, сказала же! — И… Имя, — прохрипел волк и снова от боли скривился, задышал тяжело.       Жрица руку ко лбу его приложила, будто успокоить желая, но почувствовала жар сильный. Видать не оставит их Арес так просто. Намучается она ещё с ним. Да ничего. Анагаст заберёт утром сегодня.       Жрица попридержала его, чтобы вреду себе не нанёс скиф. Имя он знать её желал. Если утихомирит его это… — Сайтари, — произнесла она.       Скиф сглотнул тяжело, но поутих. Пальцы разжал и деву отпустил. — Спи. Силы нужны тебе, — тихо жрица произнесла, словно убаюкивая.       Еле заметно головой волк мотнул и глаза закрыл. Тут же поняла дева, что его сон уже в сети свои загреб. Устал волк, опустошен. Хоть и жарко было в палатке, трясло его. Нужно выйти было да Анагасту историю поведать. Он да брат все ещё ждут её за шкурами.       Прежде того тряпку она взяла, да в чан то с водой обмакнула. Потрепала маленько, отжала, да лицо волка протирать стала. И знаки все смыла, да кровь убрала. Куница же не шелохнулся, как спал крепко да непробудно. Сайтари и сама умылась, еще тряпок пару взяла, да на раны так и наложила. Полегчает ему, не ровен час, а через седмицу уж и поднимется и оружие в руках крепко сожмет. Заволновалась вдруг дева, побоялась за него. Укорила тут же себя за то, что злобою так кидалась. Хорошо, что Арес позволил жизнь волка уберечь. Прогнала вдруг жрица мысли эти.       Дева на ноги поднялась, так они застыли сразу. В теле во всем усталость дикая. Сайтари вышла к костру. Свет огня освятил тело худоватое да лицо её, на котором вода уже высохла. На ноги сразу Анагаст и Чаяр подскочили. Старец все с тревогой на жрицу смотрел, волчонок же спокоен был, но не весел.       Еле перебирая ногами дева до них доковыляла, но тут же рухнула. Подхватил её Чаяр ловко. — Сайтари, — взволнованно братец позвал.       Дева лишь рукой махнула, так брат ее на корягу усадил, да рукой приобнимая, рядом опустился. Нехорошо ей было, чувствовал это волчонок. Анагаст тоже рядом присел. Жрица смотрела на него, не сводя глаз. Он ждал… Ждал от неё вестей о спасении или… Смерти. — Живой… Живой он, — вдруг сказала жрица.       Анагаст с облегчением тут же вздохнул и голову наклонил. Сайтари, еле сидела, держась на руках брата, все на старца смотрела. Ждала она от него чего-то. А чего, возможно, и сама не ведала. — Благодарен я тебе, в вечном долгу останусь, — произнес старик шумно да тяжело вздыхая, — и стая… Не забудет тебя. — Забирай его и уходите. Что будет, не ведаю я. Сейчас же ежели из стаи кто прознает… Вожаку про нас донесут и тогда уж волки глотки перегрызут. Не посмотрят… кто мы. — Я не позволю того. Вот только… Сайтари, позволь ему здесь пока остаться.       Тишина могильная повисла. Почувствовал Чаяр, как дева напряглась, как хотелось сестре его молнии глазами пустить. На миг почудилось ему даже, что и вправду произойдет так сейчас. Спасти одно дело, а уж держать здесь… Избавьте. — Нельзя ему в стаю сейчас. Раз унесли с поля поединка, чужим он стал. Во стаю вернуться чтобы, новый бой дать должен, а он… — Это не мои заботы, Анагаст. Нет дела мне не до судьбы его, не до жизни. Только в память о вашей дружбе с отцом обряд я этот провела. Однако запомни, жрец аресов, милости от меня не ждите более. — Девочка… — Я не девочка уже! — грозно прикрикнула жрица.       Хотела она только на ноги подскочить, да не смогла. Кругом все пошло, да ноги будто облаками обратились, не держали уже. — Я с братом одна в степи столько зим пережила. Вот она моя единственная забота! Зима наступает. Не сегодня, так завтра снег первый упадет, так делать мне что? Запасов только на одного хватит. Одна надежда на караваны торговые, что к русичам идут. Чем волка твоего кормить мне? А раны? Арес благословил, кровь остановилась, но у него жар. Горячий, словно угли. Где травы мне достать?!       Чаяр сестру приобнял легонько. Слаба была она после обряда. Нелегкое это дело — человека с того света вытащить. Говорят ведуньи да жрецы, что при обрядах таких человек сквозь свой дух другого пропускает. Тяжко это да и опасно уж больно.       Анагаст на ноги поднялся. Суров да хмур старик был. Нельзя Кунице возвращаться сейчас в стаю. Если прознают, какую цена была уплачена так… Убьют… Даже Лютобор поделать не сможет ничего. Таков обычай. — Я возмещу тебе все, — вдруг проговорил жрец.       Сайтари глаза на него подняла. Ярость в них засыпать начала. Зимы в степи суровые. Пустыней она безжизненной становится, и выживет только сильнейший и хитрейший. Много зим скитались сестра с братом по просторам этим, все ноги истоптали. Стоянка их бедна была да скудна. Еле припасов хватало, чтобы до весны дожить. Лишний рот, что обузой становится, не нужен здесь. Это и Сайтари знала, и Анагаст. — И что же сделаешь? — Как на ноги подняться он сможет, я доставлю вам припасы на зиму, шкуры теплые и немного трав. Согласна ты?       Сделка такая выгодной была. Если сдержит слово свое старик, то Сайтари могла не волноваться за жизнь ее и брата. Наступит лето. Брат ее волком стать должен. Сейчас еще есть в нем детская глупость, не повзрослел он, хоть и знает мира жестокость.       Да, дрался он отменно. Кинжалом владел, словно асс. Ловок да проворен был. Гордостью сестры Чаяр оставался.       Только бы лета дождаться, а там он седмицу пройдет, сможет вызов стае бросить. Он уже готов. В стае не по годам на волка смотрят, да по силам его. Если допустит вожак, то даже мальчик может стать волком.       Победит в поединке, сестру возьмет с собой и тогда уже не придется им в прятки играть день каждый со смертью. Частью стаи вновь они станут, а там и покой придет. Такими надеждами жила Сайтари много зим. Вся ее жизнь в брате заключалась. — Будь по твоему. Приму, но не приведи Арес, ты меня обманешь. — Не обману, пред Аресом клянусь.       Сайтари выдохнула тяжело. Не по нраву ей затея эта, но делать нечего. Коли к жизни волка вернула, теперь и отвечать должна. — Возвращайся в стаю, Анагаст. До рассвета совсем ничего осталось. Доколе солнце не взойдет, на стоянке быть тебе надобно. Иначе искать станут.       Старик устало на жрицу посмотрел. Что-то теплое да родное в глазах его топилось. Будто видел он в последний раз ее. А ведь не чужая была. Отца ее и мать Анагаст знавал. Да вот погибли они давно, и в этом вина его есть. Девочка волчицей стать должна была, а стала матерью для брата, отправившись в изгнание с ним по решению Яра. А старик… Ничего не сделал. — Ты только сбереги его, — попросил старик, — жить ему надо. — Жить всем надо, — четко молвила она, — да выходит не у всех. Иди, Анагаст. Возвращайся через семь лун. Тогда уж подымется он. Раны, по милости аресовой, быстро затянутся. — Будь так, — произнес старец.       Сделав шаг первый, к стае своей жрец направился. Свет от огня ничто супротив тьмы ночной. Фигуру старца она поглощать медленно стала. — Анагаст, — вдруг Сайтари позвала.       Остановился жрец и лицом к ней повернулся. От ветра холодного борода его дрожала. Глаза узкие смотрели зорко. Силен волк старый, словно гора. — Скажи мне… А отец… Он… Он бы согласился?       Понимал Анагаст, что как бы не хвалилась она, как бы силу свою не выказывала, тяжко ей. Дух ее крепок, но в такое тело слабое закован. Она правильно сделать все хочет, вот только борются в ней, дерутся до смерти жажда мести да совесть. — Не схожа ты с ним. И быть такого не должно, ибо имя другое у тебя. А отец твой… Он другом мне был, но я его не знал видать. Поговорим мы скоро… Как дело довершу, поговорим да потолкуем, Сайтари.       Старик во тьме вмиг растворился. Будто и не приходил сюда. Только конь с рогами остался, в тележку упряженный. Колокольчики его позвякивали. — Зачем согласилась ты? — разбил брат тишину вопросом своим. — Чаяр, а они бы согласились? Помогли бы нам?       Волчонок глубоко задумался. Вроде и не касается его это больно, да и сестра в порядке, но… Не хотел он, чтоб рисковала она так ради Куницы. — Нет. — Нет, думаешь? — Они бы убили нас, Setra. — По нраву тебе меня звать так? — жрица усмехнулась, — убили бы… Прав ты. Если традициям следовать, то… Смерть неминуемая ждала бы нас. А мы ведь нарушили, Чаяр, заповедь древнюю. Верно?       Брат сестру приобнял покрепче. Она была для него матерью почти. Всегда хранила и оберегала. Бывало, зима выдается холодная, мерзлая да голодная. Неделями они не ели ничего. Как зернышко одно найдет Сайтари, так варила похлебки с травами, да все ему отдавала. Хоть что-то, а нутро согревает. Особенно тяжко было, когда они из племени изгнаны были. — Нарушили… Ты и скажи мне, зачем?       Брат на Сайтари посмотрел. Ответа ждал он. Все интересна ему была сестра. Вроде и знает ее столько лет да кровь родная. Но все же загадка Сайтари для него до конца не разгаданная. Жрецы богов тайнами владели древними да уж больно интересными. — К чему привели нас заповеди эти... Посмотри, Чаяр… Уж сколько поколений мы по землям чужим носимся. Мы умираем… Народ наш мрет. Может когда-то и нужны были законы такие, а сейчас… Нас слишком мало, чтобы терять воинов да матерей на каждом вздохе. Глядишь… Совсем исчезнем, а с нами и наша история. Думаешь, вспомнит нас кто, Чаяр? — Сложно это все, сестра. Не в досуг мне думать о таком. — А о чем думаешь ты?       Волчонок усмехнулся задорно, да на сестру снова посмотрел. Заиграл огонек буйный в глазах его. — О седмице я думаю, Сайтари. Вот зима эта пройдет, я волком стану. — Не торопишься ты? — Я силу чувствую, сестра. Хватит уж мне в щенках ходить.       Сайтари брата по голове погладила да в щеку поцеловала. От слов таких, сердце ее трепетало да радовалось. — Как он? — вдруг волчонок спросил.       Жрица поняла тут же, что о Кунице брат толковал. — Живой. Коли позволит Арес, на ноги поднимется лун через семь. Раны страшные. Чудо… Иначе бы уж тело его холоднее камня было. — Зверя схоронить надо.       Только сейчас дева вспомнила про волка, которому горло перерезала. Похоронить его надо, прав Чаяр. И без того дело они недоброе совершили. Как бы Арес не покарал. — Схоронишь его, брат? Я место тебе под сон приготовлю пока. — А ты спать где станешь? — Найду, где-нибудь. Вон хоть в телеге. Анагаст нам лошадь оставил, забыл видать. — Не пойдет так, в палатку иди. — Не глупи да спать туда сам иди. Я за звездами посмотрю сегодня. Может Арес что скажет мне. — Хорошо, коли так.       Чаяр с места поднялся, да к палатке за зверем направился. Сайтари на бревне все сидела. Мысли ее пустота занимала. Она же и душу наводнила. Неуловимая усталость в теле скопилась. Не прошел ритуал даром. Сон уже забирал ее в объятья свои. Не утерпела так здесь и уснула.