разговоры жителей того самого дома

— мне нечего дать миру, — как мантра — тогда просто отдай ему себя

Вероника не знает к кому обратиться, когда у нее возникают вопросы о сотрудничестве с музыкальным продюсером, который требует не того, чего она хочет. Звонить родителям? Они ничего в этом не понимают. Жаловаться Кристине? А смысл? Выход находится быстро и слишком просто — ожидает ее на лестничной клетке между вторым и третьим, когда она поднимается к себе. Свобода курит, в окно смотрит, руки на груди сложив — на соседку внимания, кажется не обращает, но.. — День дерьмо, — неожиданно говорит Вероника, присаживаясь на подоконник. Максим усмехается, взгляд на нее переводя и жестикулирует — мол «рассказывай». Свобода оказывается хорошим слушателем, но еще более хорошим оратором. — Дело не в возрасте, дело не в деланной, некрасивой, совершенно неправдивой истории, которую так нагло пытаются пропихнуть, — Максим говорит нарочито быстро, эмоционально. Вероника от него глаз оторвать не может. Во всей своей экспрессии, рваных движениях, в неровном свете от фонаря за окном, в дыме сигаретном на подоконнике старом, повидавшем жизни, он представляется ей греческим богом войны, который больше не способен терпеть несправедливость. — Тебя не должно трогать это, — пытается пояснить Анисимов, затягиваясь, но Ронни, признаться, давно не вслушивается в его слова. Вероника думает, что нужно попросить Кристину нарисовать Максима в стиле бога, но она отчего-то уверена — Кошелева прищурится хитро и ответить «уже», показывая рисунок, набросанный за парочку минут — такая она — Кристина Кошелева. Свободе ее ответ не нужен. Сам все прекрасно понимает. Веронике семнадцать, она одна в незнакомом городе — ей нужно принимать решения, ей нужно подчиняться правилам, но.. по факту ей просто страшно, и Максим ее понимает. Поэтому он вот так поддерживающе и торчит в подъезде, скуривая постепенно одну за одной, пока девчонка сидит рядом, ногами качает, голову опустив и внимательно кеды свои рассматривая — думает. Парень за ней прищурившись наблюдает, облокотившись на дряхлую раму оконную. Вероника красивая в своем юном творческом порыве: наивная, глупенькая девчонка, которая смотрит на мир с непониманием и деланным энтузиазмом. Свобода думает, что ей бы сейчас с Гринбергом разговаривать, а не с ним, но.. Тим ее не поймет. Вернее, поймет не так, поэтому Макс смиренно сидит и ждет, когда девчонка заговорит. — Тебе не было страшно? — спрашивает, голову едва поворачивая, но взглядом не пересекаясь. Анисимов плечами пожимает, взглядом упираясь в перила лестницы, которая ведет наверх. — Когда все проебал или когда только начинал проебывать? — усмехаясь, переспрашивает. Вероника не может сдержать улыбки своей в ответ. — Всегда, — через некоторое время загадочно отвечает Максим, отчего-то разоткровеничав. — Мне всегда было страшно, — поясняет. — Но.. это другое. Я параноик тот еще. Боялся Соф потерять — потерял, боялся группу проебать — проебал. Знаешь в чем проблема? Вероника головой отрицательно качает. — Во мне. Проблема всегда была во мне. — И как с этим бороться? — не понимает девушка. — Как не допустить провала? Свобода хмыкает, вместо ответа, соскакивая с подоконника. — Никак, — спускаясь к себе на этаж уже отвечает, и, задержавшись на секунду около своей двери заканчивает. — Но ты всегда можешь попытаться.