На огненной колеснице

Таня лежала рядом, ровная, как струна своего контрабаса. Гарри обнял ее одной рукой и сплел их ноги. Она никак не отреагировала, смотрела вперед и изредка моргала. — Я предчувствую, — шепнула она. — Я слышу его у себя в голове. Я больна? Гарри обнял ее крепче, сжал талию и притянул к себе. Она перекатилась, как безвольная кукла, набок и уткнулась носом ему в грудь. Дыхание она по привычке задержала, когда его руки коснулись её, иногда ей казалось, что она так и умрет в его объятиях. — Нет, — ответил он. Таня сжала губы. — Но когда я слышал чужой голос в своей голове, мне тоже было не по себе… — Ты слышал голос Волан-де-Морта? — спросила она. Гарри промолчал. Он никогда не говорил с ней об этом, но Таня слышала обрывки разговоров Рона и Гермионы и впитывала всю эту информацию о нем. «Как я могу понять тебя, если я ничего о тебе не знаю!» — иногда в порыве злости во время ссоры восклицала она. «Я не хочу чтобы ты знала», — как обычно с мертвецким спокойствием отвечал он. Таня его не понимала, но видя его мольбу в глазах, отступала. Они ссорились нечасто, и то по дурацкой бытовой ерунде. Обычно они разговаривали об их учебе, не затрагивая трагические моменты его прошлого. Обычно трагические моменты своей жизни затрагивала она. В перерывах между разговорами и долгими прогулками они молчали и занимались любовью. Что получалось у них лучше, они еще не решили. — Спокойной ночи, — шепнул он ей на ухо, и Гроттер прижалась к нему еще крепче. И они заснули в тишине. Таня проснулась от того, что Гарри метался по кровати. Она села резко, так, что голова заболела. Она повернулась к нему и схватила его за руку. Поттер был весь мокрый: на лбу и над верхней губой выступили капельки пота. Его губы были распахнули и периодически что-то шептали. Гроттер села на него верхом и схватила его за оба запястья. Он открыл глаза и задрал голову. Таня легла ему на грудь, поцеловала в подбородок. — Мне Волан-де-Морт снился, — прохрипел он. Таня снова прижалась губами к его шее. «Все хорошо… все хорошо», — шептала она. — КУПОЛ РУШИТСЯ! — послышался оголтелый крик, и в их комнату влетел Ягун с раскрасневшимся лицом. Он затормозил, посмотрев на их странную позу. Таня вскочила и посмотрела на друга, тот развернулся на пятках и выбежал обратно. Гроттер облизнула потрескавшиеся губы. Гарри встал за ней, взял ее руку, ища опору. Она сжала его мокрую мозолистую ладошку и посмотрела парню в глаза. Они потемнели и не смотрели на нее. Гроттер сглотнула. — Все хорошо, Тань, — сказал он. — Я… Я люблю тебя. Таня улыбнулась и поцеловала его в обветренные губы. — Так странно, — шепнула она. — Что это вот так, — сказала она и, услышав грохот, посмотрела в окно. Купол рушился. Куски стекла падали в океан и на землю, рассыпаясь на миллионы черных осколков, которые пылью оседали на землю. Ничего не осталось от той красивой ткани, окутывавшей остров. — Я тебя тоже люблю, — ответила она, наблюдая за этим черным снегопадом. Он накинул ей на плечи куртку, сам надел толстовку и пошел из комнаты. Таня оторвала взгляд от окна и последовала за ним. Гарри точно любил её, сейчас особенно сильно, потому что она не задавала вопросов и просто держала его руки, перебирая пальцы. Дышала тихо и ему в такт. Он бы всю жизнь дышал бы с ней в такт. Как бы этого хотелось. Они спустились вниз. Грохот все еще продолжался, Гарри и Таня ускорили шаг. Таня выскочила самой первой, растолкав столпившихся на ступенях учеников. Купол сыпался, как стекло, осколками падая в океан и на сухую землю, как лед, и тут же таял, несмотря на то, что на улице было холодно, зато снег с верхушки горой упал на поле перед замком. Все это сопровождалось ужасным шумом и звоном битого стекла. — Такое вот доброе утро! — шикнул Валялкин ей на ухо. Он был в одной куртке на голое тело, но Таня не обратила на это внимания. Когда последний осколок откололся от невидимого каркаса и упал на драконбольное поле, толпа детей кинулась к горе снега, который был грязным и, очевидно, последний в этом году, потому что природа под куполом уже подготовилась к весне. — Это все ты, да? — спросила Гермиона, подходя к Гарри. Поттер неопределенно качнул головой, и девушка замолчала. — Мне жаль, что тебе снова пришлось пережить это. — Вот именно, ты первая кричала о том, что мы должны оставить в прошлом, все что было до войны, — Рон появился из ниоткуда. — Это было необходимо, — коротко ответила она. Уизли промолчал. Поттер спустился вниз, и воздух не стал чище, волны океана не стали сильнее шуметь, и птицы все так же пели. Только купола не было. Не было и ощущения свободы. Он подошел к Гроттерше, напряженно вглядывавшейся в серое небо, которое теперь, без снежной преграды, легко можно было увидеть. Она куталась в его куртку, выглядела немного расстроенной, но не подавала виду, что сейчас некоторые её самые страшные мечты порушились так же, как купол, но Гарри чувствовал внутри нее нарастающее нетерпение, то, с которым они первый раз целовались. — Ты разбудил этот колодец, — сказала она сквозь зубы. — И мощная магия, заложенная в нем, разрушила купол. — Не говори таким тоном, я чувствую себя виноватым. — Ты не в чем не виноват, просто я как дура тешила себя мыслями о бесконечности, нашей бесконечности. — Гроттерша, — Ягун подошел к ней, отряхнул штанины от снега и откашлялся. — Не хочу отвлекать вас от светских разговоров, мамочка моя бабуся, но я у Шурасика книжку стащил, почитать. — Он достал из кармана почти маленький справочник, он был почти новым, и судя по всему никто его до отличника и Ягуна не открывал. — На досуге чтением развлекался? — спросила Гроттер. Ягун закатил глаза. — Колодец — это странная штука, не мог же он просто так взять и засосать в себя учителей, что-то ему помогло, я долго думал, у меня было время, пока вы оба… — он запнулся. Таня сморщилась. Она за своей страстью и не заметила, как друга съедает одиночество без бабушки и друзей. — Ты говорила про розовый туман, ты еще на крыше спала в ту ночь, он-то и связан… К ним подошли Рон и Гермиона, за ним и Валялкин, Гробыня, Шурасик и даже Лоткова процокала на своих каблучках. — Розовый туман? — произнес Шурасик. — Я не связывал эти два события и даже не задумывался. — Я знаю один вид розового тумана — туман прошлых ошибок, — произнесла Гермиона. — Только странно, почему нас не затянуло, неужели у нас недостаточно ошибок в прошлом? — она оглянулась на Рона и Гарри. — На подростков магия не распространяется, — спокойно ответил Шурасик. — У нас одно будущее, мы не живем прошлым не живем своими ошибками, мы живем мыслями о будущем, о том, как выберемся из Тибидохса, как исполним мечты. А профессора живут прошлым, потому что у них слишком много промахов, слишком много они сломали. — Вы не думали, как нам оттуда учителей достать? — спросил Ванька, складывая руки на груди. — Типа жертву принести? Шурасик ткнул пальцем в книгу, будто показывая, насколько хороша идея. — Я предлагаю Гроттершу, она у нас и так всегда жертва, — предложила Локтова. — Не смешно, Лоткова, сейчас не время для шуток, — отмахнулась Гробыня. — Есть у нас жертва, которая знает все тайны и все секреты, — она взглянула на Гроттершу. Таня усмехнулась. — Не смешно, Склепова… — Черные шторы, дура, ты слишком много о себе думаешь. Все замолчали и задумались.

***

Таня бежала вверх за Гробыней, которая намного быстрее мчалась на своих невысоких, на этот раз, каблуках. Они ворвались в кабинет директора и, схватив шторы за два края, сдернули с карниза. Они забились у девушек в руках, блеснули лица: Гарри, Сарданапал, они сами, Валялкин. Гробыня свернула их в тубус и связала резинкой для волос. — Что ты делать будешь, когда вернутся? — спросила Склепова. Гроттер вздохнула и повела плечами. — Гробынь, я в ловушке, — сказала она со всхлипом и упала в кресло, на котором они с Гарри последний раз занимались любовью. — Я боюсь, что все пойдет по одному месту. — На нее смотрел Сарданапал, снова своим немигающим взглядом, снова холодными глазами. За эти полгода под куполом она совсем и забыла, каково это, чувствовать леденящий взгляд кожей. — Там уже кто-то прописал, что с нами будет, но если все идет не по-нашему, лучше сопротивляться. Таня вздохнула. Она отвернулась от портрета и сложила руки на столе. — Хочу убежать отсюда далеко-далеко и жить где-то в маленькой квартирке, семью хочу, тепло, — призналась она. Гробыня протянула ей сверток. — Только кто мне позволит, Чумы уже нет, а на мне до сих пор лежит её проклятье того, что я должна разгребать все. — Гроттерша, ты ничего не должна, ты даже сейчас можешь не лететь за этими учителями. — Я полечу. — Гроттер встала, сунула сверток подмышку и взяла контрабас. — Склеп, если я не вернусь… — Ты что, дура совсем, что ли? — всплеснула та руками и запустила в Таню убийственный взгляд. — Вернешься как миленькая, не одним же нам тут страдать. — Я пойду попрощаюсь и полечу, туда-обратно, как за хлебом, — усмехнулась Татьяна. Склепова натянуто оскалилась. Гроттерша убежала, и Гробыня сорвалась с места почти сразу же, как только та исчезла из виду внизу лестницы. Гробыня захлопнула дверь в кабинет и выдохнула. Потом свалилась в то же кресло и стала думать. У нее было предчувствие чего-то нехорошего, она дышала не глубоко, а поверхностно, пытаясь побороть подступающий к горлу испуг. Она сама не понимала, откуда такие чувства и почему ей страшно. Ей нечего бояться, она не волнуется из-за учителей, но за сверток — да. У Валялкина был это дурацкий сверток, а вместе с ним и огромные проблемы. Она могла бы забить на это, какое ей дело до Валялкина? Он же сам виноват. Сам полез. Так она и провела много времени, полулежа в кресле, сначала давясь слезами, потом ходила по комнате туда-сюда, пытаясь подавить дрожь в голосе. Но потом решилась. Оглядела себя в стекло одного из книжных шкафов, поправила прическу и вынырнула из кабинета Сарданапала, вышла к Залу Двух Стихий и заглянула в него. Там на ступеньках перед преподавательским столом сидел Валялкин, а рядом с ним Уизли. Они шептались о чем-то. Гробыня прошла к столу темных и уселась на него, так, чтобы было видно Валенка. В зале все почти замерло в ожидании, никто не говорил громко, не смеялся. Она старалась на него не пялиться, но поглядывала иногда, отрывая взгляд от своего заработавшего зудильника. Она читал новости о том, что произошло на их острове и как вся магическая общественность испугалась пропажи целой школы волшебников. Возле сидел Жикин, на коленях которого лежал свежий выпуск газеты, которую ему принес появившийся купидончик. Гробыня иногда поглядывала и на то, как он почти трясущимися руками переворачивал страницы. — Как думаешь, — обратился он к ней, — насколько сильно нам прилетит за то, что мы не хотели их возвращать? — Мы обещали, что никому не скажем. — Они всем языки развяжут. — Мы не выдадим, — отчеканила она и заметила, как Валялкин направился к выходу, у Гробыни заныл живот. Она не хотела с ним говорить, и те чувства, что мучали её, она не желала демонстрировать, но девушка встала и изящно последовала за ним к выходу. Жикин остался наедине со своими переживаниями. Валялкин вышел первым и даже не заметил, что она идет за ним, занятый дурацкими мыслями. — Валялкин! — окликнула она. Он затормозил и развернулся к ней. Они оказались в темном коридоре, противоположном лестнице атлантов. Она преодолела расстояние между ними. — У тебя сверток? — Да. — Верни его, сейчас же верни в кабинет. — Валялкин изумленно изогнул бровь. — Я же о тебе забочусь, Поклеп загрызет тебя. — С чего вдруг ты так переживаешь? — Гробыня закатила глаза и устало выдохнула. — Валенок, я темная, а не монстр, я не хочу, чтобы у тебя были проблемы, — сказала она тихим голосом. Ванька даже застыл. Она смотрела на него своими темными глазами, полными почти что мольбы. Вид у нее был истерзанный, и он даже никогда не думал, что она может быть такой напуганной. — Я сейчас же отнесу, не переживай, — сказал он, хватая её руку. Гробыня дернулась, но тут же сверкнула второй раз Грааль Гардарика. — Поздно. — Отдай мне, — требовательно произнесла она. — Документы, я скажу что ради интереса залезла. — Нет, ты не будешь так делать, чтобы выгородить меня. Там все равно остался мой магический след. — Там куча народа побывала. — Не у стеллажей, — возразил он, но девушка, подойдя ближе, засунула руку к нему в задний карман и достала бумагу. — Склепова… — Заткнись. — Ань. — Замолчи, — она опять почувствовала этот ком, и слезы едва не покатились с новой силой. — Никогда меня так… не называй! Никогда! — крикнула она и, обогнув его, убежала. Валялкин шарахнул кулаком по стене и вцепился руками в голову. — Придурок. Его страдания прервал гул голосов, он вышел из коридора и там стояла толпа. Гроттерша оперлась на дверной проем и стеклянным взглядом смотрела перед собой. Все вернулись.