Heroes and Villians

Сад Назгули очень понравился. Здесь было красиво и ощущения, что в ПЦ всё выверено по стандартам Света, почему-то не создавалось. Может от того, что Назгуль понимала, где-то тут выращивают овощи, фрукты, ягоды и грибы, которыми трапезничают обитатели ПЦ, потому что они тоже испытывают голод и за этим всем необходимо ухаживать не только пением и выверенной, правильной светлой музыкой. Наверное, сказывалось её достаточно тёплое общение с их хоббитами. Или краткое, но такое приятное житьё у той милой женщины, приютившей их по пути в ПЦ. У неё было так хорошо и уютно! Назгуль даже улыбнулась от воспоминаний о тех приятных днях и доброй хозяйке. И ей снова стало немного жалко, что они не собрались на обед с хозяйкой и её семьёй всем отрядом: мужа и сына Назгуль так и не увидела, а дядя и иногда папа время от времени пропускали трапезы, ссылаясь на занятость. Папу осеняло, что нужно чертить карты, а дядя куда-то отходил, видимо, привести мысли в порядок или, может, переговорить с мужем или сыном хозяйки. Назгуль бы не удивилась, зная о его уме и об умении дяди найти общий язык со многими. Пожалуй, перед тем, как отправляться на поиски нужного садовника, ей бы следовало ненадолго отойти в сторону, собраться с мыслями и спокойно поразмышлять, как по разумению Назгули и поступал дядя, когда ненадолго отходил от них ещё в лесу. Пока она понятия не имела, как могут выглядеть самые обычные садовники. Может, они все походят на Рыбака из Дейла, как тот случайный знакомый, встреченный у ворот, и ей нужно найти похожего на него мужчину с граблями, семенами, корзиной, косой, а может, лопатой или лейкой? И, едва Назгуль подумала об этом, впереди неё возник садовник с тележкой. Назгуль сразу поняла, это садовник, хоть семян, лейки и грабель при нём не было! Появился он неожиданно, словно его привлекли мысли Назгули. Решив, что это наверняка тот садовник, которого она ищет, Назгуль поспешила следом. Правда, того встреченного в воротах мужчину этот садовник не напоминал. Тот мужчина походил на Рыбака из Дейла, а в садовнике было что-то хоббичье, наверное, небольшой рост и крепкая, коренастая фигура. Но хоббитом он точно не был и скорее напомнил Назгули низкорослого роханца, любящего сады и огороды, вернее, уход за землёй. Такие наверняка существуют, особенно если изобретению верить. В одной из любимых хоббитами передач, например, рассказывали истории самых необычных садоводов нынешнего Средиземья и в Рохане, насколько она помнила, таких садоводов хватало. Назгуль, правда, относилась к увиденному по изобретению с немалым скепсисом, но не исключала, что придумывают там не всегда, иногда донося до зрителей и правду. — Ой, здравствуйте, — сказала она садовнику, заметив, что он увидел её и, кажется, готов к беседе, — а я, наверное, к вам с приветом пришла… То есть, я обещала передать вам привет от вашего приятеля… если он, конечно, ваш приятель… такой, знаете… основательный… и напоминающий обычного рыбака… вот какие в Дейле рыбаки… вот такой он и был. Почему-то Назгуль не сомневалась, что она угадала, но поинтересоваться по правилам приличия было необходимо. И, если она в самом деле ошиблась, садовник даже может предложить проводить её к нужному ей человеку? Или хоббиту? Или гному? Или энту? Назгули казалось, здесь пренебрегать правилами гостеприимства никто не станет. Но она была уверена, что не ошиблась. Садовник же, остановив тележку рядом с Назгулью, внимательно осмотрел её и, чему-то улыбнувшись, спросил: — Где же ты его повстречала? — У входа, — Назгуль улыбнулась в ответ, — он пояснил нам, куда нужно идти, чтобы… ну… чтобы мы попали внутрь, — и замолчала, не желая пока посвящать садовника в планы. Честно говоря, она так и не поняла, какие же планы были у её отца. Садовник кивнул. — В фойе, значит, посоветовал идти, — сказал он и, пошарив в карманах, достал оттуда кисет и трубку, — а вас там встретили, — и, набив трубку, снова зашарил по карманам. — Ага, — подтвердила Назгуль, — но мы не петь, мы… у нас свои дела. Вы тоже поёте, да? И вас тоже встретили в фойе? Собеседник усмехнулся. — Я садовник, — сказал он Назгули, — но для себя пою. Пока никто не жаловался и на сцену не звал, видимо, чем-то им не подхожу. Или не хочу подходить. Такое тоже бывает, хоть они и не верят. В этом они никому не верят. Я лучше цветы на букеты поющим выращивать буду, да и не один я такой, цветов-то им много надо! — А я слышала, что здесь все однажды откроют себя в музыке, — пробормотала в ответ Назгуль, — ну… как я поняла, это главная цель в ПЦ? Чтобы все пели, пели и больше ни о чём не помышляли? — Не знаю, — садовник пожал плечами. — Здесь все думают о чём-то, кроме пения. Я, например, думаю о саде. Тут художник есть, так он тоже не о пении думает, как по мне зря. Даже если петь не умеет, рисовать… лучше ему не рисовать, но он о картинах постоянно думает, не о сцене. Да и певцы тоже не только о сцене размышляют, уж поверь мне, например, из Дунланда девушка… — и замолчал, наконец нащупав в кармане спички. Назгуль задумалась. Что он хотел сказать? И чего хочет девушка из Дунланда? Уйти отсюда? Выращивать цветы? Букетов, которые подарят ей за красивую песню? И какая девушка? Та, которая пела на кулинарном поединке, когда засудили их хоббитов? Не спрашивать же об этом садовника! Может, здесь много дунландок? Назгуль поняла, что ей снова есть, над чем поразмышлять. И, наверное, наконец вернуться к папе, пока он снова не замыслил что-то грандиозное. — Спасибо за беседу, мне пора идти, — вежливо сказала она и улыбнулась. Садовник улыбнулся в ответ. — Ты при случае заходи, чаем напою, — предложил он. — Это самое… изобретение включу, послушаешь, что здешние рассказывают и кто тут есть. Художник, например, очень любит порассуждать. Может, знакомых там увидишь, — и, докурив, садовник взялся за ручки тачки и куда-то её повёз, что-то насвистывая.