Поздно

— Ну, улучшения есть, — монотонно говорит женщина, не отрывая глаз от монитора аппарата УЗИ. — Не существенные, чего бы, конечно, хотелось, но есть. Неделя в клинике явно пошла Вам на пользу, — улыбается и переводит взгляд на Тину, лежащую на кушетке и волнующуюся, что семь дней беспросветного пребывания в горизонтальном положении никак не помогли малышу. — Так, на данный момент шесть полных недель. Я так понимаю, что Вы хотите домой? — Очень, — Кароль слегка улыбается и, убрав салфеткой остатки геля, прикрывает живот толстовкой. — Отпустите? Врач беспокойно вздыхает, а Тина смотрит на неё так, будто впервые расстаётся с домом на такой длительный срок. В больнице Кароль находиться больше не может: стены давят, а тишина одинокой палаты съедает сильнее, чем её пустой дом, в котором она проводит свои тоскливые вечера. От запаха медикаментов, въевшегося, кажется, под самую кожу, тошнит больше, чем от овсяной каши на завтрак. В палате она как в клетке. Постельный режим словно приковал наручниками к кровати, и это психологически давит так, что Кароль уже начала разговаривать сама с собой. За эту неделю Потапенко звонил четыре раза, и ровно столько же раз Тина не ответила. Два сообщения с одним и тем же содержанием: «Прости». За что? За то, что увидел в ней спасительную таблетку от горького разрыва с Каменских? Или, может быть, за то, что так виртуозно играл на чувствах, словно ноктюрн на фортепиано? — Я сейчас позову Павла, и дам все необходимые рекомендации, — сдаваясь под натиском умоляющего взгляда, доктор быстро выходит из кабинета и окликает Орлова, всё это время тревожно расхаживающего по длинным белым коридорам. Когда мужчина, чуть улыбнувшись и подбадривающе подмигнув певице, присаживается на край кушетки, женщина продолжает: — Я, скрепя сердце, отпускаю Вас домой, — говорит, и Тина радостно выдыхает. — Все препараты и дозировка остаются без изменений. Капельницы сохраняем, об этом вы в индивидуальном порядке договариваетесь. Тяжёлая форма токсикоза — да, есть, но Вы же понимаете, что, помимо физиологических особенностей, нервно-эмоциональное напряжение непосредственно влияет на пищевое поведение. Режим физической активности остаётся прежним: не более пяти-десяти минут один-два раза в день. — Скажите, пожалуйста, у меня трёхэтажный дом, — начинает Тина, точно отказываясь верить в услышанное. — Нет, — строго перебивает врач, параллельно записывая рекомендации на отдельный лист. — У меня спальня на третьем этаже, — всё ещё на что-то надеется, но женщина снова прерывает. — Нет, — откладывает ручку в сторону и понимающе смотрит на Кароль. — Про это Вам придётся забыть на какое-то время. Никаких разговоров о лестнице быть не может. Вам ходить нельзя, Вы это понимаете? В исключительном случае — до ванной комнаты, если она, как здесь, в шаговой доступности. Медленным шагом. На сегодня это Ваш максимум, Тина, — чуть смягчает тон, когда видит, что певица расстроена. — Поймите, любые движения и ходьба, какая-то домашняя работа меняют внутрибрюшное давление и могут способствовать отслойке плаценты. Ваша первостепенная задача как мамы сейчас — доносить, и давайте мы с Вами сделаем всё, чтобы это случилось. — Да, я понимаю, — улыбнувшись, Кароль смотрит на Орлова, крепко держащего её руку. — Придёте ко мне, скажем, десятого января, — перелистывает на календаре декабрь, висеть которому осталось чуть больше девяти часов. — Будет как раз восемь недель примерно; я Вас посмотрю, и тогда определим дальнейшие действия. Всё, я Вас отпускаю. С наступающим! — С наступающим, — отвечает Кароль, пока Паша помогает накинуть пальто. — Спасибо. — С наступающим, — благодарно улыбается Орлов и, бережно подхватив Тину на руки, выходит из кабинета. Кароль окончательно чувствует свободу, когда, наконец, оказывается на заднем сидении автомобиля и понимает, что скоро окажется дома. Орлов без лишней суеты, неуместных вопросов и беспокойства слегка откидывает спинку кресла Тины, потому что ехать им добрых минут сорок, а не дозволенные пять-десять. Если бы Кароль благодарила Пашу за каждый заботливый жест, то излишне скромный Орлов, не выносящий подобные речи, растерял бы всё свое привычное спокойствие. Поэтому Тина, в очередной раз молча приняв его бережное отношение к себе, откидывается на спинку сиденья и устало закрывает глаза, погружаясь в красочные мысли, рисующие маленькую светловолосую девочку в лёгком кружевном платье цвета первого снега. Тина спит, а за окном автомобиля дороги усыпают невесомые белые хлопья, первые в этой зиме.

[...]

Кароль не скрывает удивления, когда, оказавшись дома, видит первый этаж, встречающий хозяйку гирляндами и украшенной ёлкой, светящейся золотыми огнями. И Тина тут же вспоминает: сегодня тридцать первое декабря. Она впервые проводит его так — одиноко и бессмысленно. Все январские концерты отменены ровно так же, как и сегодняшний, и Тина ещё не представляет, каково это — быть в Новый Год дома. Несколько дней назад новость о том, что Веня не приедет на зимние каникулы в Киев прилетела ножом в спину. Но Кароль гордится своим мальчиком, готовым потратить все выходные дни на участие в организованном его школой новогоднем благотворительном спектакле, деньги от которого пойдут на лечение детей с онкологией. «Прости, мама, но я должен» — слова десятилетнего сына, которые заставили Кароль расплакаться от гордости и принять факт своего одиночества в новогоднюю ночь. Первый этаж, полностью обустроенный для комфортного проживания здесь и только здесь, заставляет Кароль невольно улыбнуться, замечая, что её ноутбук заряжается рядом с кроватью, там же лежит недочитанная книга, все необходимые вещи гардероба — аккуратно рядом стуле, и даже чуть потрёпанный блокнот, в который певица изящным почерком записывает пришедшие в голову рифмованные строчки, принесен из спальни на случай необходимости выплеснуть эмоции и чувства на бумагу. — Ты всё подготовил, — благодарная улыбка, когда Орлов, забрав у Тины пальто, вешает его на привычное место. — Спасибо. — Ну, не я один, — посматривает на певицу и подходит ближе. — Не зря же у тебя дома работают люди. Ты же знаешь, как я не люблю наряжать ёлку и заниматься всей этой предпраздничной суетой. Кстати, они в курсе ситуации, я им всё объяснил, — против её воли помогает Кароль снять обувь и, убирая кроссовки к входной двери, продолжает: — Поэтому зови их всегда, когда будет нужно. Не геройствуй, я тебя прошу. — Да, куда уж мне теперь, — смеётся, удобнее располагаясь на кровати. — Спасибо, Паш, правда. — Родится сын — назовёшь Павлом, — шутит, наливает стакан воды и ставит рядом на столик. — Так, я сегодня остаюсь с тобой, мало ли что. — Нет, Орлов, — тут же перебивает Тина, чуть приподнимаясь. — Давай договоримся, что твой уклад жизни никак не изменится, ты и так достаточно возишься со мной. Не расстраивай меня, пожалуйста. Езжай домой и встречай Новый год так, как ты запланировал. — Ох, Тина, я не знаю, — мнётся Орлов, видя, что Кароль вовсе не шутит. — Тебя здесь оставлять одну... — Во-первых, я не одна, и мне здесь есть к кому обратиться, — нетерпеливо перебивает. — Во-вторых, я не ребёнок. И, — останавливается, о чём-то размышляя. — Мне, правда, надо подумать, Паш. Орлов всё понимает, поэтому, на свой страх и риск, соглашается и, поцеловав в лоб, торопится к входной двери, давая последние нервные наставления: — Не вставай, пожалуйста. Если что-то нужно будет, обязательно звони, — оглядывает этаж и тут же замечает: — о, пульт, сейчас, — кладёт на кровать и, о чём-то вспомнив, открывает сумку. — С Новым Годом, народная. Протягивает небольшую коробочку, упакованную в подарочную бумагу с рождественским рисунком, и натыкается на непонимающий взгляд. — Орлов, мы же договорились не обмениваться подарками, — слегка обиженно-раздражённо. — Вот как с тобой разговаривать?! — А это не от меня. Открой после двенадцати, — загадочно отвечает и, проверив свои вещи, берет со столика ключи от машины. — Так, всё, я поехал. На связи. — С наступающим, животное, — смеётся, всё ещё держа в руках неизвестную коробку. Когда Павел скрывается за входной дверью, Тина, отложив подарок, бросает взгляд на часы и, отметив, что на циферблате без восьми минут одиннадцать, понимает, что в вопросах «от кого это и зачем» томиться чуть больше часа. Абсолютная тишина, такая не привычная для шумного праздничного концертного тридцать первого декабря. Последний день года. Особенно остро сегодня ощущается одиночество, ведь прежде всего это семейный праздник. Сейчас Кароль больше всего на свете хочет оставить все иллюзии в прошлом, забыть, забыться и отдать его другой женщине. Не видеть, не слышать и не вспоминать, потому что однажды он сказал, что это поможет, что станет легче. От нанесённых за этот год ударов сердце Тины в иголках, и, кажется, между её ребрами вата, иначе как объяснить факт того, что она всё ещё жива? Внутри пустота, и Кароль жадно хочет заполнить её хоть чем-нибудь, но эта бездна уничтожает всё, превращая в пыль. Ей ужасно хочется, словно ребёнок усевшись на его колени, уткнуться в шею и утонуть в крепких объятьях. Этому больше не бывать, и сегодня Тина готова принять эту реальность. Кароль понимает: что там, где есть выбор между женщинами, нет места любви. Но её тело все ещё помнит его прикосновения, первый этаж хранит его заботливый образ, а шкаф в её спальне на одной из своих полок всё ещё бережёт его футболку, которую он словно намеренно забыл, уходя из её жизни. Стрелки часов приближают Тину к полуночи, а она всё ещё не может распрощаться с мыслями и прошлым, больно бьющим по сознанию. Кароль не знает, зачем она вообще ждёт двенадцати часов, когда от праздника только сияющая огнями ёлка. Певица тоскует по сыну, которого не хватает как никогда, потому что он — единственный человек, способный вернуть её к жизни. В час, когда все семьи дружной компанией собираются за стол, Кароль осознаёт: кроме карьеры у неё ничего не получилось. Одна. Она одна. И эти страшные минуты, когда даже тишина не подаёт свой противный зловещий голос, мурашками покрывают бархатную кожу. Всё вокруг молчит, а Тине хочется кричать. Холодный Северный Ледовитый бушует внутри, когда Кароль в очередной раз задумывается: наверное, она всего этого заслужила. Наверное, это она не дала ему слова, когда он хотел объясниться. Наверное, слишком крепко схватилась за него, подумав, что он нуждается в ней так же сильно, как и она в нём. Но она оказалась не нужна. Глупый самообман, ослепивший глаза. И, кажется, так легче: думать, что просто безответно влюбилась, чем осознавать, что оказалась полной дурой, не замечающей очевидного. Когда на часах двадцать три пятьдесят девять, Тина, опомнившись от мыслей, включает телевизор и успевает секунда в секунду: обратный отсчёт, отдаляющий Кароль от болезненного уходящего года. Десять. Сердце Тины замирает в ясном понимании: уже ничего не изменить. Девять. Огни гирлянды словно в такт курантам и сердцебиению Кароль, которая особенно остро ощущает важность неизбежных перемен в новом году. Восемь. Тина берет со столика стакан воды просто потому, что у неё больше ничего нет под рукой, а заварить её любимый зелёный чай некому. Семь. Вспоминает о Вене, родном, единственном, таком далёком сегодня, и чуть улыбается, сдерживая слёзы. Шесть. Не выдерживает и плачет, когда думает о Жене, для которого в одну из таких новогодних ночей несколько лет назад начался обратный отсчёт. Пять. Вытирает со щеки слезу и делает глоток воды, усилием воли заставляя себя успокоиться. Четыре. Накидывает на плечи одеяло, оглядывает первый этаж и стыдливо признаётся сама себе: одиночество с ней навсегда, и пришло время искать в этом плюсы. Три. Вспоминает о возможности загадать желание и, не сумев собрать судорожные мысли в чётко сформулированное предложение, решает просто попросить от сердца. Два. Семью. Просто прошу семью. Один. На часах ровно полночь, а на календаре новый две тысячи девятнадцатый, который, может быть, спасёт все надежды ушедшего года. Вот и всё. Кароль выключает телевизор и, бросив пульт в сторону, отмечает, что не так уж и страшно встречать Новый год одной, когда одиночество — дело привычное. — С Новым годом, — почти шёпотом куда-то в пустоту, и её голос, рассеиваясь в тишине, теряется в стенах большого дома. Неожиданное уведомление об смс невольно вынуждает вспомнить о Потапенко, и Тина, быстро разблокировав телефон, пробегается глазами по тексту: «С Новым Годом, Тина! Будь счастлива!» И только потом обращает внимание на абонента, от которого пришло сообщение. Облегчённо выдыхает, взволнованно улыбается и спешит набрать ответное смс: «Спасибо, Дан! С Новым Годом!» Сказать, что Кароль не ждёт хоть строчку от Лёши — значит соврать. Проходит час, два, но от него ни слова, и Тина знает: он не напишет. У него есть дела поважнее — он занят другой. Они вдвоём. Она одна. «Как Новый Год встретишь, так его и проведёшь», верно? Кароль старается не зацикливаться на этой мысли, но, чёрт возьми, это единственная примета, в которую Тина безоговорочно верит. Всё на мгновение теряет значимость, когда певица, вдруг вспомнив о не распакованном подарке, аккуратно разворачивает пёструю бумагу и, открыв коробку, видит нарисованную открытку, яркие буквы на которой складываются в трогательную и такую важную фразу: «Happy New Year, Mom!» Сердце пропускает стук и, кажется, вовсе прекращает свою работу, а через мгновение словно исцеляясь, превращает все некогда ранившие иголки в пыль. Находит в коробке несколько плиток любимого шоколада, который так трудно найти в Украине. «Углеводов меньше пяти процентов на сто грамм — наверное, Паша подсказал», и Кароль, не задумываясь, открывает упаковку, ломая плитку на несколько квадратов. Несомненно, это лучший подарок на Новый Год, и Тина мысленно благодарит Орлова, позаботившегося об этом за два дня пребывания в Лондоне. Неожиданный звонок практически в три часа ночи слегка пугает певицу, но, увидев на экране родной номер, спешит ответить: — Да, мам, — уже по многолетней привычке делает голос чуть веселее каждый раз при разговоре с родителями. — Спасибо, тебя тоже. Слушает поздравления вполуха, потому что в висках пульсацией бьётся один вопрос: сейчас или, всё-таки, месяцем позже? Решено. — Мам, приезжай, — чуть по-детски. — Мне надо кое-что сказать. Без отца — боюсь, он не поймёт. Светлана Андреевна, больше чувствуя свою дочь, чем зная её, ничего не спрашивает и, молча положив трубку, собирается и выезжает к ней, особенно загадочной и (не)много печальной сегодня.

[...]

— Мам, я жду ребёнка, — вполголоса произносит и не сводит с матери глаз в ожидании её реакции. А Светлана Андреевна, будучи неготовой к подобной новости, не знает, как реагировать. Кажется, загаданное тремя часами ранее желание сбылось только что, и эта неожиданность затуманивает сознание. Не торопится радоваться, потому что видит в глазах дочери всё кроме счастья. Это настораживает и пугает, когда женщина начинает связывать только что услышанное с разлетевшейся новостью об отменённых концертах. — Я очень рада, очень! — наконец, решается улыбнуться. — Всё хорошо? — Не всё идеально. Сложная беременность, но давай я не буду вдаваться в подробности, ты знаешь, что я это не люблю, — ровный ответ, который ни чуть не удивил, а скорее подтвердил догадки матери, когда при встрече Тина даже не встала, чтобы обняться. — Я просто хотела, чтобы ты знала. — От Дана? — практически утвердительно спрашивает Светлана Андреевна, подсаживаясь ближе к дочери. — Да от какого Дана, мам! — смеётся, смущённо отводя взгляд. — Это просто лёгкий флирт на камеру, а ты меня уже с ним поженила, — улыбается, тяжело вздыхает, словно, чтобы произнести его имя нужна какая-то особенная подготовка, и почти шепчет: — Потапенко. На то Светлана Андреевна и мама, чтобы по одной интонации понять, что что-то не так. Женщина надеется, что шестое чувство её подводит, потому что она знает — Лёше не свойственны подлость и необдуманные поступки, способные обидеть женщину. — Он с Каменских, — как гром среди ясного неба. — Он ничего не знает, переманивать ребёнком я не стану. Вместе мы не будем. Каждое слово точно пуля, попадающая прямо в цель, и от этого ночного откровения становится больно обеим. — Я знаю, папа не поймет. У него другой характер. Прошу, постарайся ему объяснить, — честно просит, не сводя с матери глаз. — Пока я не готова к разговору с ним. — Да за отца не переживай. Внуков он очень хочет, значит и с обстоятельствами смирится, — улыбается, касаясь холодной руки Тины. — Ты, главное, не волнуйся. Ты как с графиком-то твоим? «Голос» ещё этот... — Это моя работа, — объясняется, чуть взмахивая руками. — И я люблю эту работу. Концертный тур Паша уже подкорректировал, оставили всего несколько городов. Всё нормально, мам. Кароль всегда держится на расстоянии от родителей, когда речь заходит о трудностях или личных переживаниях. Сегодня она и так открыла непозволительно много, подпустив родную душу слишком близко. Этого достаточно. Материнское сердце Светланы Андреевны чувствует пропасть между ней и дочерью, старающейся изо всех сил уберечь маму от неприятных потрясений, поэтому женщина, ничего не ответив, продолжает смотреть Тине в глаза, и этот трепетный немой диалог значит для Кароль больше, чем все уместные и неуместные слова.

[...]

Потапенко уже минут тридцать стоит перед воротами её дома и не решается нажать на звонок, чтобы кто-то из работников пропустил его на участок. Зачем он сюда приехал? Задаёт себе этот вопрос в сотый раз и в сотый раз не находит ни одного убедительного ответа. Как только Каменских, с которой Лёша трепетно по-семейному встретил новый год, уехала выступать на очередной корпоратив, Потапенко сорвался с места и, сев в автомобиль, разогнал его до запрещённой скорости, чтобы как можно быстрее оказаться у ворот, в которые он уже полчаса не осмеливается войти. Лёша не понимает, что им руководило, но от торопился сюда так, словно все дороги ведут к её дому. После их последней встречи он ни раз прокручивал их диалог и его слова, прозвучавшие как прощальное письмо. В его душе и их почти семейном гнёздышке с Каменских — разруха. Однако Потапенко умело сгладил очередной конфликт, назревавший к полудню и грозивший ещё несколько дней играть с Настей в молчанку, чтобы в любви и согласии встретить новый год. Примирение закончилось жаркими танцами на их огромной кровати, но Лёша гонит приятные воспоминания прочь, считая немного неправильным думать об этом перед домом другой женщины. Потапенко, всё же собравшись с мыслями и нажав на звонок, бегло здоровается с встретившей его филиппинкой, торопится к крыльцу и чувствует зарождающееся волнение в груди, чуть слышно стуча в дверь. Проходит вечность и одна минута, за которую Лёша успевает забыть все слова, желающие сорваться с уст, как на пороге его встречает та, кого он вовсе не ожидал увидеть: — Здравствуйте, Светлана Андреевна, — неуверенно и смущённо. — С Новым Годом Вас! — так неуместно, что ему даже смешно. — А Тина... — Проходи, — перебивает и испепеляет взглядом, кричащем о том, что ему необходимо действовать. Лёша, даже не скинув куртку, заходит в гостиную и видит её, явно не ожидающую такого позднего визита. Тина, гордость которой вновь позволила наплевать на здоровье, в мгновение меняет лежачее положение, нервно подскакивая на кровати. Он смотрит на неё, такую домашнюю и чуть уставшую, и точно знает, что все слова любви, нежности и кротости придумали только потому, что знали, что родится та, которой первой в очереди всей Вселенной они посвящены. — Тина, я, наверное, пойду, — робко говорит Светлана Андреевна, точно стыдясь своего присутствия. — Звони, если что. Поцеловав дочку и собравшись, кажется, за пару секунд, женщина оставляет их вдвоём для очередного бессмысленного разговора. — Привет, — слегка улыбается и стоит будто вкопанный. — Пустишь? — Ты уже вошёл, — ровно и вовсе не так холодно, как он ожидал. — Ты прости за тот разговор. Тебя тогда так быстро увезли, я звонил Орлову, тебе писал. Я переживал за тебя, — подходит ближе и садится на край кровати, ещё не зная, что Кароль, находясь в заложниках постельного режима, не сможет сбежать, даже если очень захочет. — Как ты? Ничего серьёзного? Кароль не сдерживает смешок. Смотрит на него и боится ему верить, зная, как легко он крутит женскими судьбами. — Ничего, — даже слегка улыбается. — Лёш, не приезжай сюда. Как мне с тобой разговаривать, понимая, что Настя живёт с тобой, ничего не подозревая, не зная, где ты? Будь честен хотя бы с одной женщиной. — Я люблю тебя, Тина, — искренне настолько, что на мгновение кажется, что его любовь — не насилие. — Зачем ты сейчас это говоришь? — дрожащий голос выдаёт волнение. — Не повторяй этого больше. Езжай домой. Пожалуйста, не совершай ошибку. Если после всего случившегося ты каждый раз можешь спокойно смотреть Насте в глаза, то я так не смогу. Уезжай. Её слова — как билет в один конец, и Потапенко хочется кричать о чёртовой боли, которая впервые так остро ощущается каждой клеточкой тела. Лёша готов бороться за чувства, вот только война на два фронта приравнивается к предательству. Он сам считает себя трусом, когда понимает, что ни за что не скажет Каменских всё то, что происходило за её спиной, потому что иначе он останется один, а это его главный страх. — Прости, — медленно идёт к входной двери и внезапно оборачивается: — Даже не встанешь проводить? — Не встану, — отвечает, поражаясь чёткой формулировке заданного вопроса. — Пока. Лёша не отвечает, и Тина видит: её отказ вывел его из себя, но Потапенко старательно держит эмоции при себе. И когда он скрывается за входной дверью, Кароль, спокойно выдохнув и медленно опустившись на подушку, отмечает, что пережила ещё один непростой разговор с наименьшими потерями. Слёз нет. Ровно так же, как и сожаления. Сегодня она сделала всё правильно. Сегодня она попрощалась со вчерашним днём. И это придаёт сил. Будто она готова к новым идеям и авантюрам. И, может, завтра она вновь увидит его и потухнет, словно не сумевшая разгореться свеча, но сегодня она отпустила первую больную частичку прошлого, и, этот надоевший паззл, наконец, начал рассыпаться. Кароль тянется за блокнотом, ждущим своего часа, открывает чистую, не исписанную страницу и аккуратным почерком выводит: Всегда и всему говорить «да», Закрыв дверь во вчера. Откладывает записную книжку на стол и решает с новыми мыслями обязательно вернуться к этой странице, чтобы в один день из отдельно записанных фраз, особенно важных и нужных сейчас, когда-нибудь родилась обновлённая и окрылённая душа, положенная на музыку.