Кошатница

Не хочется заострять на этом внимание, но я очень люблю котов. Да, я та ещё кошатница. Такие, наверное, заканчивают жизнь в квартире из шерсти в окружении сорока кошек. Все же сложно оставаться безразличным к этим созданиям. Почему я об этом начала говорить? Потому что мама, наконец, купила котенка. Но не все так радужно, как могло бы показаться на первый взгляд. Для начала, она терпеть не может шерсть на ковре, поэтому и порода выбрана была под стать запросам. Это создание невзлюбило меня с самого начала, взаимная антипатия. Ничего не имею против сфинксов, но очень и очень против покупки животных. Заложилось это в моей голове совсем давно: кот, собака или ещё какой питомец – это не покупка, а друг. Друзей не покупают, мне кажется, животные это чувствуют, а насильно мил не будешь. От и вступили мы с Барсуком в отчаянную и оглушительную конфронтацию: я громко ругала его за очередные проделки, а в отместку получала ночные серенады под дверью комнаты. Дверь приходилось держать закрытой постоянно, потому что кот с первого своего дня дома начал гадить в мою кровать с завидным постоянством. И ничего не спасало. Ни совет баб Шур и Оксан с работы, это чудовище продолжало свои грязные дела. Неделю эта несправедливость оставалась безнаказанной, пока Барсук не получил тапком по толстым бокам, и я закрыла вход ему в свою обитель навсегда. С мамой они жили душа в душу – не замечали друг друга до тех пор, пока одна о другого не запнется, или последний не проголодается. На мой резонный вопрос зачем такая живность вообще нужна, получила исчерпывающий ответ «сама просила» и тема закрылась. Спокойно, Кира. «Спокойствие, Толька, спокойствие», как говорил один известный персонаж. Утро не задалось: Барсук таки пробрался в мою комнату и возобновил свой ритуал с кроватью. Нассал. Утро раннее, матушка спит, кричать не стоит. Стоит собираться на учебу и бежать со всех ног, чтобы успеть занять выгодное место для спокойной сдачи зачета. Раз уж зашла песня, то продолжу. Я учусь в медицинском, чтобы помогать людям и так далее, вы понимаете. Хотела всей душой в ветеринарку, но семейный совет решил иначе. В итоге, второй год корячусь на лечебном деле, с содроганием представляя себе трудовые будни в будущем. «Что ж, люди тоже животные. В какой-то степени» - успокоила я себя тогда и больше к этой теме и не возвращалась. Розовая мечта о питомнике для кошачьих никуда не делась, а медицина она и в Африке медицина. Захватила контейнер с едой и распечатанный перевод статьи. Училась я, безбожно ленясь на всем, что можно проленить, но завести приятные связи с обществен… с преподавателями умудрилась. Новая кафедра с новым предметом в этом году обрадовала наличием вивария с вполне живехонькими крысами, а для уточнения деталей исследования кружковцев их руководитель нашел «прекрасную, просто восхитительную статью старого друга, жаль только, что на русском его работы не публикуют». Работа оказалась на немецком, подруга успешно сдала меня на поруки этого преподавателя и вот уже как целый месяц я перевожу статьи в кружок, числясь его членом. Знать немецкий довольно несложно, если твой отец – носитель языка. Но сложно это знание поддерживать, если этот же отец свалил за бугор на историческую родину. Мама Исакова, я Нахтхольц. Угу, и сфинкс Барсук. Идеальная семья. Уход отца не подкосил маму, оставалась я и она вцепилась в меня со всей ответственностью и загорелась желанием отдать ребенка в языковой лицей. Питер располагал, и пришлось мне учить ещё и английский. От испанского я отделалась легким испугом, заявив, что немецкий нужно выучить на отлично, чтобы приниматься за другой. Открестилась так себе, понимаете, но это прокатило, а вот английский пытал меня практически всю школу. Несмотря на происхождение, полиглотом мне не стать – оценки за второй язык всегда были средние или даже ниже. Хотя результат был – развитие остановилось на разговорном английском и дальше не ушло, хотя латынь заинтересовала. Не претендую на гениальность, она только заинтересовала – ни единого занятия по нему в лицее я не посетила, прогуляла первые четыре, а после мама и успокоилась. Засмотрелась в окно и чуть не пропустила сдачу листов с ответами на билеты. А преподаватель принципиальный и после своего громогласного «Время!» принимать работы отказывается, а если все же кто-то не успевает, кривит губы из-за чего усы забавно топорщатся, несмотря на угрюмый вид. Попрощавшись с пожеланиями хорошо отметить Хэллоуин, я со спокойной душой отправилась в любимую кофейню. Интерьер слишком аляпистый и музыка громкая, но кофе очень вкусный. Не люблю скопления людей, но это место с приветливыми бариста все же умудрилось стать любимым. Сама отметить праздник я собиралась прогулкой по любимым книжным и канцелярским. Весело мигающий зеленый человечек на светофоре и стаканчик с ароматным кофе – ну что в этой жизни ещё может быть лучше, тем более перед выходными? Собралась быстро перебежать дорогу, но едва ли прошла пару метров. С оглушительным визгом тормозов в меня будто стена врезалась, выбив весь воздух из легких. Вроде бы вижу, как водитель с громкими матерками звонит в скорую и пытается трясти меня с просьбами не отключаться. Идиот, а если я что-то сломала? Едва я успела заметить, что любимый кофе разлился по асфальту, смешиваясь с темной вязкой жидкостью, как стремительно провалилась в темноту. Странное ощущение, когда асфальт превратился в патоку и тебя пытаются утянуть в неё, как в болото. - «Неплохо отпразновала Хэллоуин», - подумалось мне, пока голову не заполнило полное ничто. Ничто вокруг не ощущается, не слышится и не чувствуется каким-либо образом ещё. Я не ощущаю ни своего тела, ни пространства вокруг, будто бы оно есть и его нет одновременно. Нет, мне не страшно, здесь, где бы это ни было, нет страха, нет переживаний, только воспоминания, которые крутятся, как на пластинке, скрашивая досуг. Но и скучно не бывает. Глаза, кажется, видят, но видят настолько яркий свет, ослепляющий без боли, так что мир вокруг все равно в темноте. Не знаю даже с чем такое можно сравнить ещё. Вот так здесь, за гранью и нечего придумывать ещё что-то. Так устала… Может, здесь и реально что-то почувствовать. Стоило мне только едва прийти в себя, как стон самостоятельно вырвался из грудной клетки. Ноющая боль равномерно расходилась медленными волнами по телу. Усталость, накапливающаяся ещё в пустоте, рухнула всей массой прямо на меня и создавалось ощущение, что на груди лежит камень. Я помню сильный удар. Это была кома? Интересно, а так происходит у всех? Черт, как же я устала. Проснувшись во второй раз, я почувствовала ободок маски с кислородом на лице. На простое открытие век ушло столько сил, что в голове сразу же всплыл образ Вия. Я бы сказала, что все вокруг было размыто, но единственным, что я видела, был белый потолок. Кажется, рядом закопошилась медсестра, но звуков от расплывчатого пятна вместо её лица я не услышала, в ушах противно звенело, заглушая звуки окружающего мира. Попытавшись прислушаться к женщине(?), я нахмурилась и потеряла сознание от резкого укола в виски. Третий приход был легче, если не считать острой боли внизу живота. Мочевой катетер, как выяснилось чуть позже, совершенно не хотел вставляться в дрожащих руках медсестры, поэтому за дело взялся дежуривший врач. Этот же врач приходил несколько раз после того, как я пришла в себя. Проверял какую-то трубку в носу, которой я не помнила, пытался выяснить самочувствие, но, не получив ответа, покачал головой и сделал какие-то пометки у себя в планшете. Больше я его не видела, хотя утверждать не могу, он был серой тучкой без четких очертаний. Весь день шел до противности медленно, а уснуть я и вовсе не смогла, поэтому скучной была ещё и ночь. Заговорить мне не удалось и с врачом, пришедшим рано утром. Он представился доктором Уилсоном и вцепился в меня, как рак клешнями. Разговор на английском не удивил, наверное, авария была действительно очень серьезной, и мама перевезла меня в какую-то заграничную клинику. Доктор Уилсон подошел к моей проблеме немоты более понимающе и задавал односложные вопросы, на которые я могла хоть как-то отвечать кивками. В этом разговоре он и подтвердил моё предположение о коме, хоть и назвал это очень глубоким сном. Он так пытался меня успокоить что ли? Проблемой с голосом он, кажется, заинтересовался даже больше, чем состоянием в целом. Он долго рассматривал моё горло, пока его брови не сошлись на переносице. «Когда сможешь вставать, мы направим тебя на эндоскопию и узнаем какая злая ведьма украла твой голос», - он посмеялся своей же шутке, а я поспешила пожаловаться на зрение, пока он не ушел. Хотя бы насчет глаз он хоть что-то знал – ухудшение зрения были записаны в карте ещё до «происшествия», а кома усугубила эту проблему. Мои старые очки оказались в состоянии не состояния, так что поход к глазному тоже отложился в ящик «когда сможешь ходить». После того, как доктор Уилсон ушел, я заплакала. Как же мне хочется, чтобы мама была сейчас рядом, но позвать кого-то я не могла. С твердым желанием найти её, я решилась встать с кровати, ежесекундно вытирая крупные слёзы. Взявшись за бортики у изголовья кровати, я медленно поднялась, свешивая ноги и замирая. Голова закружилась и к горлу подошел кислый ком, но внимание было приковано к маленьким тонким ручкам. Я никогда не страдала от низкого зрения и эти руки… Даже если бы я месяц не питалась, они не смогли бы стать настолько тонкими. Бегло оглядывая комнату, я едва разглядела раковину с зеркалом у двери в палату и сразу же ломанулась к ней. Ноги предательски подогнулись, и я со звонким шлепком упала на пол, стукнувшись рукой о тумбочку. В полете игла капельницы, про которую я и не вспоминала, выдернулась из катетера в бедной руке и кровь крупными каплями начала подтекать из-под пластмассовой крышечки. Как же неудачно все получилось. Вид крови стал последней каплей и меня все-таки прорвало, как плотину. Тяжелые потуги, от которых уже болел живот, становились все более и более бессмысленными – в желудке, кроме едкого сока, ничего не было. Меня начало бить крупной дрожью и быстрое приближение к полу осталось последним, что я помнила. Наверное, в таком незавидном положении меня и обнаружили: хрупкое тельце в лужице крови и рвоты. Мне стоит поблагодарить всех богов, что доктор не посчитал это попыткой самоубийства. Мистер Уилсон принес мне несколько чистых листов, после того, как я вновь пришла в себя, и мы принялись за активное общение. Я уже могла сидеть в кровати, хоть и недолго, но разговор получился на славу. Я рассказала доктору все, что помнила об аварии, спросила, как мне быть с учебой и несколько раз спросила про маму. Знаете, настолько жалостливого взгляда мне ещё не приходилось видеть. Доктор Уилсон рассказал, что мы сейчас находимся в Лондоне, на дворе 1984 год и я сирота. Все, что я помнила он списал на сон, который я могла видеть в коме. Но, кажется, он просто посчитал это фантазией девятилетки, коей я и оказалась. «Кто контролирует прошлое, тот управляет и будущем», – Оруэлл знал, что писал. Отказываться от такого реального сна я не стала, но и оказаться в психлечебнице не хотелось. Умение красочно врать преподавателям оказалось к месту – надеюсь, я и правда была натурально расстроена, а на большее у меня не хватило моральных сил. На следующее утро ко мне зашел мозгоправ. Психолог доктор Мэдисон был улыбчивым тучным мужчиной с располагающими чертами лица и немного помятым халатом. Некоторую небрежность по отношению к себе он окупил сверхвнимательностью ко мне и к каждому моему слову. Я рассказала ему все то же, что и доктору Уилсону, разве что без прежней прыти. Доктор Мэдисон несколько раз спрашивал о деталях моего побега с кровати, но скрывать мне было нечего, а честность окупилась – мужчина дал мне небольшое зеркальце, чтобы я смогла рассмотреть себя. Черты лица были приятно знакомыми, и я действительно успокоилась. По его словам, мне не давали седативных, но мой темперамент он охарактеризовал очень приятным. Ещё сказал, что после такого сильного стресса со мной ещё все хорошо, и, пожелав выздоровления, удалился. Больше доктора Мэдисона я не видела. К тому же, по его словам, мне предстояла куда более важная встреча – представитель социальной службы, как меня предупредил доктор Уилсон, обязан побеседовать со мной в компании полисмена и их штатного психолога. Остановите Землю, я сойду.