взрослые игры

      Господин Юрий Сергеевич Петров, молодой врач, только закончивший обучение, наконец завершил свою дневную смену в терапевтическом отделении первой больницы, неспешно допивая очень крепкий чай без сахара. Как и полагается зимой, больных приплывало больше обычного, но на Новый год многих получилось выписать. Голова Юрия, который добрался домой с праздничной вечеринки за час до начала смены в больнице, невероятно болела и он, сделав два быстрых обхода, спокойно дремал возле батареи, полагаясь на доброту медсестер, положивших на доктора глаз. Но как только пробило пять часов, Юрий Сергеевич тут же взбодрил, одним глотком допивая жутко крепкий чай. Надеясь спокойно удрать из больницы, доктор прикинулся, что не слышит шороха в коридоре, быстро подбираясь к лифту. К большому сожалению Петрова, пожилая, но очень уж пристальная и требовательная старшая медсестра отделения Алла Владимировна нашла его чуточку быстрее.       — Погодите-ка, Юр Сеич, рано уходите, — с насмешкой протянула она прокуренным басом. — У нас тут эта, новенькая поступила.       Возводя глаза к потолку, доктор с деланной улыбкой обернулся к пенсионерке на пятках, быстрым шагом направляясь в кабинет. Сетуя на больную голову и отсутствие сна, доктор несколько раз проморгавшись, хлопнул себя по щеке и прокашлялся, строя на лице деловито-профессиональное выражение. Больную разместили в первой же палате, откуда Петров лишь утром выписал троих человек. На ходу Аллочка рассказала ему, что девушка свалилась буквально из ниоткуда посреди дороги — чудом машиной её, бедняжку, не переехали — без сознания и паспорта, а лишь с очень высокой температурой, отморожением верхних и нижних конечностей, повышением артериального давления и изнеможением. Присвистнув, Юрий явно ожидал увидеть на койке бездомную и пьяную женщину, но никак не симпатичную юную леди с копной рыжих волос и смертельно бледной кожей.       — Разденьте её от мокрой одежды, укройте, внутривенно антикоагулянт: варфарин или фениндион, что есть, парацетамол и анальгин, — командным тоном приказал он медсестре. — Как только очнется — измерьте и стабилизируйте давление. У неё есть с собой телефон?       Еще одна медсестра, помоложе и старательнее, тут же принялась рыться в рюкзаке новоприбывшей, лишь спустя минуту вытягивая небольшой сотовый. Доктор без препятствий разблокировал телефон, сразу же заходя в контакты, чтобы сообщить родственникам несовершеннолетней, на его взгляд, девушки плохие вести. Там было лишь три номера: непонятные под именами Ромка и Вероника, и номер, подписанный как «брат». Раскинув все «за» и «против», Юрий Сергеевич набрал контакт, выходя из палаты, чтобы девушку могли переодеть. После троих гудков неизвестный поднял трубку.       — Мила? — радостно протянул собеседник.       Доктор чуть ухмыльнулся: лежащей на койке пациентке с копной рыжий волос и россыпью веснушек очень подошло это имя. Прокашлявшись, господин Петров коротко и по сути изложил информацию в точной и официальной манере.       — Здравствуйте, я доктор терапевтического отделения первой больницы Симферополя Юрий Сергеевич Петров, недавно к нам поступила рыжеволосая девушка лет шестнадцати-семнадцати с этим телефоном, вы её знаете?       Неизвестный секунду молчал, переваривая информацию.       — Да, я её брат, Никита Рудик, а что произошло? — теперь его голос звучал встревоженно.       — Она без сознания, имеет отморожение конечностей первой степени, высокую температуру и давление, — изложил доктор. — Было бы неплохо, если бы вы дали её личную информацию и приехали, нужно купить кое-какие лекарства, узнать, нет ли у неё аллергии на что-то.       Послышался незамедлительный ответ и разговор был окончен. Отложив телефон, Юрий Сергеевич вновь зашёл в палату, где девушке уже поставили капельницу с медикаментами, укрыв специальным термоодеялом. С неожиданной заинтересованностью Петров глядел в её лицо, не понимая, что могло произойти в жизни девушки, окажись она в таком состоянии на улице. И пусть кожа лица всё так же отдавала белизной, но температура вскоре упала, больше не пугая доктора страшной четверкой. Вздохнув, он вернулся в свой кабинет, заварив крепкого кофе без сахара, отписал своей невесте раздраженным «скоро буду». Не удержавшись, с чашкой вышел опять проведать пациентку Милу, вызывая удивленный взгляд Аллочки.       — Юр Сеич, можете идти уже, я инструкцию поняла, справимся, — протянула медсестра, глядя на раздраженного доктора, не отрывающегося от телефона.       Неожиданно для себя, господин Петров решил остаться, бросая взгляды на девушку, чье самочувствие затрагивало его спокойствие. За окном усиленно нагнеталась погода, зашторивая голубизну свинцовыми тучами. Потягивая кофе, доктор дважды подрывался к своим пациентам и отписывал неугомонной невесте, чувствуя, что ничего из этого не делает его счастливым. В очередной раз отлучившись, Петров разминулся с братом Милы, заколачивая себе ещё одну чашку кофе.       Никита обеспокоенно ворвался в терапевтическое крыло, где прошлой зимой лежал с воспалением легких, оглядываясь по сторонам в поисках персонала. На встречу ему из приемной вышла пожилая медсестра и, заинтересованно поздоровавшись, без вопросов завела его в нужную палату, определив его цель, видимо, по цвету волос. Рудик был ещё немного сонным, так как только отсыпался перед ночной сменой в баре, где работает барменом, и чувствовал глубокую встревоженность от неприятной новости. Первым делом Никита сообразил позвонить Лапшину, с которым он только недавно выходил на пиво. Коротко проинформировав друга, парень облегченно поблагодарил его, мгновенно собравшегося к ним. Следовало позвонить и Нике, которая, пусть и не знает про иной мир ребят, но прибытием Милы будет удивлена ровно так же, как и сам Рудик. Легенда для Вероники — учеба его близняшки за рубежом на обычного маркетолога, так что частых звонков и еженедельных походов в гости от сестры не ожидалось.       На первый взгляд Никита понял, что его сестре было плохо: осунувшаяся кожа с нездоровой белизной и глубокие круги под глазами. И это — результат длительного процесса самодеструкции, к чему привела себя Рудик спустя шесть месяцев после реабилитации в Крыму. Грустно и обеспокоенно выдохнув, Никита присел на край больничной койки, вслушиваясь в монотонный отчет медсестры о давлении, обморожении и возможных усложнениях. В коридоре послышался шум, когда вдруг мимо палаты промчался Ромка, лишь на миг бросив взгляд на друзей, перед тем, как, полностью сфокусировавшись, остановиться и обеспокоенно нахмуриться. На шум бегущего мага пришел и врач, заинтересованно глядя на них обоих.       — Здравствуйте, молодые люди. Я доктор Юрий Сергеевич Петров, этой девушке нужно лечение и спокойствие, давайте поговорим в моем кабинете, — и рукой указал на дверь, но пропустил только рыжего парня. — Только родственник.       Второй, растрепанный и раздраженный друг его пациентки доктору, почему-то, не понравился. И он, пошевелив бровями, развернулся на каблуках дорогих «оксфордов», сопровождаемый гневным взглядом брюнета позади. Присев за стол, Петров первым делом увидел ещё один пропущенный вызов от невесты, про себя нехило чертыхнувшись. Никита неуютно умащивался на стуле, ожидая, когда доктор начнет разговор.       — Значит так, — мужчина начал что-то писать на бланке. — Мы подождем когда пациентка очнется и оценим её состояние, вполне возможно, что она могла серьезно заболеть, судя по обморожению конечностей и давлению, ваша… сестра?.. была в горах.       Он прочистил горло, глядя на рыжеволосого парня с затруднением, чего не скажешь о самом брате пациентки — он выглядел скорее обеспокоенным, нежели удивленным. Обмолвившись ещё парой фраз с доктором, Никита, нервно глянув на дверь, засыпал Юрия Сергеевича глупыми вопросами, без особого желания получить ответ — а уже через десять минут в кабинет зашла медсестра, выглядя слегка заторможенной, словно бы пьяной.       — Юр Сеич,  — залепетала она. — Воробейному мы сделали уколы, Наталочку Вениаминовну послушали, хрипы так и есть, а эту девочку рыжую отпустили, будут ещё какие указания — зовите, я там документики пишу, — и развернулась к выходу.       Доктору потребовалась секунда, чтобы переварить услышанное.       — В смысле отпустили? У неё только температура упала немного! О чем вы думаете?! — взревел Петров.       А Рудик, прошмыгнув сквозь медсестру, побежал к выходу, сопровождаемый злой бранью доктора терапевтического крыла. Перескакивая через несколько ступенек одновременно, Никита на ходу оседлал своего «серебряного мустанга», под звучный рев мотоцикла отправляясь домой, на съемную квартиру в самом центре Симферополя.

***

      Рудик выдохнула дым, покручивая сигарету между пальцев. Пусть Лапшин и подлечил её, но изнеможение и головная боль не ушли, заставляя девушку держать голову лишь в одном положении с закрытыми глазами. Рассказ Рудик вышел скомканным и не до конца точным, так как на многие вещи она решила не акцентировать внимание, и Лапшин, не без раздражения, заметил это. Он сидел на полу, попивая чай и дослушивая нервный шепот подруги, лежащей на диване; было уже за полночь, её брат ушел на работу, где они зависали несколько раз с Ромкой, и друзья остались вдвоем, анализируя нападение на Рудик со всех сторон. Нападающий мог спокойно убить её — девушка была столь безоружна и в полуобморочном состоянии, что даже ребенок мог сделать это. Но фигура в красном, управляющая существом, напавшим на Милу, словно бы оценивала её, позволив девушке уйти, когда та уничтожила монстра. Даже Господин Умник не смог опознать нападающего, говоря, что никогда не слышал об одноглазых убийцах, нагоняющих галлюцинации и парализирующих всё тело.       — Я поищу дома, мне кажется в документах моего пра-пра-прадеда может быть что-то этакое, — заявил Лапшин, — Он изучал разных существ, быть может что-то подойдет под описание.       Рудик отложила докуренную сигарету в сторону, закрывая глаза. Ей хотелось спать, но стоило лишь закрыть глаза — непропорциональное лицо нависало над ней из тьмы, а на фоне горящий дом, горящие тела её близких. Вздрогнув, Мила впилась в потолок безумным взглядом, чувствуя, как сбилось её дыхание. Подозрительно к ней повернулась голова Ромки и девушку вновь накрыла мигрень — мертвые синие глаза на столь любимом лице застыли в голове неподвижной картиной. Тошнота усилилась вместе с мигренью, Рудик почувствовала мокроту на своих щеках — оказывается, девушка плакала. Маг замер, на секунду не понимая, что нужно делать, а потом залез на кровать, ложась возле подруги. Прижав лицо к его груди, Рудик ещё сильнее заплакала, позволяя Лапшину поглаживать себя по спине и слушала монотонные утешения. От осознания того, что Ромка живой, а все, что случилось — лишь видение, Миле слегка полегчало, и она провалилась в сон.       Громкий звон упавших на пол кастрюль вывел Рудик из спокойного сна. В комнате было слегка сумрачно, а на часах — почти час дня. За окном развелась слякоть, небо укуталось в свинцовый наряд. Стоило Рудик подняться — по телу прошли мурашки от холода. Натянув толстовку Лапшина, Мила пошла на звук матов и на запах картошки — её лучший друг со скоростью профессионала нарезал капусту, одновременно напевая простенький мотив себе под нос. Улыбнувшись, Рудик направилась в ванную, по пути заглядывая в каждую дверь — в одной из них была спальня Никиты, где сам парень самозабвенно спал, только вернувшись где-то под утро домой. В зеркале на волшебницу смотрела бледная, вымотанная внутренними терзаниями девушка, с копной нерасчесанных волос и полнейшей неразберихой в самой голове. Усталость неподъемной ношей легла на плечи, а столь знакомый взгляд просил признаться: нет сил бороться. Нет сил ожидать новой порции боли, осознавать, что вчерашние галлюцинации могут превратиться в завтрашнюю реальность.       — Доброе утро, — весело протянул Ромка, во всю поедая картошку с мясом и капустный салат. — Приготовься признать мою гениальность в очередном деле: это пюре достойно стать чей-то первой любовью.       Мила улыбнулась, с неожиданной жадностью набрасываясь на самое вкусное пюре, которое ей лишь приходилось кушать, чем девушка и поделилась с другом. Тот послал ей самовлюбленный взгляд, попутно спрашивая, как обстоят дела волшебницы. По привычке, Мила ответила «всё хорошо», давая себе возможность исправить текущее положение на сказанное, чтобы не быть лгуньей. На улице медленно исчезала последняя возможность стереть каждую секунду той ночи, а безжалостно тающий снег отказывался быть хранителем той ужасной тайны, что застряла непроходимой пропастью между Рудик и Ромкой. Казалось, что лишь один неверный шаг — и она свалиться в устрашающую пустоту без возможности вернуться.       — Ладно, я домой, — сказал, поднимаясь, Ромка и одним заклинанием отправил всю посуду мыться в раковине. — Позвоню если найду что-то стоящее, хорошо?       — Заметано, — и рыжая волшебница закрыла за другом дверь.       И была в миг предоставлена лишь самой себе. Совершенно сбитая с толку, Рудик сделала себе чай, прислушиваясь ко звукам в ванной, что означало пробуждение работника года. Лишь спустя две чашки чаю на кухню приполз рыжеволосый трудяга, не без вины в глазах глядя на сестру.       — Привет, — сказал он, набирая картошку. — Ты как?       Рудик пожала плечами, сетуя на холодный кафельный пол, от которого по ногам шел озноб.       — Всё хорошо. Почти выспалась, в отличие от тебя, не так ли? — девушка лукаво наклонилась.       Никита в подтверждение смачно зевнул, тут же накидываясь на свой завтрак.       — Что думаешь о том, чтобы сходить на литературную сходку моих университетских друзей? Я, ты, Ника, Ромка? — спросил он с полны ртом. — Эти мои ребята очень талантливы.       Мила восторженно улыбнулась, радуясь возможности побыть среди обычной молодежи, не подозревающей о злых заговорах и магии, просто тусующихся по вечерам, волнуясь лишь об учебе. Они могут надеяться на лучшие вариации их будущего, в тот момент как Мила, волшебница из магической школы и главный враг ненавистника всей Таврики, гадает, наступит ли вообще её собственное. Мир — очень странная штука: поверни на одну сторону — цветочные поля и радуги сплошь да рядом, поверни на другую — обжигающий уголь и распеченная лава, и это единственный путь.       Из раздумий Рудик вывел появившийся из воздуха Лапшин, заставивший Никиту испуганно дернутся и тут же закашляться, при этом ещё и перевернуть на себя тарелку с пищей. Ромка лишь ухудшил ситуацию, убрав перевернутую картошку магией, параллельно набирая воду в стакан. Глаза близнеца Рудик превратились в две копейки, и он, отпивая предложенную воду, гневно смотрел на смеющихся друзей.       — Зачем же тебе двери, парень? — спросил Никита охрипшим голосом.       — Прости, мужик, но мне срочно нужна твоя сестра, — взбудоражено произнес Лапшин, с подозрением глядя на Милу искоса.       В миг поняв серьезность ситуации, девушка, отправив кружку в раковину под сомнительным взглядом брата, схватила друга за руку, позволяя ему отправить её в нужное место. Несколько секунд неприглядной тьмы и вот они в забитом помещении без окон, но с длинными стеллажами документов и неприятным запахом старого места. Оглядевшись, Рудик отметила, что оно всё же слегка обжитое: за столом у голой стены были одеяла, еда и куча разной канцелярии. Пройдя немного вперед, Мила вытянула первый попавшийся документ из полки, с удивлением читая оглавление на папке: «Драконы. Теория появления; особенности восточных видов. Запись №48 Первого Архивариуса Троллинбурга Милонира Лапшина». Девушка чуть ли не присвистнула, глядя на друга с изумлением. Как он мог скрыть от неё столь интересную информацию?       — Твой пра-пра-прадед? — спросила она пораженно. — Архивариус? Типа, библиотекарь?       — Нееет…       Ромка улыбнулся, присаживаясь на краешек стола, с глубокомысленным выражением лица ознакомляя Рудик с историей его семьи и историей Троллинбурга в целом, рассказывая девушке о вещах, что она не ведала раньше. Большой Архив Таврики — это место, откуда берут начало все знания о магии, заклинаниях и зельях; оно находится по другую сторону Ватикана, где почти не садится Солнце, освещая путь просвещения магов, владеющих магией времени. Они имеют дары видеть будущее, путешествовать в прошлое, видеть воспоминания и другие, загадочные и невероятные таланты. В каждом большом городе Таврики есть меньшие Архивы, которые подчиняются главному, а их управляющие обучаются в Большом Архиве десятки лет, живя для получения просвещения. Пораженная, Рудик не сразу поняла, что находится в Архиве.       — Но, разве можно хранить столь важные документы здесь, в обычном мире? — спросила Мила. — Даже если нет угрозы, то его найдут не-маги.       — Конечно, есть, — согласился Ромка, взяв со стола единственную фотографию в старой рамке с улыбающимся лицом в черно-белом тоне. — Когда деда «уволили», заменив младшим и более продвинутым парнем, они не учли, что он имеет право забрать все персональные записи с собой. Закон Ватиканской Цитадели. И мой дед сделал здесь собственный архив, пока маги искали их в Троллинбурге. Подозреваю, что они до сих пор ищут, ведь здесь хранятся очень важные документы. Очень важные, — сделал Ромка акцент.       Почесав лоб, девушка вновь заинтересовано посмотрела на друга.       — Ты нашел что-то о том чудовище?       Которое называется Охлом. Питается оно плотью и страданиями людей и животных, никогда не появляется в крупных поселениях, а обитает в лесу, питаясь местным зверьем и птицами. Но если Охлому попадется одинокий человек или небольшая группа людей, то тут оно свой шанс не упустит. Пристав к одному человеку оно ввергает того в уныние и питается негативными эмоциями. Такой рацион делает существо еще сильнее, и чем больше негативных эмоций испытывает «носитель» тем сильнее Охлом. Более опасными есть «горные» Охломы, одичалые и кровожадные, питающиеся редкими визитами гостей, но только лишь их эмоциями: этот вид монстра не ест плоть, а впитывает эмоции людей, доводя их до самоубийства. Они намного умнее и хитрее своих сородичей: горные Охломы проникают в сознание человека, заглянув в их глаза, и могут делать жертву слабой, парализуя её темной магией. Также их особенность в том, что Охломы не податливы светлой магии, и именно потому у Лапшина был столь подозрительный взгляд.       — Ты сказала, что убила его, — произнес Лапшин тихо. — Как? Каким способом ты смогла сделать это, не используя черную магию, Мила?       Рудик неловко повернулась к другу, понимая, что у неё совсем нет желания врать или выкручиваться. Но и сказать правду означает ввязаться в серьезные разговоры с Лапшиным, чего девушка так не любила. В голове крутилось воспоминание с того дня, как они с другом отомстили насильникам Белки, а потом сидели, завернувшись в одеяла в их комнате, держа дрожащую подругу за руки. Тогда Рудик определенно решила, что такие люди не заслуживают прощения, вторых шансов или забвения. Столь мерзкие, ненавистные ей существа, как эти златоделы и сам Лукой Многолик — они должны топится в собственной желчи, гореть от ненависти в глазах Рудик. Выбивать дурь из таких ребят тоже следует одним лишь известным им способом — черная магия. Поздно опомнившись, Рудик уже прокралась на Улицу Тьмы, знакомой своими криминальными началами, и забрела в книжный магазин, где не вполне законно получила несколько недешевых книжек. Их изучение завлекало Милу Рудик в неразгаданный омут таинственного и опасного. В некоторой степени она даже начала понимать Лютова: возможности черной магии шире, они почти безграничны. Но плата за них безумно дорогая — человечность.       — Ты не хочешь этого знать, — прошептала Мила, беря друга за руку. — Дай мне самой в этом разобраться.       Ромка смотрел на неё со слепой верой, понимая, что всё меняется. Мила Рудик больше не маленькая беззащитная девчушка, пытающаяся что-то и кому-то доказать. Теперь, собравшись с силами, на фоне ненависти и эмоционального изнеможения, его милая подруга собралась бороться соответственными методами. Бить в спину, быть хитрой и жестокой. Быть не той, кем она есть. По коже Лапшина пошел мороз от этого уверенного холодного взгляда серых светил.       — Не забывай, что случается с чернокнижниками, — сказал он тихо. — В конце… они все на одно лицо.       Рудик ощутила почти физическую боль, словно он влепил ей пощечину. Посмотрев на друга с непониманием, Мила отвернулась.       — Ты не… — запнулась на полуслове, и спустя минуту продолжила: — я понимаю, что делаю. Ничего не изменилось, а я стала увереннее. Мне нужно это, Ром.       Но парень ничего не ответил, глядя на подругу с досадой в глазах. Ему было тяжело понять, как человек, особенно Мила Рудик, может так сильно изменить своим принципам. Но ведь дело было не только в этом: девушка потеряла себя и свою стойкость не только в вопросах магии, но и в делах любовных. Все изменилось, ставки стали выше, цена дороже. Все, что могут юные волшебники, ищущие подлую истину — смирится. Смириться с тем, что ничто не вечно.       — У нас есть дела поважнее этого, Лапшин, — решила переменить тему Мила. — Фигура в красном плаще на месте каждого нападения. По телосложению — женщина. Она проверяет меня, смотрит, на что я способна. Готовит что-то более грандиозное.       — Шпион Лукоя? — спросил тихо Ромка. — Почему только мы во всем Троллинбурге понимаем, что этот сукин сын не мог просто взять и умереть.       — Не только мы, — возразила Рудик. — Некоторые учителя тоже не верят. Особенно после бала, когда на нас с Лютовым свалился обсидиан тогда. Это их проделка. Её. Его. Тьфу…       — И как мы можем быть готовыми к очередному нападению? — задумался Ромка. — Как предотвратить, увидеть откуда ноги растут…       Рудик знала, что это невозможно. Кем бы не была та фигура, она явно не хочет быть разоблаченной вплоть до момента, когда получит своё — смерть владельца метки. Чугунная печать, привычно нагревающая местечко над грудью, защищает свою владелицу, не позволяя вмешиваться в рассудок девушки, что и нужно Лукою — последняя часть его подлого плана. Тогда на горе фигура увидела, что, даже в полусознании, Мила сможет о себе позаботиться. Она не стала рисковать, разоблачая себя, но теперь система её нападок изменится — она будет осторожнее. Не исключено, что она могла увидеть главные страхи девушки с помощью прирученного Охлома. Она найдет способ добраться до метки, убить Рудик. Найдет способ уничтожить девушку если не физически, то морально.       Эвтетика боялась открыть дверь в свою квартиру, ведь там, неизменно злой, должен быть её сын. Чувствуя мерзкий липкий холод, женщина окоченелыми пальцами сняла пальто, поправляя светлые волосы с тупой болью в груди. На кухне послышался шорох, а потом — стон мужчины. На секунду застыв, женщина сжала правую ладонь в кулак, а её черный морион зажегся опасной тенью. Резко развернувшись из-за стены, она направила на лежащего на полу Лютова кулак, через непроглядность ночи едва узнавая сына. Пьяный, с побитым лицом, напухшими глазами и окровавленной скулой, он лежал, схватившись за ребра, заставляя мать замереть от ужаса. Не подходя к Нилу, Лютова побежала в спальню и гостиную, осматривая каждый миллиметр квартиры, так страшилась увидеть кого-то ещё. Наконец-то успокоившись, женщина подбежала к тяжело дышащему сыну, еле открывшему правый глаз. Даже пьяный и полуживой, он зло заворчал, вырываясь из рук матери, чувствуя больше моральную боль, чем страдания из-за ран. Направив на сына морион, Эвтетика принялась со скоростью опытного мага заживлять его ранения, борясь со злостью Лютова. Забрав его руки с побитых ребер, женщина сняла его грязную футболку, выводя узоры на посиневших участках. Агрессивно дышащий Нил крепко сжал исцеленные челюсти, что аж желваки заиграли. Быть в таком ужасном состоянии перед другим человеком ему казалось небывалым позором, но, вспомнив недавнее происшествие с Рудик, пришел к выводу, что круче того позора быть ничего не может.       — Кто сделал это? — спросила жестко мать, глядя на сына встревоженно.       Когда тот, ничего не отвечая, начал подниматься, чтобы уйти, Лютова взбешенно схватила парня за руку, вынуждая того смотреть ей в глаза. Повторив вопрос, наткнулась на вновь выросшую из-за неё стену из презрительности и ненависти. Столько отчаяния было в глазах сына, что, не удержавшись, Лютова заплакала, чувствуя, как немеет тело от того ужаса, в который превратилась её жизнь. Но взгляд Нила не дрогнул. Закаленный предательством и ложью, парень вырвал свою руку из слабого захвата матери, пьяной походкой направляясь из кухни. Он не хлопал дверьми, не кричал, лишь молча смотрел на неё с ненавистью. Оставшись одна, женщина заплакала пуще прежнего, закрывая рот ладонью. Некогда красивое лицо застыло в гримасе боли и ужаса. Ей хотелось кричать, бить руками о стену от безысходности и отчаяния, но всё, что она сделала — опустилась на колени, прижимая голову в к стене. Его присутствие волшебница заметила не сразу — еле заметное мерцание высокого мужчины не напугало её, не заставило дрожать от страха. Лишь усталость и печаль прижимали эту сильную женщину к земле, вопить хотелось от безысходности. Руша все законы морали и свои устойчивые принципы ради жизни своих мужа и сына, Эвтетика теряла саму себя. Это пугало.       — Только начало, госпожа Лютова, — прошептал Игнатий Ворант. — То, что случилось с твоим сыном — лишь начало. Ускорься, милая, ибо в следующий раз ты найдешь бездыханное тело.       От гнева плечи женщины задрожали, опираясь о стену она поднялась, вскидывая смелый взгляд на прозрачный дух.       — Зачем? — прочеканила она. — Зачем вам эта глупая девчонка и её чертова метка?       Повисло молчание, Лютова приготовилась к боли.       — Несмотря на твою дерзость, госпожа Лютова, я отвечу, — он прикрыл глаза на секунду. — Девятая часть. Вальрик, один из адептов Древиша, решил перехитрить её искателей, вновь запечатав обсидиан в старой заколдованной подземной пещере, где бы никто не стал искать её. Работая в Троллинбурге я узнал об этом, и многие годы мои люди пытаются обойти систему. Чтобы туда пройти нужно иметь чистые помыслы. Метка Милы Рудик защищает её сознание, не делая входов и выходов, а значит, делает её неуязвимой. Мне нужна метка, ибо такого же светлого артефакта сильного рода ведьмы Ветерок не найти. Теперь ты понимаешь зачем мне эта глупая девчонка и её чертова метка?       Эвтетика понимала. Оставшись одной, женщина вновь погрузилась в раздумья, тщательно планируя свои следующие шаги. Если эта меченоска сильная, то бороться нужно не физически. Нужно сломать её изнутри, вырвать душу, уничтожить всё самое дорогое для неё, довести её до того состояния, когда Мила сама отдаст чёртову метку, как это почти случилось тогда, на горе Чатыр-Даг. Хоть как не сопротивлялась девушка и её метка, но Рудик была готова прыгнуть. Лютова знает её слабости. И знает, как на них давить.       Тем самым временем, в соседнем подъезде обычного симферопольского района в квартире номер триста восемь Юрий Сергеевич Петров пустым взглядом всматривался в окно с изумительным видом, чувствуя усиленную головную боль от кофеина, бушующего в крови и голоса своей ненаглядной Катеньки, заставляющей его глаза держаться на выкате. Устало почесав переносицу, мужчина вышел, громко хлопнув дверью, чтобы перестать слышать её неприятные крики. Кольцо на пальце девушки больше не казалось ему столь хорошей идеей, о чем он имел смелость Кате и сообщить.       — Всё изменилось, — произнес он, устало оседая на пол. — Когда мы стали такими…       Когда он изменил своей Кате, и она потеряла своё к нему доверие, но не желание выйти за мужчину замуж. В отличии от самого доктора, изнеможенно вглядывающегося в потолок. Как же хотелось исчезнуть, испарится, всё изменить.       Перед глазами застыла бледная фигура с рыжими волосами.       Ему было безумно интересно, какие же глаза у Милы Рудик. Должно быть голубые или зеленые.       Точно.       Благородные зеленые глаза.