Второй шанс

      — Оу, — все же выдает Гвен, переварив и разложив по полкам собственное имя. — Оу, — повторяет, кажется, понимая что-то еще. — Оу-оу-оу!       — Что «оу»? — не понимает Майлз и хмурится. Такая реакция Гвен ему явно не по душе.       — Это же хорошо, просто отлично! — но ответ возмущает еще больше. Моралес подается назад и не делает вдоха.       — В смысле «хорошо», в смысле «отлично»? Гвен, что ты несешь вообще? Как это может быть отлично?       — Да так, что это я, Майлз, — правда, опять почему-то именно я тебя нахожу, а не ты меня, но не суть — я к тебе подошла познакомиться, наверняка завела речь о какой-то новичковой ерунде по типу «как пройти куда-то нафиг?», а ты носом крутишь и говоришь о том, что облажался и что не хочешь с ней больше встречаться! — он так и застывает с открытым ртом и надрезанным сердцем, смотря, как она, в воодушевлении при раздаче подзатыльников, убирает прядь волос за ухо, и не может в это поверить.       Вот она — ее реакция на появление Гвен в его окружении? Никаких ступоров, истерик, упавшего настроения — лишь «Вперед, Майлз, не тормози»? Майлз, конечно, понимает, что они с Гвен почти год как просто друзья, что они пытаются отпустить друг друга, пойти своими дорогами, и у нее есть парень (в его же лице), которого она по всем словам и описаниям, любит, но… ведь она любила и его тоже (любила же?).       И после всего того, что между ними было, говорить, что он — дурак, не понимает, не бежит с распростертыми объятиями к другой, плюя на отсутствие общих воспоминаний, на то, что Гвен из его вселенной может оказаться в корне иной по характеру и, тем более, по отношению к нему самому? «Воротит носом»…       Ему резко захотелось выключить ноутбук, вернуться в академию и отсидеть все занятия, все дополнительные, а потом прийти домой и забуриться в горячий душ, который выпарит абсолютно все то, что он успеет надумать за эти восемь-девять часов. Так гадко, что он несколько раз моргает, жмурится, и уже говорит: «Знаешь, я лучше…» — но Гвен решает пойти дальше.       — Погоди, мне звонит Питер, давай обрадуем папочку новостью! — да что вообще с ней происходит?! С каких пор Гвен Стейси выносит их личную жизнь, приватное обсуждение неловкости Майлза и его полное нежелание расставаться с ней, уходить к какой-то другой Гвен, на всеобщее обозрение? Майлз понимает, что в ситуации, в которой они находились — параллельные вселенные, паучьи силы и спасение мира каждый день — сильно ограничивала круг возможных собеседников, и что наверняка где-то в закромах у нее есть диалог с Питером (впрочем, как и у самого Майлза), как с кем-то более старым, мудрым «или что-то типа того», но приглашать его вот так. — Привет, Пит.       Она действительно сделала это — экран разделился надвое.       — Представляешь, Майлз нашел подружку? В смысле, Гвен из своей вселенной, но в перспективе — подружку, — он смотрит на нее во все глаза и не может понять, почему она так себя ведет. Почему улыбается своей белозубой улыбкой, смотрит на удивляющегося Питера с нескрываемой жадностью до реакции, и говорит обо всем случившемся, словно об упавшей ручке.       — О боже, с ее волосами все порядке? — искренне удивляется тот и переключается на Майлза, отчего раздражение достигает потолка. Разумеется, в прошлом эта шуточка приносила дискомфорт, потом обросла бородой и стала как-то посмешнее, пару раз даже сам Майлз начинал диалоги именно с нее, но сейчас… сейчас она откровенно бесила, до дрожи в пальцах, до сжимающихся кулаков, до резкого «Да!» как «Отвалите!» и хлопнувшей вниз крышки ноутбука.       Он знает, что будет жалеть, что он уже жалеет за резкость и вспыльчивость, но под ребрами свербит ноющей и попросту отвратительной гаммой эмоций, и он, даже глубоко и при этом немного рвано дыша, не может противостоять этой злости, этой агрессии, впервые чертовой Гвен, впервые чертовой другой Гвен и чертовому ему.       Крик досады тонет в подушке. Майлз мечтает задохнуться, но все, что его настигает, это гипервентиляция в отсутствии кислорода, влажная от слюны ткань во рту и треск разрываемой наволочки.       Он обязательно извинится перед ней, обязательно.       Но пока позволит себе ее чуть-чуть возненавидеть.       Когда Майлз уходит, между Гвен и Питером повисает тишина. И ей бы имя — «щемящая, неуютная», если бы Питер действительно не имел диалогов с Гвен, не знал, как она себя чувствует последний год и что, как бы она ни пыталась подменить одного Моралеса другим, у нее не получалось. Питер смотрит на закаменевшую Гвен, переставшую дышать, впившуюся взглядом туда, где было с ее стороны «окошко» скайпа Майлза, и улыбка ее, яркая, выражающая абсолютную степень поддержки и счастья, выгибается в обратную сторону.       Она потухает, потухает и Гвен — опускаются плечи и взгляд, она почти съезжает по креслу вниз и не знает, куда себя деть, за что зацепиться, чтобы остаться в строю, остаться той самой Гвен Стейси, что не показывает слабостей, верит только в лучшее и идет к этому самому «лучшему» семимильными шагами, но голова пуста, ни единой мысли.       — Как ты? — аккуратно интересуется Питер и готовится увидеть слезы на ресницах, но именно они — последнее, что позволяет себе Гвен в любых жизненных ситуациях, в том числе и этой.       Она ставит локти на стол, свешивая вниз запястья, и мотает головой. Питер оборачивается на колыбельку позади, проверяет, не проснулась ли Эмма, и наливает газировки из бутылки в кружку. Кажется, просмотр шоу Опры отменяется: его ночь займет диалог, полный тишины и понимания, криков и, возможно, слез, но он всегда готов поддержать.       — Меня трясет, — и, незримо улавливая это, Гвен открывает их путь в ночь. — Моралес — дурак.

***

      К утру ему становится еще хуже — и к перекипевшим мозгам добавляется бессонница и вялость, как после многочасового патруля. И сожаление, куда тут без него.       Еще до школы он пытался набрать Гвен, но гудки шли все дольше, а она не брала все дальше, и Майлз, перечеркивая мысли о том, что на этом все, конец, заменяя его теми, которые говорят о раннем утре и наличии занятий, решает написать сообщение, что им необходимо поговорить. Он, правда, не знает, как они поговорят, и не облажается ли вновь, но попытаться стоит, определенно.       Он закрывает шкафчик и заметно вздрагивает, когда рядом мелькает Гвен.       — Привет, — по-их-вселенски улыбчивая, она поправляет на плече рюкзак, прежде чем решиться и продолжить, несмотря на его искреннее удивление и ступор. — Я понимаю, что это прозвучит странно… — тем более, для того, кто умудрился с тобой еще вечером повздорить, а ты даже не в курсе, думает Майлз. — И вообще, девочки говорят, что ты вряд ли согласишься — девичьи посиделки, как-никак…       Она хмыкает себе и упомянутым «девчонкам», и делает это точно так же, как сделала бы Гвен, стоило заметить очередную лажу или его недо-подкат. Ресницы подрагивают, скрывая нечто легкое и загадочное, теплое и вместе с тем отстраненное, что, стоит заглянуть глубже, захватывает полностью, отводя на задний план и безвозвратно стирая все то, что она говорит. Майлз наблюдает за тем, как она заправляет прядь за ухо, как вообще существует эта прядь, которой на его памяти, у другой Гвен, нет уже два года как, отмечает про себя, слабо краснея, что прежняя прическа ей шла больше, а этот голубой ободок на светлых волосах кажется таким аккуратным дополнением, что впору вдохнуть восхищения.       И все же, горько он понимает, осаживая себя и выстреливая в херувима с арфой камнем, это другая Гвен. Не имеющая ничего общего с людьми-пауками, спасением мира и тем более — им самим. Возможно, она подошла к нему, потому что думала, что Майлз — такой же новичок, что, если сплотиться, можно как-то выжить в старшей школе, но это не так. И, лучше всего, стоит расставить все точки над i сейчас, чтобы потом не было неловко.       — В общем, я хочу, чтобы ты к нам присоединился, — выбивает она его из колеи, перебивая сложившееся предложение.       — Что? — опешив, он округляет глаза. Это явно не то, что он хотел услышать, да и сказать — определенно тоже. Но Гвен, кажется, и не думает внезапно отменять задуманное и быстро ретироваться; наоборот, она крепче обхватывает неизменную стопку учебник-тетрадь-учебник, и в этом жесте выражает настойчивость.       — Я хочу, чтобы ты присоединился ко мне и девочкам в подобии домашних посиделок, со знакомствами и играми, — повторяет она медленнее и оттого доходчивее. Потом понимает, на что могло быть похоже дополнение «и играми», и перебивает саму себя. — Не в том смысле, что там будут пошлости или что-то в этом роде, просто Брайс — та самая, у которой мы и хотим собраться — купила «Правду или риск» и хотела бы опробовать ее на нас… разумеется, если ты захочешь пойти туда со мной.       «Со мной».       Единственное место, куда ему предлагала пойти Гвен, это МакДональдс после совместного патруля. Они брали несколько гамбургеров, море картошки фри и соуса, занимали крышу самого высокого здания в округе и свешивали ноги в бездну городских фонарей и шума машин, и Майлз в каком-то смысле считал это нормальным — после надирания задниц плохим парням и он, и она обычно были зверски голодными, что и мыслей не было о том, чтобы целоваться или обниматься, как бы ни говорил об этом открытым текстом Питер или подслушивающий их Ганке.       Но это была старая Гвен-паук, которая хотела есть, и она ела с ним или без него, на высотке.       Здесь же — абсолютно новая Гвен, новенькая во всех смыслах этого слова, приглашает его, незнакомого парня, с которым их не объединяют даже ее волосы, отрезанные медсестрой, на «домашние посиделки» к каким-то девчонкам и заверяет, что никакого пошлого подтекста нет.       — Мне нужно подумать, — вырывается у него быстрее, чем он успевает додумать до конца. И вытаращивается на нее — вроде бы за такое «подумать» любая девушка может дать разворот-поворот, послать и уйти в далекие дали, поставив беспросветный крест.       — Хорошо, — но Гвен явно отличается от «всех», оставаясь в том же расположении и, кажется, немного светлее. Она перекатывается с носков на пятки, и уже готовится развернуться, чтобы пойти на занятие за толпой и оклкиком возможно тех самых девчонок, как бросает через плечо. — О, и можешь позвать кого-нибудь еще, друзья не возбраняются.       — Ага, — отзывается он и к списку отличий добавляется еще одно.       «Друзья не возбраняются» — Гвен бы точно так не сказала.

***

      — Ты точно придурок, Моралес, — заявляет Ганке, когда Майлз все же рискует и рассказывает ему о диалоге. На оскорбленную физиономию Ли решает пояснить. — Огонь-баба первой подходит к тебе, здоровается, хихикает, флиртует, приглашает тебя куда-то пойти с ней, неважно куда, куда-угодно, а единственное, что ты ей говоришь, это «подумаю»?!       Его очки сползают с переносицы, и ему приходится широким и раздраженным жестом усадить их обратно, посмотрев через стекляшки на продолжающего медленно уезжать головой Моралеса.       — И ты туда же? — не выдерживает он, вспоминая о том, что Гвен из другого измерения могла ему ответить в скайпе, но рухает на постель обратно — если бы что-то пиликнуло, Ганке наверняка ему бы сообщил. — Тоже скажешь попробовать и побежать за ней?       — Да за такой бы я не только побежал — пополз бы, облизывая каждый сантиметр асфальта, по которому она ходила! — и он не извиняется, когда замечает скукоженное и настороженное лицо друга, перебивает, стоит ему начать говорить о том, что Ганке, вроде как говорит о девушке Майлза, и вообще, друг, какого черта? — Черт возьми, чувак, это же Гвен Стейси! Твоя Гвен Стейси, все такая же бомбезная, от которой ты два года на стенку лезешь! «Подумаю!», тьфу!       — Вот именно, что это не моя Гвен. Моя Гвен живет за чертову тысячу вселенных отсюда, знает, кто я такой, является Женщиной-пауком, надирает задницы преступникам и не зовет никого в гости поиграть в игрушки в компании! — и то, стоит добавить, что «его» Гвен уже как год не его, что она встречается с другим, но по больному резать еще и тут Майлз не решается. Не хватало ему второго скандала за два дня.       — А еще она встречается с другим Моралесом и постепенно убивает тебя разговорами о нем, — но Ганке прет танком дальше, и даже когда видит беспокойство и нежелание разворачивать тему, цыкает, поворачивается к экрану монитора. Но не выдерживает и садится боком на стуле. — Это не мое дело, Майлз, встречаешься ты с кем-то или нет, но я не могу просто смотреть на то, как ты втаптываешь возможность наладить собственную жизнь в грязь, да еще попутно обижаешь неплохую девчонку. Да, я не знаю Гвен, не знаю, что ты в ней нашел такого бомбезного, что слюнями исходишь до сих пор, я слышал только разговоры, но ты не думаешь, что Гвен из нашей вселенной может оказаться стократ лучше?       Майлз фыркает:       — Невозможно. Гвен идеальна.       — Когда глючит — тоже? — Ганке бросает ироничный взгляд поверх очков.       — Это вообще другое! — он задыхается от того, что брешь в межпространственном перемещении в виде адской боли, которую Гвен приходилось терпеть из-за Майлза, Ганке поставил ей в минус и даже упрек. — Она не виновата в том, что…       — Прыжки разрывали ее нейроны, атомы или что-то там еще, — но и после сурового взгляда Ганке лишь крутит кистью, как бы обозначая, что это неважно. — Она не виновата в этом, да. Но и эта Гвен не виновата в том, что у вас не получилось, Майлз. Она искренне хочет с тобой пообщаться, приглашает на встречу, не имеет особых загонов — которые во время ваших возможных будущих отношений придется решать тебе — а все, что ты делаешь, это недовольничаешь и вздыхаешь о том, как было прекрасно целовать девчонку, расходящуюся каждые пять минут по пикселям. Круто, что, удачи тебе. Можешь убиваться дальше, но меня в это не втягивай.       Он поворачивается всем корпусом обратно к ноутбуку и хочет натянуть спущенные на шею наушники обратно, как его руку перехватывает Майлз, призывая побыть еще немного другом-психологом. Ганке смотрит на него снизу-вверх, через плечо и с немым вопросом в глазах, но видя, что друга что-то продолжает мучить, что он размышляет на тему того, как обозначить все то, что крутится в его немного поехавшей башке, Майлз ничего не говорит.       — Никто не заставляет тебя отказываться от Гвен, — но до Ганке потрясно доходит самостоятельно. — Никто не заставляет тебя сразу же встречаться с этой Гвен, признаваться ей в любви и впутывать во все то дерьмо, что ты обычно разгребаешь в костюме паука по ночам. Но, думаю, она заслужила банального нормального отношения и диалога, от этого еще никто не умирал. Даже я.       На последнем он хмыкает, и желание перейти к «Пожалуй, ты прав» отпадает — Майлз внезапно осознает, что в течение пятнадцати минут Ганке не только не пошлил и не вставлял в предложения неприличные фразочки, стащенные из различных игр или журналов для взрослых, но действительно смог вправить ему мозги, да еще и с аргументами, весомыми аргументами и логикой.       — И давно ты — спец по отношениям с девушками?       — С тех пор, как симуляторы свиданий заполонили стим, — продолжает в том же духе и как бы вспоминает, что в обозначенные игры не заходил уже неделю, кликая сразу по двум цветастым ярлыкам. Майлз закатывает глаза и припоминает лозунг, который часто обсуждал с Гвен как любительницей игр и виртуального пространства.       — «3D-тян не нужны»?       — «3D-тян не нужны», — кивает Ганке и выбирает последнее сохранение. Майлз поднимается с постели, понимая, что, если не спросит этого сейчас, то на ближайшую ночь друг будет потерян для мира, и прислоняется к столу.       — Но ты же сходишь со мной? Гвен сказала, что я могу позвать друзей, — начинает он оправдываться, когда застает на лице Ли тот самый вопрос: «Может, мне еще свечку подержать?». — И она там будет не одна, с ней будут девчонки. Не знаю, кто, но будут.       Ганке смотрит, смотрит еще с секунду, зная и выжидая, что если Майлз врет, и ему все же нужна нянька для посиделок с девушкой, то сам же и расколется на нервной почве. Но Моралес продолжает стоять ровно, немного взбудоражено и подавленно — от того, что все же решился, и того, что… решился. Смешанные чувства выражаются в подрагивающих уголках рта и влажных ладонях, что елозят по пижамным штанам.       В остальном же полный порядок, проверку проходит.       — Ладно, — соглашается Ли, и не успевает Майлз улыбнуться. — Но ты поговоришь с Гвен.       — Хорошо, — смиряется он: иначе Ганке потратит время куда лучше, чем на общение с живыми и теплыми людьми — в том же симуляторе, и это в каком-то роде хорошо.       Дополнительный пинок — это всегда хорошо, тем более что…       «Никто не заставляет тебя отказываться от Гвен».       … это просто разговор.

***

      — Чувак, когда ты спросил, не пойду ли я с тобой, я не думал, что это будет сегодня же! — возмущается Ганке, обнаруживая себя спустя десять минут после разговора уже на улице, кутающимся в кофту и при этом тягаемым за рукав Майлзом.       Тот перепроверяет адрес с бумажки, которую ему утром всучила Гвен, сказав, что он может подойти когда-угодно, «но обязательно после семи — закуски успеют приготовиться», и прикидывает, что пешком им идти минут десять. В костюме паучка было бы быстрее, но Ганке, подобно всем тем девушкам в беде, которых он спасал ранее, он попросту не вытянет.       — Думаю, оно даже к лучшему, что сегодня, — бурчит он и поднимает голову. — Иначе бы загоны добрались до меня, и я бы раза три уже передумал.       — Так ты все же согласен, что болен загонами? — Ганке ровняется с ним на дороге, делая на один шаг Майлза своих два. — Отлично, принятие проблемы — первый этап к ее решению.       — Ты только что назвал меня больным?       — Я только что сказал, что не все потеряно, — продолжает топать Ганке, и прохладная тишина ночи опускается между ними ненадолго, освещая иссякший диалог — до того момента, пока Майлз не останавливается у каменной дорожки, ведущей к одноэтажному дому, а адрес на почтовом ящике полностью не совпадает с тем, что написан на бумажке.       До сих пор он думал, что в округе академии «Вижнс» стоят лишь общежития и несколько кафе для студентов, и, если кому-то не нравилось делить комнату с соседом, он мог спокойно мотаться до родителей и обратно, тратить уйму времени на дорогу. Но, смотря на горстку домов, размещенную практически на территории академии, окруженную деревьями, аккуратную и буквально пахнущую деньгами, он понимает, что многого не знает об этом месте.       Каменная кладка идет витиевато, и Майлз не решается пойти напролом по подстриженной траве — вместо этого он виляет из стороны в сторону, шикая на Ганке, что порывается помять работу искусного садовника, и останавливается у входной двери, ярко выделяющейся «белой матовой» на фоне темного фасада.       Он выпускает из легких воздух и останавливается на полпути до дверного звонка, сжимает выставленный указательный палец в кулак, не рискует, но, дав себе моральную затрещину за неуверенность, прикинув, как Ганке сзади дает ему пинок под зад, все же звонит.       Интересно, откроет им Гвен или владелец дома? Как она будет выглядеть — так же сдержано, в школьной форме или почти что в пижаме, согласно «домашним посиделкам»? Будет ли вести себя скованно или расслабится, а даже если и второй вариант, то почему? Неужели, она не знала Питера из этой вселенной, не теряла друга и не заимела совместно с этим комплекс «Больше никаких друзей»?       — Чувак, выдохни, а то сейчас в обморок грохнешься, — шепчет ему на ухо Ли, как если бы рядом с ними уже кто-то стоял. Майлз с трудом сглатывает ком в горле и уже хочет — больше нервно — позвонить еще раз, чтобы сказать «Не судьба» и быстренько уйти (чертовы загоны!), как дверной замок щелкает, и в проеме возникает блондинка.       Но не Гвен.       И даже больше светло-русая при тщательном осмотре. Светло-русая и коротко стриженная, Майлз едва ли не интересуется, провернул ли и на ней кто-то технику «рука-плечо» и при этом прилип к волосам, потому что выбритый висок — был почти идентичен выбритому виску Гвен, когда их отлепили друг от друга в медпункте. Но вовремя прикусывает язык, вызывая реакцией или глупым выражением лица, изгиб тонкой брови и взгляд холодно-зеленых глаз, наполненных скептицизмом и «И чего вам нужно, гики?». Отточено худая, немного нескладная и при этом на вид невероятно жесткая, она упирается рукой, на обхват которой Майлзу может потребоваться меньше ладони, в косяк и смотрит дольше положенного — пока из глубины дома развеселый голосок, от которого сердце уходит в пятки, не интересуется:       — Брайс, кто там?       — Два каких-то задрота: один высокий, а во втором поместится три меня, — выкрикивает она, заставляя Майлза удивленно вскинуть брови, а Ганке — обиженно надуться.       — Ты имеешь что-то против полных людей? — грядет буря.       — Чувак, посмотри на меня, — но хамоватая девушка вдруг резко перестает быть хамкой. — Я не ела со вчера, а тут ты — такая булочка с корицей, просто слюнями исхожу, — и становится язвой. Она убирает руки в карманы, улыбается так, что звезде Голливуда проще удавиться, чем получить от стоматолога такую же улыбку. — Расслабься, я не всерьез.       — Брайс? — Гвен буквально налетает на нее, скользя по гладкому паркету, и поворачивается, слегка растрепанная к ним обоим лицом, которое тут же проясняется, стоит узнать в гостях новенького-старенького несговорчивого Майлза. — Ты все-таки пришел!       Моралес сглатывает еще раз, выдавливая из себя кривую, определенно непонятную на эмоции, ухмылочку, понимает, что наверняка выглядит глупо, и еще и крякает не то «да», не то «ква».       — Немногословный малый, — комментирует Брайс, дергая краешком рта и оставляя неоднозначное послевкусие от своего поведения — не то желания уйти и не пересекаться с ней больше никогда в этой жизни, не то нарваться на диалог, возможно — поругаться, но говорить-говорить, узнавать этого человека больше и больше. Майлз лишь однажды встречал людей подобного типа, и даже при всей отвратности характера, они были самыми располагающими к себе людьми.       Хамами. Но обаятельными. «Обаятельная хамка», — пожалуй, то, что в полной мере описывает ее, думает про себя Майлз, пока пристальный взгляд Брайс не прерывает слабый тычок в бок от Гвен.       — Не будь язвой, Брайс, он стесняется, — заступается Гвен, как если бы объекта обсуждения рядом не стояло и не краснело, как перезрелый помидор. Майлз ловит в ее голосе нотки родительской настоятельности, осуждения и при этом снисходительности, и хочет реально пойти и повеситься на собственном галстуке формы, которую почему-то до сих пор не снял. — Лучше пойди посмотри, как там горячие бутерброды.       — Наконец-то, еда, — радуется она и напоследок подмигивает Ганке, отчего тот впадает в ступор.       — У нее явно какие-то проблемы с парнями, — делится он мнением, которое наверняка далеко от реальности, но все же — обида делает свое дело.       — А разве Брайс — не мужское имя? — но Майлза интересует несколько другое (откровенно — что угодно, кроме стоящей напротив Гвен). Он прикладывает пальцы к губам, обозначая загруженную мозговую деятельность, но глаза то и дело скашиваются влево.       — Так, вы оба, ладно вам, — она упирает кулаки в бока, немного пружиня в коленях — Майлз отмечает, что вместо формы на ней — легинсы с черной кофтой в обтяг, но на ступнях — неизменно голубые балетки — и тем самым все же привлекает к себе всеобщее внимание. — Просто у нее своеобразная манера речи, так бывает, с этим ничего не поделаешь. Но она действительно неплохой человек.       — Не обнадеживай, я стерва! — раздается криком с кухни, и Гвен, заправляющая прядь волос за ухо, округляет глаза. После чего закатывает их, фыркая что-то не особо разборчивое, и предлагает наконец закрыть дверь и пройти внутрь.       Они попадают в огромную — просто гигантских размеров — гостиную, выливающуюся через цепочку тумб в кухню открытого типа, и прямо напротив отзеркаливающую все движения идеально вымытыми окнами, выходящими на задний двор, как успевает заметить Майлз, с бассейном и водной горкой. Если посмотреть влево и спуститься на две ступеньки, то можно утонуть ногами по самые лодыжки в мягком светлом ковре, сделать еще шаг и еще, и упереться в длинный изогнутый диван, на котором поместится семья из шести человек и останется место для небольшой собаки или огромного кота, напротив дивана — плазменный телевизор и искусственные цветы в вазах по бокам от него, и Майлз бы сказал, что у кого-то комплексы на все огромное и дорогое, если бы это «огромное и дорогое» не было обставлено со вкусом, так, что докопаться было не до чего, а единственное, что вырывается у него — это вздох восхищения.       — Обладеть, — шепчет он и задирает невольно голову — взглядом вверх по высоким потолкам, которых нельзя уловить снаружи дома, бесконечно белым и прикрытым во всех углах лепниной, выливающейся в нечто невообразимое: разномастные цветы, россыпь лиан-листьев и притаившиеся — если совсем сощуриться и всмотреться — в них маленькие птички.       — Смотри, слюной на ковер не капни, — внезапно прорезается третий, немного отстраненный голос. Майлз поворачивается: за одной из тумб, не переставая печатать на ноутбуке, сидит другая девушка — шатенка, в небольших очках, явно не добавляющих диоптрий, для красоты созданных, поднимает на него взор ровно на секунду — чтобы Майлз понял, что обращались именно к нему — и опускает обратно в виртуальный мир.       Он смотрит за нее, видит хромированную, укомплектованную по последним технологиям и вкусу, кухню, Брайс, что под возмущение Гвен все же берет с подноса только что приготовленный и безумно горячий бутерброд, старается подуть на него, укусить, остужая пальцы тряской в воздухе, но начинает печь, и в итоге она выплевывает его обратно, добавляя к возмущению еще и невероятное выражение омерзения.       — Ой, Гвенни, прекрати, я же его не облизала, — оправдывается Брайс, всплескивая руками, а когда Стейси хочет сказать что-то, резко разворачивается, беря второй поднос с закусками, бутылку газировки, и плюхается на ковер в гостиной. — Внимание, в тарелке есть бутерброд с отпечатками зубов — не сочтете его интересным для себя, и никто не пострадает. Что? — ловит она два взгляда, Гвен и девушки за компьютером. — Я же их предупредила. Если это не остановит, то это уже не мои проблемы.       Она пожимает плечами, мол, «я сделала все, что могла», берет один из стоящих на полу стаканов и плескает в него немного колы, обращая наконец внимание на Ганке и Майлза, все еще стоящих столбами поодаль от лестницы.       — Вы так и будете там стоять, или мы все же начнем знакомиться? — она изгибает бровь, когда Майлз квакает, переключается на Ганке, и лишь когда она достает из заднего кармана колоду с «Правдой или риском» до них обоих одновременно доходит.       — Больше никто не придет?       — Нет, — цокает Брайс языком, сдергивая целлофановую упаковку, открывает и просматривает карточки на предмет неприличного или брака.       — Браво, Майлз, пригласив меня на вечеринку для взрослых, ты лишился права стать ОЯШем* в отличном женском гаремнике, — Ганке шепчет ему на ухо, и Майлз слышит, как тот тяжело сопит, то и дело отвлекаясь на Брайс, тасующую карты и продолжающую вызывать в нем смешанные чувства.       — Стать кем? — но он переваривает фразу целиком, едва ли не повышая голос, чтобы услышали все. Вовремя захлопывает рот ладонью, ошарашенно оглядываясь на Ли и при этом борясь с желанием отвесить ему подзатыльник. — Это не взрослая вечеринка, это просто посиделки с друзьями!       — О, как мило, что ты уже считаешь нас таковыми, — мило улыбается Гвен, и оттого ему становится более неловко. Он опускает подбородок вниз в надежде, что сердце уже выпрыгнуло и предательски билось, выдавая его волнение с потрохами, но нет — перед ним лежит светлый ковер. — Но, как сказала Брайс, для начала действительно надо познакомиться.       — Посиделки с друзьями… — начинает тихо Ганке, казалось бы, желая окончательно добить Майлза. — И Гвен Стейси.       После чего, сбрасывая шкуру застопоренного ботаника-отличника, он садится с Брайс, оставляя место возле Гвен, и с интересом рассматривает так и не представившуюся девушку, снявшую очки и теперь смотрящую на него в ответ болотно-зелеными глазами.       Ладно, говорит Майлз сам себе, вздыхая, это всего лишь посиделки — не больше не меньше — лишь первый этап к тому, чтобы подружиться, а поэтому спокойно, ты справишься, Майлз. Да!       Он запинается.       Шагая к ним навстречу, он путается в собственных ногах, лишь благодаря удаче не рассекая лоб и нос, и глупо хихикает, когда три пары удивленных глаз обращаются к нему. Это не я не ожидал, так было задумано — кажется, нечто подобное и тупое он сказал, когда вошел в класс по физике, а они смотрели бредни Док Ок о параллельных вселенных, и единственной, кто засмеялся, была…       — Бывает, — Гвен улыбается ему, аккуратно хлопая по ковру рядом с собой и тем самым приглашая сесть. Он повинуется, отмечая — и сразу отметая — что ее смех все такой же прекрасный.       — Итак, — Брайс хлопает в ладоши, воодушевленно начиная. — Теперь, когда мы все в сборе, напитки, закуски готовы — все еще помним, что ничего с отпечатками зубов не трогаем — мы можем наконец начать, но не с этого, — она указывает на колоду «Правды или риска», — это мы оставим на десерт, а с того, чтобы познакомится: назвать, кто мы, что мы, чем занимаемся, как попали в академию «Вижнс» и зачем оно вообще надо было. Ну, и до кучи можно добавить что-то из ряда вон: по типу любви к подглядыванию за женскими раздевалками через дырку в стене.       На этой фразе она выразительно смотрит на Ганке, но когда тот поднимает брови, уже успевает отвернуться, словно это был не подкол, не к нему и вообще, Брайс — зайка.       — И, так как вы — гости, думаю, будет справедливо начать мне, — она вновь улыбается звездным Сириусом и добавляет тихо «хотя, если кто-то хочет, я совсем не против». — Меня зовут Брайс Уолк, и я относительно недавно в академии «Вижнс»: перевелась после неприятного случая в прошлой школе к моей милой Клэр — моей девушке.       Она смотрит на брюнетку и абсолютно никак не реагирует на то, как та закатывает в ответ глаза. Ганке издает понимающий «оу» — кажется, ответ на его вопрос о том, есть ли у Брайс проблемы с парнями, нашелся сам собой.       — Из особенностей могу сказать, что умею играть почти на всех инструментах, необходимых для подростковой рок-группы, и уже создала такую в «Вижнс» под названием «Валькирии», обязательно приходите на репетиции посмотреть. Особыми фетишами не страдаю, — на последнем она задумывается. — Вроде бы…       — Только если состоит в группе «3D-куны не нужны», — делится мнением Ганке на ухо Майлзу.       — Да мне и 2D не особо-то заходят, пирожочек, — но Брайс слышит их, после чего пожимает плечами, мол, я на этом закончила. — Кто следующий?       — Раз уж на то пошло, — начинает Клэр, обращая на себя внимание. — То я немно-о-жечко дополню историю Брайс тем, что мы не встречаемся. Мы — сводные сестры, и говоря так, она заботится обо мне, чтобы всякие не рисковали лишний раз ко мне подходить, что, кстати, не сработало в прошлой школе: она подралась с внуком директора академии «Скрэм», после чего ее отчислили.       — Все сказала? — щурится Брайс, явно недовольная тем, что ее репутацию хамки-безобразницы вновь подмочили реальным положением дел, и теперь та же булочка будет смотреть на нее как на заботливую старшую сестру.       — Меня зовут Клэр Томпсон, и я обучаюсь в академии «Вижнс» второй год, умею играть на синтезаторе, а также шпионить за вами через камеры вашего же ноутбука, — милая улыбка, не обозначающая ничего хорошего. Ганке вспоминает про бум, когда вся Америка кричала о том, что АНБ следит за людьми, сканирует их поведение для дальнейшей возможности управлять стадом, и вот оно — АНБ в лице милой девчонки, сидящей со стаканом колы перед ним. — Еще вхожу в топ-десять по уровню геймеров в стиме, и, к слову, этот факт с последним никак не связан — я предпочитаю играть честно.       — Ну конечно, — Брайс закатывает глаза, ни разу не вспоминая и не ставя тем самым в упрек случай, когда один из упорных игроков в какой-то «песочнице» не хотел признавать свое поражение, и Клэр пришлось написать ему парочку сообщений о том, как выглядит его комната и что порой он делает ночами, когда родителей нет дома, а сестра крепко спит. Парень нехило тогда перепугался, вызвал полицейских и начал судорожно все прятать, бить диски и коллекции фигурок, думая, что именно в них находится скрытая камера и микрофон, а Клэр получила уникальный сериал на месяц, которым не уставала упиваться.       — О мой Бог, — выдыхает Ганке, сверяясь со списком топа и прикидывая, кем именно может оказаться Клэр в виртуальном мире. Вряд ли она, не выставляя особо напоказ себя и свой реальный профиль, назвалась бы «Клэри-Клэри», остальных он просматривал иногда на фейсбуке, читал в твиттере, и они не походили на маленькую, компактную в фигурке и темноволосую Клэр, а значит, оставался только один профиль, числящийся восьмым среди его кумиров мира. — Ты — «ДаймундШайн»!       — Именно, — она откидывает волосы на спину, очаровательно и очарованно польщенная, что ее так быстро раскусили, но Ганке уже тянет руки, чтобы схватить эту чудную и волшебную ладошку.       — Мне так приятно познакомиться, господи, какая ты классная, я смотрел почти все твои стримы и то, как ты дарила сотни тысяч в детские приюты и дома престарелых, я просто в восхищении! — не перестает он выдавать сумбурный поток слов, все еще тряся маленькую ладонь и наблюдая, как легкий румянец наливается на худых щеках.       Клэр улыбается — не так блестяще, как сестра, но Ли достаточно.       — Спасибо. Быть может, я добавлю тебя в друзья, и мы как-нибудь сыграем? — она подмигивает ему, окончательно выбивая из колеи одного и заставляя напрячься другую.       — Круто, — Ганке отпускает ее и возвращается на место с видом человека, выигравшего в лотерею с шансом один на миллиард все богатства мира. — Круто…       — Как ты там говорил, «3D-тян не нужны»? — усмехается Майлз, подначивая его и получая тычок в плечо.       — Это не распространяется на богинь всея интернета, Моралес, — отмахивается он, смачивая пересохшее горло колой и перенимая право голоса представления. — Меня зовут Ганке Ли и вместе с Майлзом мы в академии уже два года; мы соседи по комнате, а также лучшие братюни во всем Нью-Йорке, — когда он смотрит на Майлза, Клэр и Гвен легко улыбаются. — Из сильных сторон могу назвать знание биологии и химии, а также способность сломать любую игру, которая попадет мне в руки, — он переключается на Клэр: скрываясь за стаканом, она делает еще одну пометочку относительно него. — Ну и в качестве вишенки на торте и невероятном факте о себе, скажу, что однажды помог предотвратить ограбление банка.       — Воу! А вот это действительно мощно! — Майлз округляет глаза под неприкрытый восторг. — Расскажи?       И оборачивается на Ганке, что от подобного напора — наверняка, случившегося впервые за его жизнь — из девичьего любопытства сначала заминается, прокручивает сперва нечто неприличное с участием всех здесь присутствующих, и все равно выставляет ладонь в знакомом жесте.       — Не все так просто, дамы, — и пусть гордость вперемешку со смущением заставляют голос в горле дрогнуть, он помнил наказ Майлза в тот роковой день. — Как бы я ни хотел поделиться этим с вами, но полиция попросила не распространяться об этом случае — ведь в какой-то степени это стыдно для них: просвещать народ, что за них все сделал «безоружный школьник», — он ловит подступающее разочарование и опускающиеся плечи. — Единственное, что могу сказать, что это было круто и страшно до жути, в меня стреляли!.. Но все обошлось.       Майлз едва успел тогда выпустить паутину, сбить траекторию выстрела, напасть на грабителя и крикнуть Ганке, чтобы он сматывался куда подальше. Ли, разумеется, не послушал и… оглушил огнетушителем еще одного, который хотел пристрелить уже Майлза. Помог подняться, поинтересовался, чем он может помочь, и в тот момент Моралес почему-то впервые не пожалел, что Ганке узнал о личности нового Человека-паука. Он сильно помог — не только с отвлечением, но и проведением «хода конем». А ведь началось все с того, что они просто хотели направить матери Ганке деньги за успешно выигранную олимпиаду.       — И так вышло, что Майлза мне не особо-то и хочется слушать, а поэтому, — Ганке смотрит на Гвен, подставляя ладонь, ожидая, что она хлопнет по ней. И под многозначительное «А я бы послушала» она «дает пять» и садится удобнее. — Порази нас.       — Не думаю, что это возможно, после ограбления и хакерства-то, — она потирает нос, на котором, Майлз клянется, не раз и не два замечал веснушки. — Но я постараюсь. Как вы уже все знаете, меня зовут Гвен Стейси, и я переехала сюда на прошлой неделе из городка под названием Все-равно-не-загуглишь — настолько маленькой деревни, что академия «Вижнс» усомнилась в достоверности документов об образовании, и решила на момент расследования вернуть меня на пару классов в детство. Да, я вас немножечко старше…       «На пятнадцать месяцев», — повторяет Майлз про себя.       — …но, надеюсь, это не помешает нам классно тусоваться впятером. Из «особо интересного» ничего особого и интересного нет: несколько лет увлекалась балетом, но бросила. Играю на барабанной установке.       — Настолько хорошо, что мы взяли ее к себе без дополнительного прослушивания, — Брайс притягивает к себе Гвен за шею, как если бы они были всю жизнь лучшими подругами, и заставляет Стейси немного покраснеть. Она же, в свою очередь, заставляет покраснеть Майлза, что не сводит с нее взгляд.       Балет… установка… группа. Гвен не рассказывала ему об этом. Неужели, в этом и состоит их разница?       — Да. О, еще мой отец полицейский, так что, если кому-то понадобится помощь, — могу подсобить, — она забирает волосы пятерней назад, так и не поясняя, чем конкретно может «подсобить», но смешинки, мутирующие в чертят, под длинными ресницами доводят Майлза до мольбы о том, чтобы Гвен в этой вселенной оказалась покладистой девочкой, и не приносила ему и всем вокруг проблем. Ну, пожалуйста. — И у нас остался последний участник. Расскажи нам, Майлз.       И пусть в ее глазах читается «Расскажи мне, Майлз» (Боже, Моралес, оставь свои влажные фантазии в покое и веди себя прилично!), он все равно ощущает себя больше в ступоре, чем в смущении. Как будто вновь оказался на уроке физики, когда весь класс во всю смотрит бредни Док Ок, а он загоняет им за время и Эйнштейна.       — Ладно, — он криво улыбается, готовясь выдать нечто гениальное. — Меня зовут Майлз Моралес, и, как сказал, Ганке, мы с ним соседи по общежитию. Я попал в академию «Вижнс» два года назад за успешно пройденные тесты, и я…       … Человек-паук       … Каждый день спасаю мир.       … Влюблен в девушку, которая сидит среди вас, но у нас не получилось из-за буквально разных вселенных.       — Спасаю кошек? — кривизна ухмылки прогрессирует, и вот ему уже хочется хлопнуть себя по лбу. Конечно, разумеется, с тем же Ганке он может пооткровенничать, потому что в самый неподходящий момент, в который только можно было попасть за жизнь, он застукал шесть людей-пауков на потолке в собственной спальне, но что скажешь тут?       В его деле главное — анонимность, и чем меньше людей знает о личности под маской, тем лучше всем вокруг, это Майлз понимает. А поэтому даже под смешок Брайс сжимает зубы в надежде что-нибудь не ляпнуть.       Пусть это звучит по-идиотски, зато правдиво: он действительно спасает кошек на патруле время от времени и в перерыве между реальными противниками; особенно ему везет на Квест-роуд, где, Майлзу позднее начало параноидально казаться, бабушки сами забрасывают своих питомцев на ветки повыше, чтобы он спускал их обратно.       Крепче крепкого он задумался над этим, когда в один из дней не приходил долго — очень долго, раздавал тумаки местному хулиганью — а когда в итоге явился, добрая на вид бабуля уже стояла с подносом печенья и сетовала, что боялась, что он не придет — ведь иначе пропало бы печенье!       Он не стал докручивать рассуждение о том, было ли это печенье приготовлено специально для него (на подобные мысли наводили небольшие сахарные ниточки-паучки) или же старушка нашла личную мусорку, в которую можно пихать все, что осталось — «он все равно сбросит на своих «лианах» лишние калории». Но впредь у нее ничего не берет и старается сразу смыться.       Между тем Брайс, не реагируя на его мину, хлопает в ладоши:       — Окей, спустя бессчетное количество болтовни, — «ты сама предложила познакомиться», напоминает ей Клэр. — Мы все же сделали это, и теперь можем приступать к десертной части нашего вечера. Готовьте слезки для того, чтобы рыдать в углу и звать мамочку на помощь, мы начинаем самую хардкорную и унизительную игру — «Правду или риск»!       Отточенным движением она вытаскивает на свет колоду и хлопает ею бесшумно по ковру. Стеклянная бутылка, которая наверняка не будет скользить так ловко, как по дереву, приземляется рядом, и отчего-то Майлзу не становится спокойнее из-за отсутствия на коробке надписей «хардкорная» и «унизительная». Зная свою удачливость, он и без них облажается по-полной.       — Да начнется Ад!

***

      И хоть Брайс раз триста проговорила, что «это будет их самым незабываемым кошмаром на ближайшие три часа» (она даже таймер поставила на мобильном), ничего сверхсерьезного или пугающего не случилось. Возможно, виной тому наличие карточек и невозможность придумать что-либо самостоятельно — игра, имеющая рейтинг «6+» вряд ли вообще могла содержать что-то серьезнее, чем бой подушками, но Уолк и тут постаралась вставить палки в колеса. «Сделать игру интереснее», как она заверяла с ангельскими глазами.       Так, жертва могла перейти от неудобного вопроса в «Правде» к еще более неудобному действию в «Риске», но никак не наоборот — «если идти на риск, то ва-банк, если позориться, то не меньше чем тренд в ютубе». И они могли бы всем скопом начать возмущаться, если бы сама Брайс не придерживалась собственных правил. Она взгромождалась на стул и танцевала ламбаду так, словно завтра не существовало, заражая своей улыбкой и умопомрачительной энергетикой, разрастающейся под действием льющейся музыки, и их, Клэр, Ганке, Гвен и Майлза, действовать безрассуднее и расслабленнее — настолько, что некоторая правда заменялась риском осознанно.       И они соревновались, кто докинет больше пустых банок с трехочковой-отдиванной зоны до мусорки, стоящей у холодильника на кухне, кто быстрее опрокинет в себя целый стакан воды и не поперхнется, съест лимон, не поморщившись, и многое-многое другое, командное, не считая множества личных поручений. Так Гвен показала оттенки прошлых умений балерины, совершив несколько головокружительных прыжков — благо, размеры гостиной позволяли — Майлз раскрыл нараспашку окна, ведущие во двор, и во все горло, откровенно и честно, закричал о том, как он любит Нью-Йорк и родной Бруклин, ловя ветер в лицо, как если бы был Человеком-пауком на одной из высоток в ночи. Клэр выкладывала их неудачные фотографии в закрытый инстаграм, снимала истории и хохотала так, что Ганке едва не уронил ее со своих плеч, выполняя уже десятую минуту роль верного и доблестного пони, везущего принцессу по королевству.       — Думаю, еще с полчаса их не стоит брать в расчет, — Гвен берет очередную карточку из порядком похудевшей колоды и многозначительно провожает игровой тандем взглядом. Майлз хмыкает, в очередной раз задерживая на ней внимание дольше обычного, не привыкнув окончательно (да и вряд ли привыкнет в ближайшем всегда) к тому, что она вновь рядом, не глючит и не знает ни о чем, что пережила с ним Гвен из другой вселенной, и беспокоится за Брайс, которая смотрит на Ганке и Клэр, как дикая кошка на добычу — только дай повод напасть. — Готов рискнуть, Майлз?       Но смешок отвлекает — он встречается с ее пронзительно голубыми глазами, увлекается изгибом тонких губ и открытой из-под воротника шеи — и спустя мгновение отвечает ей тем же.       — На все двести, Гвен.       — Самый позорный случай в твоей жизни? — но судьба в лице Гвен просит триста.       Майлз моргает, переваривая «Правду», а когда доходит весь смысл, и вовсе готов закричать.       Господи, нет, только не это. Только не «Привет», не метод «рука-плечо» обернувшийся катастрофой, залитой на просторы портала их академии.       — Кажется, вспомнил, — прерывается от морального испепеления Брайс, помахав перед носом Майлза ладонью. Тот ловит ее довольно умело и аккуратно, не больно сжимая, и наконец открывает рот с вдруг прилипшим к небу языком.       — А… а если выбрать «Риск»? — с надеждой, но без особого просвета, спрашивает он, не желая, абсолютно — просто нет, никогда и ни за что — не хотя поднимать эту тему с новой Гвен, которая не вставляет этот позор в каждый удобный и неудобный случай, а потом довольствуется его скривленной рожей и смущением, длящимся пять-десять-вечность минут!       Гвен смотрит на карточку вновь, и толика сочувствия в ней подсказывает Майлзу, что лучше б он заткнулся и не заикался даже про риск.       — Повторить самый позорный случай в вашей жизни, — бам-бам-бам — каждое слово, словно гвоздь, вонзающийся в крышку гроба. — В случае, если необходима помощь другого человека, можно использовать задавшего вопрос.       Гвен. Использовать Гвен, чтобы воссоздать самый провальный, унизительный и просто прекрати-меня-мучить-по-ночам момент в его жизни! Моралес стонет, зарываясь пальцами в волосы и жалея, что не рассказал им о способности становиться невидимым и сбегать с поля боя раньше, и теперь не мог воспользоваться ей по назначению.       Нет, он конечно может сослаться на дела, сказать, что он отказывается, но, судя по тому, что вытворяли остальные на протяжении вечера, на запал Брайс и бесконечный контроль, чтобы никто не отлынивал, его сожрут с потрохами завтра же за трусость, наглость и вообще «ты чего это возомнил о себе, Моралес?».       — Все настолько ужасно? — аккуратно интересуется Гвен, замирая ладонью в паре сантиметров от его плеча.       — Что у вас тут? — прилично красная и запыхавшаяся, до нельзя довольная Клэр плюхается на ковер и смотрит на каждого по кругу. — Вы как на похоронах.       — Майлзу достался рассказ о самом провальном эпизоде, — поясняет Гвен, и лишь Ганке понимает, в каком последнем и не самом освещенном месте оказался его друг.       — В смысле, то самое? — округляет он глаза, а когда Майлз кивает, то не находит ничего лучше, чем присесть с принцессой своего игрового сердца и заявить. — Наконец-то посмотрю на это вживую!       — Предатель! — не выдерживает Майлз.       — Столько раз об этом слышал, но так и не довелось даже видео глазком увидеть.       — Это сняли на видео? — интересуется Клэр.       — Если он не хочет, то мы можем этого не делать, — заступается Гвен, и волна тепла проходится от ее аккуратной ладошки, все же упавшей на его угловатое плечо.       — Ну уж нет! — ожидаемо фыркает Брайс. — Столько всего было сделано, и ради того, чтобы Моралес не смог нам что-то рассказать? Все мы перешагнули через себя и не сломались… ты хоть знаешь, как я боюсь в обычной среде танцевать на публике?       — Ты? — задыхается Гвен. — Да твое движение бедрами надо в «Танцах» обозвать запрещенным приемом и поставить плашку «Не для детей»!       Брайс закатывает глаза, скрещивая руки под грудью, но не без толики смущения, граничащего с надменностью, за признание каких-никаких навыков.       — Это ничего не меняет.       — Знаешь, — начинает Клэр, смотря на напряженно сопящего Майлза. — В том, что ты облажался единожды, нет ничего зазорного.       — Это видело полшколы, — тихо стонет он, потирая шею. Ему стоило огромных трудов и накопленных на новый велик денег, чтобы парень-информатик удалил его с портала академии, и «пол-» не превратилось во «всю» школу. Ему и так хватало смешков первые несколько недель.       — И что? — но Клэр, кажется, не пронимает его проблема. Она садится по-турецки, складывая пальцы в мантры, словно собиралась помедитировать. — Даже вся школа — ничто в сравнении с семью тысячами гиков по всему миру, что видели величайший из величайших провалов, который только я могла совершить в начале своего игрового пути.       — И что ты сделала? — озвучивает вопрос присутствующих Ганке.       — Решила, что все могу, и отправила милашку-Бруду в одиночку на Акса с Бристом, выйдя из-под башни и только на половине пути поняв, что зарядов-то нет, отбиваться нечем, — и пусть Майлзу, как и Гвен с Брайс, это ничего не дает, однако Ганке поднимает брови и отодвигается назад, возмущенный до нельзя.       — Но это самоубийство!       — Игроки по пати кричали совсем другое, да и чат разрывался от того, какая я курица, кто вообще меня пустил в Доту, и все кошмарнее и кошмарнее. Наутро я проснулась королевой мемов, я не знала, что в принципе можно наклепать за несколько часов несколько сотен картиночек, говорящих о моем позоре и том, как сильно я облажалась, — и идя все дальше, Майлзу все меньше кажется эта история мотивирующей. Клэр больше нагнетает. — Но, знаешь, даже после этого я не перестала играть — да, хотелось забиться в углу, сменить ник и все игры, что были в стиме, но я пережила, и теперь посмотри, где нахожусь? Восьмерка в топе, почти четыре тысячи часов игры в Доту и никакой лажи в пати.       Она подмигивает ему, и он облегченно выдыхает.       — Старички-подписчики иногда пишут на стримах о том, чтобы я «не бросала милашку-Бруду в самое пекло», но уже не с ненавистью или желанием закопать мои кривые руки где-то во дворе. Видео все еще лежит в открытом доступе — после всех попыток удалить или заблокировать его, оно множилось, как чумное — но, думаю, оно и к лучшему: ведь так у меня есть наглядное пособие, как делать не надо, и я его придерживаюсь, — отпивает из наверняка чужого, давно перепутанного и многократно переставленного, стакана. — Придерживайся и ты: помни, но не повторяй своих ошибок.       И ведь верно. Его ошибка состояла не в том, что он захотел провернуть технику «рука-плечо» с новенькой Гвен, а в том, что из-за новоприобретенных способностей Человека-паука он прилип к ее волосам. Сейчас его способности находятся под контролем — спустя два года Майлзу не нужно петь или думать о розовых пони, чтобы отлипнуть от стены или перестать быть наэлектризованным, — а значит, ничего подобного с Гвен из этой вселенной не произойдет.       Но все равно чертовски страшно.       — Ладно, я сделаю это, — соглашается он, переключаясь на Гвен. — Поможешь мне?       — Да, конечно, — она поднимается вслед за ним на ноги, отходит от общей компании и терпеливо ждет, пока его внутренне перестанет потряхивать. Черт-черт-черт.       — Пусть это и нечестно, но для общего блага, я оставлю его тут, — Клэр понимающе кладет на ковер телефон экраном вверх, который не выпускала до этого несколько часов, снимая по поручению одной из карточек все происходящее, и Майлз ей благодарен. — Твори фигню, Майлз. Потом вместе посмеемся.       — Д-да, да, х-хорошо, — а вот это было явно лишним. Ведь именно фигню он и будет сейчас творить.       — Что мне делать? — интересуется Гвен, непривычно-привычно улыбаясь и наверняка думая, что сейчас случится нечто интересное. Майлз сглатывает комок, застрявший в горле, вытирает о штаны влажные ладони, надеясь, что следов не останется, и оказывается на добрых пару сантиметров ниже Гвен.       Пубертат и его прелести в виде неконтролируемого роста и увеличения всего нужного и ненужного, оказался просто ничтожным союзником, и теперь Моралес вынужден приподнимать подбородок, чтобы она, опустив ресницы, смогла с ним встретиться взглядом и тем его подбодрить. Аккуратные пальчики с не менее аккуратным черным маникюром скользят меж прядей — в аккурат с правой стороны, как бы издеваясь, но нет (Майлз, нет, она не знает!) — закладывают их за ухо, усыпанное колечками пирсинга, и пропадают в складках юбки, опустившись.       Не дожидаясь ответа, она подходит ближе, и аромат легких духов, которых он не замечал весь вечер, сидя с ней практически бок о бок, начинает щекотать легкие. Майлз принюхивается: все те же, что он впитывал в их встречи с Гвен, собирал пальцами и губами с щек и шеи, вдыхал и наслаждался.       Наслаждается ими и сейчас, тягая носом новую порцию цветочно-легкого и немного успокаиваясь.       — П-просто стой, я все сделаю сам, — бормочет он, делая шаг вперед и буквально врываясь в этот водоворот из воспоминаний, запахов, смеха и неконтролируемого желания сжать в объятиях и никогда не отпускать.       За весь вечер Гвен ни разу не разошлась пикселями, и это должно было стать определяющим фактором к тому, чтобы понять: «Она — другая» — но отчего-то Майлзу парадоксально кажется, что все именно так, как и должно быть. Словно спустя два года он впервые попал на свое место.       Немного неловкое — ладонь падает на девичье плечо — и возможно идиотское — искривленно-надменные брови — но все же его место.       — Привет, — его лицо кривит, как если бы смешал кайенский перец с лимоном и глотнул залпом. Но, несмотря на изначальное удивление, непонимание и постепенное осознание происходящего, уголки его губ при белоснежной улыбке ползут дальше вверх.       — Эм… привет? — все же переводит она взгляд с ладони на его лицо. — Это все?       И интересуется так, что всю напыщенность и «подготовку» сдувает. Майлз резко одергивает себя, выходит из ауры духов, после чего вовсе прячет руки в карманах брюк, сжимая кулаки.       — Ну… э-э-э…       — Нет, прости-прости, — начинает она тут же извинительно, вновь сокращая между ними расстояние. К миловидной улыбке подключается снисходительность. — Просто ты так отреагировал на этот «Риск», словно у тебя случилось нечто ужасное, а тут… «Привет», серьезно?       Она приподнимает одну бровь в ироничном скептицизме, отводя бедро в сторону, что у него не остается и шанса:       — Когда я так сделал, я приклеился к волосам девушки и не смог отлипнуть. Мы кружились в главном холле академии, пока на нас смотрели все кому не лень, а после того, как я предложил ей сильно дернуть, она бросила меня через голову, и уже на полу нас разняли мисс Харбранд и медсестра, — Брайс на пару с Ганке прыскают в хохоте, Клэр ойкает. Одна Гвен выделяется молчанием и расширившимися зрачками. Она явно не этого ожидала. — Масло и спирт не помогли, а поэтому волосы пришлось состричь… на манер Брайс.       — Ты что-то имеешь против моей прически? — внезапно замолкает она, настороженно зыркая.       — Я — ничего. Но ты представь девушку, которая пришла в школу с длиной Гвен, но из-за несчастного случая и одного придурка на пути, ей приходится возвращаться домой уже в стиле панк-рок?       — Круто, — но Брайс прерывает Гвен. И эта улыбка, полная воодушевления и представления, заставляет его шокировано уставиться на нее. Гвен из другой вселенной даже извинений его не захотела слушать, хотела, чтобы он заткнулся и никогда в жизни больше об этом не заикался, спал в пакете, потому что она могла выследить его и настигнуть (плевать, что спустя два года стрижка не изменилась, но сам факт!), а тут…       — «Круто»? — он не понимает, смотря на нее, пока она проходит мимо и с грацией и плавностью кошки соскальзывает на ковер рядом с Клэр.       — Да, Майлз, это — круто, — повторяет Гвен с той же категоричностью. — Потому что это — новая краска жизни, которая, если тебе понравится, сможет раскрасить стены в спальне.       — А если нет? — вряд ли бы Гвен из другой вселенной его слушала с такими рассуждениями. Скорее — опрокинула бы еще разок через бедро.       — Тогда есть растворитель, — но Гвен из этой ловко отбивает нападку, даже не расценивая ее как таковую. — Быть может, это прозвучит немного максималистично и неоправданно глупо, но я считаю, что в жизни нужно попробовать все. Потому что однажды она неожиданно щелкнет пальцами и оп, тебе уже сорок, общество от тебя требует брака, детишек, адекватности и стабильности, а ты еще вчера смотрел мультики про пони и скидывал наличие прыщей на пубертат.       Она закатывает глаза, не обращая внимание, что разговоры Брайс с Ганке прекратились, и сейчас ее слушают во все уши.       — Так что, пока этот самый отчаянный период не наступил, я могу делать что захочу, и никто меня не остановит. Как и в случае с прической.       — Да, но разве не будет потом обидно, что парикмахеры отрезали что-то не так, что оно лежит криво или что там еще девушек волнует? — он смотрит на нее сверху вниз и на границе с жадностью ловит реакцию: как она улыбается глазами, немного ехидно, немного сощурившись, иногда отводит взор, как если бы хотела обдумать, но возвращается к нему с той снисходительностью, с которой обычно старшие братья смотрят на младших, пока те вытворяют дичь.       — Быть может, я открою тебе тайну человечества, Майлз, но каждая, абсолютно каждая девушка, решившая подстричься под ноль, в глубине души знает одну простую истину, — взгляд глаза в глаза, она крадет его вдох и сознание. — Волосы — не зубы, Майлз, они отрастут.       Выдох сорван. Гвен флегматично упирается в ковер позади себя, продолжая сидеть по-турецки, и отточенным движением головы откидывает челку назад.       — Разумеется, это долгий процесс, и все девушки успеют перенервничать до того, что седину придется закрашивать уже через неделю, но оно как-то так и происходит, — неопределенный жест кистью, обозначающий конец тирады, и множество его мыслей на этот и не этот счет.       Ты по-прежнему прекрасна.       Ты просто гений. Разоблачитель всех девушек на планете.       — Ты хочешь, чтобы я подстриг тебя? — но вырывается совсем другое. Майлз хлопает себя по губам так же громко, как это делает Брайс по лбу.       — Что? — она приподнимает бровь. — Нет. Нет… — и он уже хочет спросить, к чему тогда все эти разговоры про риск… — При учете того, как ты играешь в «Баскетбол на кухне», ты скорее выколешь мне больше глаз, чем у меня есть.       Но она игриво склоняет подбородок к плечу, сглаживая все непонимание очередной улыбкой и толикой кокетства. Разумеется, если бы Гвен Стейси умела кокетничать.       Или она и вправду?..       Майлз краснеет, пристыженный, мямлит что-то невразумительное о вечно мешающем у ведра холодильнике, который то и дело натыкается на его пустые банки из-под колы.       — Но спасибо за предложение, — она видит его смущение, и в том, как она поправляет челку, чтобы не мешала обзору, он улавливает в ней немножечко ехидства и нежелание прерывать игру. — Если вдруг все парикмахеры мира вымрут, ты будешь первым, к кому я обращусь.       И добивает, буквально разворачивает его от общей компании на то, чтобы вспыхнуть, перегореть и вернуться в строй спустя вечность.       — Вы закончили? — вкрадчиво интересуется Брайс.       Он не смотрит на нее, приказывает себе не смотреть, слыша, как отчаянно бьется сердце, и Гвен отвечает за него:       — Да, вполне.

***

      Когда они собираются расходиться, на часах уже за полночь. Ночь кружит вокруг особенной свежестью и холодком, пробирающимся под пуловер Майлза, отчего он топчется на месте и просит Ганке поторопиться.       Тот в свою очередь не в состоянии нарадоваться, что Богиня-вселенского-масштаба — по-человечески, Клэр — просит Майлза подождать еще «сейчас-сейчас» и, отобрав заранее телефон Ли, судорожно дострачивает на нем все контакты, которые только может вспомнить.       — Так, твиттер, инстаграм основной, инстаграм личный…       — Ты будто за него замуж собралась, — хмыкает Гвен, смотря через круглое плечико на многократно увеличивающуюся заметку. Хоть бы не нажать случайно «отмену».       — Просто люди, с которыми я не против поиграть, обычно не могут до меня достучаться. Поэтому я лучше дам все, что есть, чем потом буду жалеть, что не нашла кооп из-за одного приложения с выключенными уведомлениями, — чеканит Клэр, как само собой разумеющееся, могла бы и понять, Гвен, не мешай, и вновь утыкается в мобильник, клацая по стеклу ноготками, что тоже очень необычно для профессионального игрока.       Гвен на это пожимает плечами, ловит немой вопрос Майлза, который выливается лишь в смущенный разворот, и уходит обратно в дом, пожелав всем спокойной ночи — отзвонившись отцу и согласовав это с родителями Клэр и Брайс, которых все равно в городе нет, они решили, что негоже девушке одной ночью по городу рассекать, и подготовили ей гостевую спальню.       Майлза с Ганке они такой честью не одарили, поэтому очередной порыв ветра норовит прорваться к голой коже на спине, и Моралес едва ли не подпрыгивает, чертыхаясь.       — Всего начало сентября, откуда такой соба… — он осекается.       Тень, стоящая на крыше дома напротив, неожиданно дергается, привлекает именно его внимание.       — Объект внедрен, контакт успешно установлен, — диктует механически силуэт кому-то незримому. — Можно начинать.       Майлз приземляется на ноги с другой стороны, уже переодевшись, готовый стрелять спайди-бомбами до победного и мольбы пощадить. Но крыша встречает ночным хладнокровием и отсутствием всякой души.       Он осматривает ее тщательно — со всех углов и поворотов — заглядывает в окна последнего этажа, но те потушены и тоже в своем роде безжизненны на события; сенсоры молчат, молчит и паучье чутье, но Майлз знает — он не ошибся и точно видел… что-то.       — Что там? — зайдя за угол, чтобы девчонки не увидели из окон, Ганке кричит шепотом, не уверенный, что Майлз услышит. Но тот в аккурат приземляется рядом, задумчиво продолжая молчать.       — Показалось… — и хоть интуиция кричит, что необходимо развернуться, проверить все еще раз, ноги и накатившая усталость уже вовсю гонят домой.       Она касается прибора, и невидимая пелена спадает с тела. Механические зрачки со встроенным биноклем настороженно следят за двумя мальчишками, бредущими в ночи, а пальцы то и дело стучат по бортику крыши. В наушнике слышится треск.       — Приступайте.       — Есть, сэр, — чеканит она и вновь исчезает.       Гвен, задержавшись взглядом на крыше, задергивает шторы.