***
Порой и не заметишь, как что-то плавно вольётся в твою жизнь, станет неотъемлемой частью твоей души: чаще, конечно, это что-то приходит тогда, когда совершенно не ждёшь — сколько не ищи, самостоятельно вряд ли найдёшь. Такие вещи всегда стоит неутомимо беречь, укрывать от нападков собственного «я», стремящегося в худшие дни разрушить всё ранее возведённое; строить всегда сложнее, чем разрушать, а накрывающие сожаление и горечь навсегда обезобразят омерзительными рубцами измождённую душу. В такие вещи нужно вцепляться мёртвой хваткой, ведь только они способны приносить настоящее счастье. Жить без забот и переживаний, конечно, мечта многих, но чем-то занять себя определенно нужно. Непонятно каким образом в жизнь Мурасакибары пришёл баскетбол — вероятно, всё произошло так же спонтанно, как и всегда. С его огромным ростом и нечеловеческой силой не надо было много усилий, чтобы попасть в кольцо или забрать мяч — Мурасакибаре этот спорт давался вполне легко. Тем более тренировки — ещё глупее занятия Ацуши не видел. Но почему-то Мурасакибара ходил на них и продолжал играть в баскетбол, может быть, потому, что сил-то прикладывать не надо было, да и иногда играть весело было. Особенно с теми парнями, которых начали называть Поколением Чудес. Склонив голову вбок, словно лохматый огромный пёс, парень недоумевал, почему игры с ними и проведённое вместе время заставляют его чувствовать что-то большее, чем обыкновенное, привычное и чуть уже надоевшее чувство удовлетворения: а достаточно ли теперь того, что у него было? Люди алчны, всегда требуют большего — это нормально, потребности растут у всех, личность развивается стремительно, и для собственного душевного покоя требуется нечто большее, чем удовлетворение физических потребностей. Жёсткие тренировки тирана-капитана и совместные походы в кафешки после школы внезапно стали привычны и уже не вызывали недоумения у социально неловкого Ацуши — видимо, не только сладости приносят радость. Да и само миропонимание, наверное, изменилось: хотелось делать что-то, стремиться куда-то, апатичное состояние прошло — и появилась цель в жизни. Играть с друзьями, в может быть, и не настолько ужасный баскетбол. Окружая себя хорошими и позитивными людьми, ты сам становишься лучше; сама твоя жизнь приобретает чуть больше смысла. Грустно быть отрезанным от окружающего мира, не слышать доброжелательный шёпот протекающей жизни, смешливо желающей чувствовать радостное биение собственного сердца. Биться ему дано не так много времени, только лишь бы не огорчать жизнь и не тратить драгоценные года на бесполезное дело, которое приносит только гулкий монотонный стук в черепной коробке. Лишь бы самому не начать жалеть, когда будешь считать последние секунды перед падением. Возможно, не так уж и плохо волноваться о чём-то.***
Для Мурасакибары Куроко закрепился на уровне товарища по команде, или, может, даже немного больше. Очевидно, он был лучше многих: не докучал гороскопами, как Мидорима, не шумел, как Кисе с Аомине, но для Ацуши в нём было явно что-то не так. Смотря на него со своего двухметрового роста, баскетболист думал лишь о том, как бы ненароком не раздавить его; Куроко же настолько мелкий, приходится наклоняться, чтобы попытаться прочитать эмоции на лице, которых парню так и не удалось увидеть. Сначала они быстро сошлись, казалось бы, как так? Совершенно разные личности. Но, встретившись на площадке, всё поменялось не в лучшую сторону: именно разногласия в понимании баскетбола стало для их отношений началом холодной войны. Для Мурасакибары баскетбол довольно скучное занятие: если ты не наделён особыми талантами, то нет смысла противостоять одарёнными игрокам; Куроко же способен идти к победе лишь с помощью изнурительных тренировок и силы воли — это как раз и выводило из себя обыкновенно уравновешенного Мурасакибару: никто не может противостоять значительно превосходящему в росте. Возможно, это и так, но Куроко не сдавался и тренировался ещё усерднее, задавая новый повод для их споров. В баскетболе они были абсолютными противоположностями, но вне площадки ладили довольно сносно — Куроко даже покупал Мурасакибаре сладости, а это многого стоит! А ещё Фантом обожал молочный коктейль! Это ещё сильнее приводило в восторг парня — кто-то так же, как и он, любил сладкое. Но даже так, Мурасакибара не понимал, как относиться к странному товарищу по команде. Ему оставалось лишь флегматично рассматривать Фантома, хрустя очередными чипсами по акции; Куроко же в ответ лишь неловко вёл плечом, царапая ногтём жёсткую стёсанную поверхность мяча. Своим баскетболом Куроко заинтересовал и Ацуши: тот часто наблюдал за ним, да и работа в паре с такой Тенью приносила удовольствие и ещё больше упрощала игру. Ацуши интересно было смотреть на него, как детям интересно смотреть на трудолюбивого муравья, который пытается самостоятельно построить собственный уютный муравейник; по тростиночке, по маленькому камушку, перетаскивая день и ночь с одного угла в другой. Впервые, наверное, он заметил в себе такой интерес к окружающим. Муравей своими маленькими лапками усердно карабкался по руке, заползая всё выше и дальше — рука не поднимается прихлопнуть, поэтому пусть пока живёт. Живёт, пока не решит, что можно предательски укусить. Тогда уж Мурасакибара раздавит его и без сожалений стряхнёт. А пока он позволяет резвиться настырному насекомому под футболкой, чувствуя небольшое раздражение и зуд под грудной клеткой; да и ладно, пока пусть будет.***
Ненависть — довольно странное чувство: порой оно возникает из ничего и существует лишь из-за неясных оправданий, успокаивающих мысли владельца. Человек может ненавидеть и одновременно любить всем сердцем, как бы странно это не звучало; человек, однако, существо противоречивое, порой не понимаешь, что у него на уме, словно у дикого зверя, в любой момент стремящегося разорвать жертву. Он и сам не понимает, что чувствует: ломаться под давлением собственных эмоций хуже всего, ведь неясно, как этому положить конец, как справиться с тяжестью собственных предубеждений и мыслей. Жить в неведении и игнорировании собственным разумом страшно и отвратительно; сам загоняешь себя в рамки общественных протоколов; виновато твоё собственное право голоса, которое и было первоисточником созданных человеческих клеток. Клетки массивны, депрессивны, уничтожаемы — масса усилий, но разбитые в кровь руки все равно будут натыкаться на проржавевшие прутья; мало желания, мало воли — вбиваться в стены собственных ограничений так же умопомрачительно, как упомрачительна и последняя улыбка мазохиста, чувствующего нож в собственной глотке. Собственноручно выбитые зубы и дрожащие, неестественно вычурно искривившиеся губы — безумие будет истреблять любое инакомыслие, остаётся лишь бездумно следовать ему. Ненавидеть надо уметь, ненавидеть умеют только взрослые. Детям не свойственно презирать: они слишком наивны и глупы, чтобы увидеть ужас прогнившего человеческого мира. Для Мурасакибары же ненависть проста и постижима — ненавидеть он как раз умел, почему же сразу нет? До разочарованного вздоха и чуть напряженных плеч Мурасакибара ненавидел то, чем долгое время сам занимался — дурацкий баскетбол для фанатиков. Бесконечные победы, не наполняющие изголодавшиеся кровотоки привычным азартом, утомляли, вызывая давно забытую апатию и флегматичные устои. Смысла ходить на тренировки, как и играть в команде, баскетболист уже не видел — его изначально-то и не было; всё шло именно к этому. Ещё и этот занудный Куроко растерянно крутится перед ногами. И что, Куроко? Ты этого добивался? Точнее ты думал, что добьёшься чего-то? Нет, малыш Куроко, ты ничего не добился, все твои усилия были тщетны так же, как твой баскетбол оказался никчёмным. Всё то, что люди вокруг ищут: тяжелая работа, сила воли, вера... Ацуши разгромит их всех и вся. Раздавит, сломит, вобьет в ближайшую стену, заставляя выхаркать истекающие кровью лёгкие — мелкие идеалы давно устарели для него. Мурасакибара уже не замечал того, что находится ниже него, вне поля его зрения. Он вновь наблюдал за Куроко, муравейник которого стал заливать нескончаемый проливной дождь; даже жаль его, столько сил он потратил, чтобы построить это своеобразное убежище. Ацуши не помнил, чтобы ему было когда-то кого-то жаль: вероятно, и сейчас он чувствовал не жалость. Скорее разочарование. Разочарование в жизни, а может, и в Куроко. Слишком много споров было развязано, прежде чем Мурасакибара понял, что у Фантома нет светлого будущего. Как и всегда, в этом нет смысла: столько сил, столько времени, а вышло как всегда. Собственно, никак не вышло. Муравей отчаянно прятался в огромных складках футболки, цеплялся лапками за длинные свисающие волосы, но раздражение переросло в ненависть, и Ацуши равнодушно стряхнул его в ужасающий водоворот, затягивающий в пучину отчаяния. Кусать Куроко не собирался, лишь просил помощи и сострадания, но даже так — Мурасакибара наблюдать за природой никогда не любил, да и насекомых он тоже не жаловал. Не жалуйся, малыш Куроко, дождь когда-нибудь прекратится, а свой дом можно построить заново. Только вот строить сил уже не было, а вновь брошенный товарищем Куроко почувствовал саднящую неизлечимую рану на молодом юном сердце. Правда, Мурасакибара сам не понял, как и всегда, что тонет именно он.***
Сигнал игровых часов об окончании матча означал не только конец напряженной игры, но и конец для Мурасакибары, который поспешно поставил крест на собственной карьере. Казалось, больше всего он ненавидел баскетбол, но вариант проиграть кому-либо парень как раз не учёл. А зря, теперь оставалось глотать позорные слёзы, укрываясь от сотни наблюдательных глаз и горящих ярким осуждающим пламенем прожекторов: махровое полотенце понимающе укрыло от жестоко внешнего мира — проигрывать для Ацуши было в новинку, и как справиться с неизвестными чувствами он не понимал. Слова, пропитанные гневом и разочарованием, звучали тогда много раз, а заявление об уходе из баскетбола было больше похоже на заявление обиженного ребёнка: все вокруг лишь умилительно хмыкнули — Мурасакибара доказал, что действительно любит баскетбол и теперь вряд ли бросит его. Куроко стоял рядом и так же с улыбкой наблюдал за своим бывшим товарищем: Ацуши кидал на него наполовину обиженные, наполовину стыдливые взгляды, неловко закутываясь в немного маленькое для него полотенце. Во всех их спорах Куроко был прав, правда, время уже не вернуть. Следовало бы сказать что-нибудь, просто поговорить, но Мурасакибара сбежал с площадки, чувствуя на себе взгляд их Призрачного игрока. Ещё не время, ещё слишком рано — Ацуши придётся обдумать многое, принять нелёгкие решения. Это будет тяжело, но только так он сможет идти вперёд. Куроко уже не злился на него: Мурасакибара всегда был всего лишь ребёнком, которого надо было вести за руку по правильному пути, а Фантом, видимо, сам виноват, что не смог удержать товарища рядом с собой. Сейчас точно не время, и, может быть, они снова когда-нибудь сходят все вместе за молочными коктейлями. Только не стало бы уже слишком поздно.***
Набрав приличное количество снэков, Мурасакибара направился к выходу, стремительно погружаясь в лёгкую ночную прохладу; ночь обещала сладостное забвение городским жителям и дарила спасительную прохладу вылезавшей из своих нор живности. Мерцающие пары глаз то и дело загорались в прилежащих к дороге колючих кустах — агрессивно ли, изучающе, проходящих людей это вовсе не волновало. Дома ждал тёплый ужин и вечерний новостной выпуск. Баскетболист вдохнул полной грудью свежий, бодрящий воздух, чувствуя небольшой ветерок, запутавшийся в волосах. Неожиданно в поле зрения показался небольшой светлячок, снующий вокруг высокого парня, словно зазывая куда-то. Сев на подставленный палец массивной руки, светлячок внимательно, будто все понимая, устремил свои маленькие глазки на человека перед ним. Этому человеку почему-то вспомнился его старый друг. Почему он ассоциировал его с муравьём? Куроко, скорее, светлячок, так же ярко горящий на их пути, терпеливо крутящийся вокруг, показывая выход из надвигающейся тьмы. Именно он был тем, кто поддерживал баланс в их команде, именно он приносил им победу. Мурасакибара осторожно склонился к светлячку, не желая спугнуть или навредить хрупкому, как его друг, существу. Насекомое проявило ещё более человеческое поведение и пошевелило усиками, будто пытаясь что-то сказать. Парень с минуту неотрывно вглядывался в маленькое тельце существа, думая о своём. Телефон решил нарушить наставшую идиллию, напугав владельца и насекомое и заставив обоих встрепенуться. Светлячок решил устремиться вдаль, скрывшись за первым по аллее домом, вильнув на прощание ярко-жёлтым фонариком, похожим на лимонную конфетку. Ацуши, проводив его взглядом, небрежно полез в карман за редко напоминающим о себе телефоном. Что нужно от него в такое позднее время? А нужно было как раз то, чего раньше он не соизволил проявить — человечность. Сострадание, понимание, преданность: этими чувствами многие люди обделены чуть ли не всю жизнь, а когда наступает понимание, становится слишком поздно. Видимо, набранное в спешке сообщение от бывшего капитана Тейко было настолько своеобразным, что заставило Ацуши впасть в небольшой ступор. Парень недоверчиво склонил голову к злополучному тексту на экране мобильного. Мурасакибара всегда считал своим лучшим качеством сохранять спокойствие и никогда не волноваться: даже в самых напряжённых играх держать невозмутимое лицо он умел лучше многих. Но почему-то сейчас собственное тело сыграло с ним плохую шутку, исказив лицо гримасой испуга — любой знакомый не поверил бы, увидев. Ацуши никогда не волновался и точно не боялся. Тогда почему сердце продолжает бешено колотиться, а мысли в голове всё больше вгоняют в депрессию? Мурасакибара не понимал многого, и лишь впервые в жизни он знал точно: они сами виноваты во всём, теперь и будут за это расплачиваться. Казалось, он сам невольно, а может, и специально, оступился и задел тот самый свет, который озарял всем окружающим путь, показывая, что именно им нужно делать в жизни. Казалось, что Мурасакибара собственными руками оборвал маленькие прозрачные крылышки с хрупкого тельца их товарища и безжалостно бросил обезображенное существо на землю, тем самым положив конец его существованию. У него было время всё исправить, но жизнь как всегда насмехается над провинившимся человечеством, подкидывая всё новые трудности. Правда, теперь от него ничего не зависит. Всё, что мог, Мурасакибара Ацуши не сделал.