I
Когда она сидела рядом, Вадиму казалось, что он находится в очень хорошей платной клинике, потому что именно в дорогих медицинских учреждениях медсёстры всегда идеально вежливые, а лечащий врач — добродушно настроенный толстячок, сующий шоколадные конфеты своим пациентам «для поднятия настроения». Но Саше, слишком часто находившейся вместе с ним, никто и никогда не платил деньги за то, что в нужный момент она всегда оказывалась рядом, спокойно сидела, скрестив ноги по-турецки, и внимательно слушала, что он рассказывал ей про свой внутренний Мир, который каждый день претерпевал какие-либо изменения. Вадим всегда оставался трогательно нелюдимым в своей слепой уверенности, что все слова, оканчивающиеся на «фоб», относились именно к нему, делая из парня всемирный порок человечества и единственного индивида на Земле, обладающего абсолютно полным набором человеческий фобий. «Я — социофоб», — гордо объявлял он Саше и в очередной раз рассказывал ей про свою внутреннюю комнату с погашенным светом, которая по своим функциям больше напоминала реанимацию или операционную. — А разве я — это не она? Саша никогда не тратила слова понапрасну, а только резала по живому, собирая остатки искромсанной плоти в прозрачный полиэтиленовый пакет, и относила до мусоропровода. Но именно Его — она никогда не трогала. Даже кончиком указательного пальца. — Нет. Ты — монстр. Вадим всегда упивался подобными словами. Произнося их даже более самонадеянно, чем «я — социофоб», «я — гомофоб» или «я — кто-то там ещё, кого недавно вычитал в словаре иностранных слов, но с первого раза так и не запомнил». А Саша… Просто закрывала глаза и видела, как совсем недавно, чтобы не находиться с ней в одной комнате, её соседка перелезала через балконную перегородку, решив, что выходить через дверь крайне опасно. Плавно встряхнув головой, девушка каждый раз повторяла нараспев: — Да, я — монстр… И даже улыбалась. Слова Вадима ничего не значили… Это знала она. Это знал и он. Не в силах придумать новый аргумент. Желательно такой, чтобы им сразу можно было прижать к стене и распять. У Вадима уже давно был Новый бог. Новая жизнь. Новая религия. Вот только главный аргумент оставался одним и тем же. Впрочем, как и у неё. Не отвечать на его звонки. Не отпирать двери. Просто не быть. Ни Сашей. Ни Комнатой. Ни кем-то ещё.II
Аркадий стоял напротив входа. Вход здесь оставался одним и тем же на протяжении долгих лет. Вообще-то, он знал, что соблюдать формальности ему необязательно, но это уже был не вопрос приличия. А скорее… Вопрос доверия. Широко улыбаясь, он скинул рюкзак с плеч и терпеливо ждал, когда ему откроют. Улыбка не читалась с его побледневших губ. Напротив, она просвечивала изнутри, оставляя при этом грустными глаза. В отличие от Вадима, здесь скрещивать ничего не приходилось. Только оставлять настаиваться травяной чай, который безопаснее всего было пить ровно через три долгих вечности. И далеко не человеческих. Автоматически разуваясь, Аркадий проходил сразу на кухню и шёл прямиком к ржавой батарее. Именно к ней был привязан миниатюрный дракон по кличке «Монстр». Когда пламя выдувалось, то привязанной к батарее оказывалась Саша, разрывающая себя изнутри. В её глазах всё также читалось: «Только не развязывай меня…»***
Ему всё время хотелось говорить. Но, к сожалению, он не знал, что именно стоит сказать человеку, чтобы с ним можно было разделить не только пищу и кров, но и кровь… свободолюбия, инакомыслия, духовного родства. Всё, что ему оставалось, так это приходить в назначенный час к её двери и ждать, когда можно будет без посторонних свидетелей побыть собой. А не каким-то там Аркадием. Места у батареи всегда оказывалось предостаточно, чтобы поместить в него целый Тадж-Махал, выстроенный на поломанных костях. Главное, что не на драконьих. «Ты — не ты», — говорил он самому себе, глядя в зеркало в прихожей, где она уже стояла, укутавшись в тёплую кофту. — Подожди. Это твоему монстру. В банке, как и всегда, оказывался компот из свежей клубники, которую она умудрялась как-то собирать по зиме, подписывая неровными буквами: «от Саши…» Дракон же… Сворачивался клубком и закрывал себя аккуратными алыми крыльями, впадая в очередную спячку. Аркадий неоднократно слышал, как он шептал во сне: «Это не моё имя…» «Я — не Монстр…» «Саша — не монстр…» «Ты — не монстр…» «Мы — не монстры…» Когда Он уходил, Она отчётливо видела удавку на его шее.III
Аркадий шёл домой. В тепло. В уют. А также во все производные от слова «никуда». «Это твой дом», — говорила одухотворённая молодая женщина с ребёнком на руках и шла к своему мужу, оставив его наедине с ужином. На всю семью готовилось жирное баранье мясо. Сок стекал по его губам, но чувство насыщения так и не приходило. «Это твоя кровать», — всё также говорила женщина с ребёнком на руках и быстро убирала грязное постельное бельё, уже успевшее замараться от плотских утех. Её муж стоял за дверью и всё прекрасно слышал. «Это твоё укрытие», — в третий раз отзывалась женщина с ребёнком на руках и присаживалась рядом. Кормить своего отпрыска грудью. Он же в это время закутывался в одеяло и пытался выбить из себя застрявшие осколки одиночества. — А что будет, если я уйду? — Ничего. Ты ведь уже взрослый. Ответ был вполне ожидаем. Так же как и полное отсутствие ответственности за него. Но вместо того чтобы перекладывать его из сердца в голову, Аркадий думал о том, что нужно скорей уходить. Главное — знать куда. Женщина с ребёнком на руках всё так же оставалась здесь. Ей некогда было размышлять о законах бытия. Через шесть часов её муж потребует чистую отглаженную рубашку и ей к этому времени нужно будет успеть сделать все дела по дому. Не забыв обслужить и его. — Я ведь забочусь о тебе… Не в укор, а скорее в напоминание повторяла она ему, в то время как в его горле застревал непроходимый внутренний комок: — А когда я сорвусь, ты придёшь посмотреть на меня? — Аркаша!!! Женщина, забывая на мгновение о ребёнке, беспорядочно всплескивала руками, внезапно разрушая своё спокойное, размеренное существование нестерпимым детским плачем. Но вместо Его голоса в её голове звучал совершенно другой: «Приходи…» «Я проснулся…»