Contra spem spero (Нянино зелье)

Непослушной петле снова удалось соскользнуть со спицы и спрятаться. Наташа обнаружила ошибку, только когда провязала уже несколько плотных рядов. Вытащив из вязки спицы, она резко дернула, и нить оборвалась. Наташа устало вздохнула: ну не давалось ей вязание, что тут делать. На пальцах появились заусинки, шея затекла, глаза болели. И все же со всем упорством, на какое была способна, Наташа нанизывала на спицы петли, чтобы, когда Андрей проснется, он снова услышал ровное негромкое цоканье вязки, шелест клубка. Ведь кто ухаживает лучше, с кем надежнее и спокойнее чем с няней? А разве можно представить няню без вечного вязания под тихий, неспешный рассказ. Рассказчица с Наташи была паршивая, слова не вязались одно с другим, полотно повествования расползалось. Но ведь в Мытищах это им не мешало. Андрей был слаб, но так безгранично нежен к ней. Теперь же словно гнал прочь… Или делал вид, что устал от одного ее вида. — Да, вот как странно судьба свела нас! Она все ходит за мной. Так он представил невесту сестре. И от Наташи не ускользнуло, что Мари, расслышав пренебрежение в голосе брата, слегка нахмурилась, но, стараясь не подавать вида, искренне и тепло обняла новую родственницу. — Тебе нужно отвлечься. Николушка давно просил поиграть с ним… Будто очнувшись, Наташа не сразу сообразила, что речь идет не о ее брате, а о сыне Андрея. Мари, добрый ангел, все-таки заставила ее выйти немного прогуляться, насладиться последними солнечными днями уходящей осени. Втроем они молча шли по саду. Мария и Наташа рядышком, держа друг друга под руку, Николушка чуть впереди. Он был чудесным, добрым мальчиком с не по-детски грустными глазами. Наташа готова была принять его и полюбить, но пока не смогла понять, что было не так в этом ребенке. Вроде бы он принял мачеху, льнул и ласкался, он был послушен, но оставался сам по себе, скрыт, как бабочка в кусочке янтаря. В его возрасте детям положено резвиться, бегать, не видя дороги, падать, разбивать коленки, — именно такой была Наташа в его возрасте, и ее братья, и те дети, которых она помнила, — но никак не идти так чинно наравне со взрослыми. Когда Николушка чуть ускорил шаг, Наташа, не зная чему, улыбнулась. То, что заинтересовало мальчика, оказалось желтым кленовым листом. Он протянул его Наташе, а когда пальцы их соприкоснулись, вдруг произнес: — Папа… Он умрет? Замявшуюся от неожиданного вопроса в лоб Наташу всего лишь на мгновение обогнала Мари: — Все в руках Господа. — Нет, конечно! Нехорошо смутились все трое. Мари пришла в себя первая, погладила Николушку по голове рукой, похвалила: — Какой галантный кавалер. Но ведь одного листка мало для букета. Мальчик послушно кивнул и как-то неспешно отошел выбирать еще приятные, насколько было в его разумении, подарки для новой матери. Зато Наташа вместо того, чтобы вздохнуть после благополучного разрешения скользкой ситуации, всхлипнула как маленький ребенок: не готова она быть матерью такому взрослому ребенку. Не готова без Андрея! Слишком поспешно согласилась Наташа с предложением Андрея венчаться немедля. Соня и матушка кротко пытались ее отговорить. Где-то краем уха Наташа услышала, что говорили о ней как о мученице, исполняющей последнюю волю умирающего. Ей не было дела до чужих злых слов! Андрей слаб, но это прежний Андрей. Он болен, но не так искалечен, как она боялась. Разум его ясен, а остальное лишь вопрос времени. Исцеление не приходило. Если бы Наташа получила хоть один самый маленький знак, что ее мужу стало лучше. Но осень скоро должна была перейти в зиму, а они словно застыли во времени. Доктор уже не ставил ужасные прогнозы, а говорил о надежде. Только вот у Наташи ее почти не осталось. Андрей страдал, и она страдала вместе с ним. И день за днем, с каждым рядом бесполезного вязания для нее вдруг открывалась печальная истина: есть только одно избавление от мук… Как-то все связывалось одно к одному, и это злило. Злило то, что Наташа вдруг поняла, что неосознанно, не со зла, а из самых добрых побуждений стала желать смерти Андрея. Где-то в глубине души клокотала небывалая ранее ярость, которая пыталась, но не могла вырваться наружу. А между тем букет из осенних листьев рос в ее руке. Николушка старался. Дуб, осина, небольшая веточка березы. Наташа послушно их принимала, восхищалась, хвалила мальчика. На время детская непосредственность отогнала тревогу прочь, но та возвратилась, только они повернули к дому. Наташа отклонила предложение Марии помолиться вместе. Сослалась на желание отдохнуть прежде, чем проснется Андрей, хотя сначала нужно проследить, чтобы обязательно был готов для него чай. Вдруг Андрей захочет пить — не слишком горячий, и никак не холодный напиток должен быть ему подан незамедлительно. Вода закипала. Чашка стояла на столе. А букет Николушки все еще оставался в руке. Точнее, Наташа вдруг с удивлением и ужасом обнаружила, что свободной рукой судорожно отщипывает кусочек за кусочком и бросает в чашку. Толстая кухарка и ее помощница смотрели на молодую княгиню как на сумасшедшую. Она сама залила кипяток, переставила чашку на поднос и сама, не говоря ни слова, отправилась в комнату раненого. Ей нужно что-то сделать. И было неважно, кто что подумает и как осудит. Повинуясь зову сердца, как тогда в Мытищах, когда в одной сорочке и босая кралась в дом к раненым, к Андрею, она поднялась наверх, осторожно, но настойчиво разбудила мужа. — Ты должен это выпить, — растревоженный Андрей по-детски удивленно, непонимающе моргал глазами. Пока он не опомнился, не начал сомневаться и ворчать, Наташа спешно продолжала. — Моя нянюшка… — нянюшки ведь те, кто никогда не лукавит и лучше всех выхаживает хворых. — Ее батюшка… Его загрыз медведь… Не совсем… Но матушка моей нянюшки заваривала травы… — Она знала, что не обладала красноречием, но это было не важно. Не важно, чтобы Андрей понимал, главное, чтобы верил. — Пей! Верил или не верил, но он пил! Пил послушно, как доверчивый ребенок. Потом Андрей опомнился, оттолкнул ее руку с чашкой, проворчал: «Убери эту гадость», — хотя в чашке там и оставалось полглоточка. — «Хоть бы медом приправила». Может и приправила бы, если б доктор разрешил. Меду Андрею было нельзя, чтобы не воспалить рану. Поэтому, вспоминая свою няню, тихим шепотом Наташа поучала, успокаивала больного: — Лечение не сладость. Прихворнуть всегда легко, а вот исцелиться бывает сложно и горько. Но ты засыпай, к утру все пройдет. Раньше такой нехитрый заговор помогал и Наташе, и Николаю, и Пете… А вот у Андрея жар начался. Доктор сказал, что все решится в несколько дней. После его приговора что-то сломалось в Наташе. Речь уже не шла ни о вере, ни о надежде. Кабы не в таком беспокойстве о будущем князя все находились, может, и заметили бы, что опасаться следует за рассудок его жены. Она ела, не ощущая вкуса пищи, читала со свояченицей молитвы за здоровье Андрея, но святые слова проходили как вода сквозь сито, не затрагивая душу, спала без снов, не отделяя дня от ночи. Время замерло. Наташа потеряла счет дням, хотя их, как оказалось потом, прошло всего три… И вдруг как пробуждение от кошмара: Андрей очнулся, он хотел ее видеть. Ему так важно было рассказать ей свой сон, хотя это его желание еще напоминало горячечный бред. Наташа слишком мало поняла из сумбурного рассказа. В нем Андрей оказался на каком-то приеме, где снова был душой компании. Но ему зачем-то надо было спешить к какой-то двери, через которую пыталась проникнуть… Смерть? Именно так поняла Наташа и испугалась, как будто действительно та стала реальным существом. И что самое жуткое, во сне Андрея между страшной дверью и ним стояла Наташа. Хоть ноги не слушались, он кинулся к двери, чтобы подпереть ее, чтобы не пустить чудовище. И… — Я был жив! — закончил он, но так судорожно сжал ее руку, что стало больно. Его дыхание было словно ее дыхание, Наташа как собственное ощутила его беспокойство. — Видишь! Я жива! — ей ли не знать, как обманчивы бывают сны. Глупое сердечко радостно плясало, а сама Наташа тонула в волнах внезапного, никогда ранее не испытываемого счастья. Доктор спешил остудить радостное волнение Марии и Наташи: — Не могу дать никакой гарантии… Еще могут быть осложнения. *** — Андрей все больше становится похож на отца! — Глупости! Княгиня Наталья Ильинична не знала покойного князя Николая Андреевича, но как отца мужа уважала. Конечно, она слышала о некоторых странностях и не считала их предосудительными. И Наталья не считала предосудительным такое сравнение, а вот на заявление сестры Андрея внезапно вспыхнула, пытаясь защитить его и семью от того, кто и не собирался нападать. Мари просто застала ее врасплох. После их с мужем прогулки Наталья, закрывая глаза, видела небо, колосья над головой, темно-синие васильки и Андрея над нею, безумного как влюбленный мальчик. И она сама с ним была не почтенной матерью семейства, а безумной девчонкой Наташей. Мари, их добрый ангел, конечно ж, говорила совсем о другом, Наталье Ильиничне стоило просто из уважения послушать ее, а не прерывать и не рубить с плеча. Не подсматривала же она за ними в самом деле? И напрасно Наталья Ильинична поправляла волосы, пытаясь найти там хитро зацепившуюся травинку. Да мало ли что говорили о чете Болконских и раньше, и теперь. Тот же доктор, человек ученый, сначала твердил, что Андрей не жилец, потом предупреждал, что даже если случится чудо, и тот выживет, то мужем в «том самом понимании» он не будет. И что? Шурочка, Вера, Мари и Наташа не от святого духа появились. И кто знает, может, после полуденного приключения в положенный срок появится еще одна девочка с волосами цвета пшеницы и глазами как васильки. Может, даже они дадут ей имя София. Хотя родственница и подруга детства Сонечка, тоже было такое, говорила совсем не по делу, головой не подумав. Она тоже посмела винить Андрея, что Наташу он совсем замучил, уморил голодом — «худая как тростинка, и это после четверых детей». Конечно же, обвинение это было несправедливым. В Лысых Горах гостям всегда были рады. И всегда готовы их угостить разносолами. Только сами хозяева при самом щедром столе предпочитали пищу скромную, и дело было совсем не в скупости. Любая жирная или щедро придобренная специями пища вызывала в Андрее Николаевиче болезненные воспоминания о смертельной ране. Наталья Ильинична же, как хорошая жена, не могла оставить мужа, потому и ела то, что ему не во вред, а на пользу. Отказывать себе было трудно только поначалу, а теперь каши да похлебки казались ей вкуснее любых изысканных деликатесов. Что до странностей… Конечно у Андрея Николаевича они были. Так, например, он без причины ревновал жену к Сониному мужу, графу Безухову, совершенно забывая, что именно Петр Кириллович когда-то свел их и всегда для обоих был верным и надежным другом. Вот с какими странностями мужа Наталья Андреевна, если не воевала, то хотя бы старалась смягчить. Слишком уж строг был с единственным сыном. Хотя сама Наталья Ильинична его бы точно забаловала: так страстно хотелось ей его расшевелить. Так что в этом у них случился баланс. Николушка уже не такой отстраненный, просто рассудительный не по годам юноша, так что Болконские могут им гордиться, и пора думать о достойной ему партии. Когда все хорошо и можешь потрогать счастье на ощупь, то словно укором рядом чье-то одиночество. Тем более больно, когда и ты невольно к этому причастен. Брат Натальи Ильиничны Николай успел жениться, овдоветь, жениться вновь, а Мари так и не смогла его забыть, словно кроме него, Андрея и Николушки других мужчин не существовало. Наталья Ильинична даже став солидной матерью семейства так и не избавилась от юношеской привычки делать некоторые глупости в порывах чувств. Конечно, некоторые прошлые поступки ей хотелось забыть, некоторым улыбнуться, а некоторыми гордиться — так ладно все получилось, но приходилось скрывать. Вот недавно Андрей, маясь старой раной, вдруг вспомнил: — А завари-ка нянин отвар. Гадость несусветная, но помогло же… — Какой отвар? Разве он тебе не приснился тогда? Ты же бредил! Давай лучше молочка тебе прикажу принести, или чая, или чая в английской традиции с молоком! — быстро нашлась она. То, что в благом порыве, чуть не предложила Наталья золовке из самых благих намерений, требовало обмозгования. Путешествие! Может среди знойных итальянцев, жеманных французов или чопорных англичан Мари найдет своего единственного, если в родном краю такого нет. Только вот как преподнести все так, чтобы золовка не подумала, что от нее просто желают избавиться? Пока же, повинуясь тому самому внезапному порыву, Наталья просто крепко обняла родственницу, умудрившись чмокнуть в щеку. Глупость, конечно. Но все ради того, чтобы оледеневшее сердце Мари хоть немного отогрелось, чтобы она тоже почувствовала себя любимой и нужной, чтобы загорелась искоркой надежды на счастье. После всего пережитого, они же так на это заслуживают!