Гарри Поттер и Мальчик-Который-Выжил-Из-Ума

Последняя проказа близнецов Уизли перед рождественскими каникулами удалась на славу. Вместе они слепили огромного снеговика размером с профессора Хагрида и запустили его в холл замка, где тот принялся размахивать ветками-руками и кружиться на месте, истекая талой водой и оставляя за собой внушительные лужи, чем приводил беспомощного Филча в неистовство. Мантия-Невидимка понадобилась для того, чтобы управлять им с близкого расстояния, не попавшись на глаза разъяренному завхозу и с вежливым интересом наблюдавшим за этой картиной профессору Флитвику. Оба брата под мантию бы не поместились, поэтому они разделили обязанности: невидимые Фред и Гарри присматривали за снеговиком (роль Гарри заключалась в том, чтобы время от времени замораживать растекшуюся воду и возвращать ее снеговику, иначе тот растаял бы слишком быстро), пока Джордж готовил все для Невероятного Волшебного Фейерверка во дворе. Услышав первый залп салюта, Фред взмахнул палочкой, развеяв снеговика в буран, окутавший развеселившихся зрителей и яростно потрясающего щеткой Филча. А потом все повалили наружу, наблюдать за разноцветными огненными фигурами, прыгающими по небу. Огромный рыжий дракон извергал столбы пламени, разлетавшиеся алыми фениксами, а те, в свою очередь, рассыпались светлыми звездами. Целыми водопадами лились пурпур и лазурь. Громадная химера погналась за молочно-белым единорогом, но с оглушительным грохотом взорвалась, так и не нагнав свою жертву. Гарри никак не мог найти взглядом Джорджа, пока тот не вынырнул рядом с ними. Все трое обменялись торжествующими взглядами. Если что-то и указывало на виновников снежного беспорядка (например то, что в девяти случаях из десяти именно близнецы Уизли стояли за очередной скандальной выходкой), то галдящая возбужденная толпа успешно скрывала их от взбешенного Филча и недовольно качающей головой профессора Макгонагалл. Впрочем, для нее это была очень умеренная реакция. Приближались праздники, и учителя уже не так стремились строго блюсти дисциплину, как в обычное время года. Гарри смотрел, как пляшут по сугробам красные и золотые отблески, и в этот момент все проблемы казались далекими и разрешимыми. Гермиона чувствовала себя ужасно. Невзгоды представляли собой огромный запутанный клубок. Как справляться в таких случаях, вроде бы ясно: разбирать проблемы по отдельности, одну за другой. Но первая нить намертво переплеталась со второй, вторая — с третьей, а та — с четвертой, пятой, шестой... Вместе они образовывали ловушку, попавшись в которую, выпутаться уже невозможно. Каждый раз, когда Гермиона пыталась сесть и подумать, мыслей выходило слишком много, а времени на все, как обычно, не хватало. И самым ужасным было то, что решения не предвиделось — ни у одного из затруднений, тяжелыми камнями висевших на душе. Ее выматывали ссоры с Роном, но не мог же кто-то из них отказаться от своего питомца. Ей недоставало сил на учебу, но не могла же она отдыхать в ущерб своему будущему. Ей было больно и одиноко из-за произошедшего с Гарри, но ведь и здесь ничего не поделаешь: у них не получалось понять друг друга — Гермиона пыталась, правда пыталась, но у нее в голове не укладывалось, как хоть сколько-нибудь уважающий себя человек мог чувствовать себя комфортно в обществе Драко Малфоя. Вот кто точно принадлежал к другому миру — странному темному миру прошлых веков, который должен существовать только в книгах и документальных фильмах, но почему-то составлял значительную часть современной магической Британии. На первом курсе все было так просто. Если Гарри, по мнению Гермионы, поступал плохо, она просто переставала разговаривать с ним, пока он не исправлялся в ее глазах. Но тогда они были маленькими детьми, мир — черным и белым, а дружба не казалась паутиной, способной порваться от одного порыва северного ветра. Очень просто было бы самой извиниться перед Гарри и сделать вид, что все нормально. Он добрый, гораздо добрее нее, и наверняка простил бы любые жестокие слова, которые она наговорила ему в минуту душевного раздрая. Но это тоже неправильно. На одной чаше весов лежали отношения, которыми Гермиона дорожила больше, чем любой другой дружбой в своей жизни, ведь у нее просто никогда не было другого настоящего друга. Но на второй чаше весов — правда, такая, какой Гермиона ее понимала. И отречься от любой из этих двух вещей означало предательство. Она не готова, в четырнадцать лет детей не должны ставить перед такими тяжелыми выборами, это просто нечестно! Оставалась учеба, но привычка топить себя в новых знаниях перестала приносить облегчение. Не уходило ощущение, что она забыла, зачем это делает. А потом произошла беда, трещиной пробежавшая по и без того истончившейся донельзя идеальной картине мира: впервые в жизни она получила девяносто три балла из ста на контрольной по Заклинаниям. Это была невнимательность, простая невнимательность, но все начало урока Гермиона просидела оглушенная, бессмысленно разглядывая жирные цифры 9 и 3. Они знаменовали начало конца. Должен был быть выход. Чтобы поправить успеваемость, чтобы принять правильное решение. Вот только Гермиона его не замечала. В конечном итоге она оказалась куда глупее, чем привыкла о себе думать. "Мне нужно стать умнее", — рефреном крутилась мысль: за ужином, и перед сном, и ранним утром, когда она, устав от тревожных снов, вышла на длинную бесцельную прогулку по замку. "Мне нужно стать умнее". "Мне нужно стать умнее". "Мне нужно стать умнее". А когда Гермиона открыла глаза, не соображая уже, где находится, в голой стене образовалась дверь с медной ручкой. Может быть, она уже сходила с ума. А может, просто была жительницей сумасшедшего замка в сумасшедшем мире. Поддавшись неясному порыву, Гермиона схватилась за ручку и прошла в огромную залу, нет, целый город из всякой всячины. Книги и волшебные безделушки, оружие и предметы гардероба — все образовывало лабиринт, шагая по которому легко представлялось, что ты где-то в другой, неизведанной вселенной. Шаги эхом отдавались в безмолвном величии исполинского храма оставленных вещей. Гермиона остановилась перед высоким книжным шкафом, полки которого были заставлены разными предметами, о назначении половины которых невозможно было догадаться даже примерно. Но одна вещь бросилась в глаза сразу. В это было сложно поверить, но глаза не могли обманывать. Гермиона много раз видела ее в книгах. Перед ней лежала диадема Ровены Когтевран.