Спасение

Жавер сидел за столом семьи невесты, состоявшей из него самого и Вальжана, и потягивал шампанское. Он впервые попробовал этот напиток, но, впрочем, это была и первая свадьба, на которой он присутствовал. Рядом с ним сидел отец невесты, он не пил и выглядел угрюмо. Жавер наклонился к пожилому человеку и заговорил тихо, но настойчиво: – Жан, ради Бога и ради твоей дочери, постарайся хотя бы сделать вид, что тебе весело. Можно подумать, что ты присутствуешь на похоронах, а не на свадьбе. – У меня такое чувство, что да, – ответил Вальжан так тихо, что инспектор едва расслышал его из-за музыки. – Любовь Козетты ко мне умирает. Между нами никогда не будет прежних отношений. Жавер раздраженно фыркнул. – Это глупость, Жан! Я никогда не думал, что ты так склонен жалеть себя. Сколько раз тебе повторять? Козетта любит тебя не меньше из-за того, что влюблена в этого мальчика. Вальжан продолжал сидеть неподвижно, глядя в пространство. – Дед юноши – особенно высокомерный представитель старого режима, – добавил Жавер, – но даже он более доволен этим браком, чем ты. – Это потому, что я заверил его, что Козетта богата. Я подарил 600 000 франков счастливой чете. – Такое обрадует любого, – заметил Жавер. – Это большие деньги, даже для человека с твоим состоянием. Неудивительно, что старик так доволен. Судя по нудному тосту, который он произнес, можно было подумать, что это он познакомил новобрачных и лично устроил их брак. – Я отдал бы ему и его внуку все свои деньги, лишь бы Козетта осталась со мной. – Она выходит замуж, а не умирает! Возьми себя в руки. Господин Жильнорман не единственный, кто должен произнести тост. Как отец невесты, ты также обязан поздравить молодых. Думаю, именно этого все и ждут. Вальжан, казалось, только сейчас пришел в себя. Он моргнул, посмотрел на инспектора, потом на другие столики. Музыка смолкла, и гости с выражением ожидания на лицах повернулись к столу семьи невесты, за которым сидели двое мужчин. Вальжан снова взглянул на инспектора. Жавер кивнул и, сунув Вальжану в руку нетронутый бокал шампанского, тихо добавил: – Вспомни, мы это уже обсуждали. Просто встань и скажи несколько слов. Пожилой мужчина неохотно встал и неловко взял стакан в левую руку. Его правая рука была на перевязи. Только он и Жавер знали, что с его правой рукой все в порядке, но Вальжан притворялся, что ранен во время недавнего инцидента, чтобы никто не требовал его подписи под брачным контрактом. Удивительно, но именно инспектор предложил эту уловку: «Тебе не нужно лгать. Просто перевяжи руку и скажи им, что ты не можешь подписать бумаги – что, в конце концов, правда. Причина, по которой ты не можешь подписать бумаги, заключается в том, что имя «Фошлеван» лишило бы документы законной силы, но твоим новым родственникам об этом незачем знать. Они просто подумают, что у тебя болит рука, но ты не несешь ответственности за их предположения». Вальжан последовал совету инспектора, в глубине души удивляясь, как хитер может быть его новый друг, избегая при этом прямой лжи. Он поднял бокал. – За мою дочь и ее молодого мужа. Пусть они живут в мире, любви и счастье до конца своих дней. Тост был таким кратким и, казалось, искренним, что никто не заметил, что веселье отца невесты было напускным. Козетта лучезарно улыбалась ему из-за стола, за которым сидели они с Мариусом, и это помогло ему немного расслабиться и смягчило грусть. После длинного и путаного тоста, произнесенного Жильнорманом, гости оценили краткость. Все с энтузиазмом зааплодировали тосту Вальжана, когда он отпил шампанского и откинулся на спинку стула. Жених и невеста поднялись для первого танца, за ними вскоре последовали другие гости, в том числе господин Жильнорман, который вел себя так, словно сам изобрел танцы. Хотя некоторые дамы оценивающе поглядывали на Вальжана и инспектора, они остались сидеть; ни один из них не был светским человеком. По мере того как веселье росло, усиливался и шум, пока не стало невозможно разговаривать. Жавер, к своему удивлению, был доволен, а вот Вальжан явно не чувствовал себя счастливым. «Несмотря на то, что она теперь замужем, Козетта не перестанет любить отца. Она никогда не знала другого отца, и у нее доброе сердце. Почему он этого не видит? Неужели он так плохо думает о себе, что не верит, что кто-то может любить его? Я знаю, каково это – стараться быть нужным, когда думаешь, что тебя нельзя любить, но он должен был бы лучше знать свою дочь». Прием был восхитительным, по мнению всех присутствующих, кроме Вальжана, но все хорошее рано или поздно заканчивается. Когда жених и невеста уже собирались уходить, Козетта, сияя красотой и счастьем, подошла к столу, за которым сидели двое мужчин. Оба встали при ее приближении. Она подошла к Вальжану, обняла его своими тонкими руками и крепко прижала к себе, нежно целуя в обе щеки. – Папа, я так счастлива! Спасибо тебе за все! Вальжан одарил ее улыбкой, скорее горькой, чем радостной, и пробормотал что-то, чего Жавер не расслышал, хотя, судя по выражению лица пожилого человека, это были прощальные слова. Закончив прощаться с отцом, Козетта повернулась к Жаверу и, к удивлению инспектора, обняла и поцеловала и его тоже. – Инспектор, я так рада, что вы переедете к папе, – прошептала она. – Это значит, что у папы наконец-то есть друг, и он не будет чувствовать себя таким одиноким без меня. Это лучший свадебный подарок, который я могла получить. Большое вам спасибо! Жавер вздрогнул: для него было новостью, что он, оказывается, переезжает к Вальжану. Но он не хотел спорить с невестой в день свадьбы или каким-либо образом омрачать счастье Козетты. – Мои поздравления, мадемуазель Козетта, – выдавил он. – Или, может быть, мне следует сказать «госпожа баронесса»? Козетта весело рассмеялась и снова поцеловала его. Затем она вернулась к Мариусу, который нежно улыбался ей, и рука об руку с ним продолжила прощание с другими гостями. Для Вальжана веселье, яркие краски и звуки свадебного приема были лишь фоном. Все его внимание было приковано к Козетте, и, глядя, как они с Мариусом уезжают в карете, Вальжан поймал себя на мысли, что это похоже на сказку. Он все еще чувствовал печаль из-за отъезда дочери, все еще чувствовал себя несчастным от осознания того, что больше не будет видеть ее ежедневно, как раньше, и ее милое присутствие не заполнит его дом... но он уже не был в отчаянии, как раньше. Удивительно, но мысль о компании Жавера успокаивала его, и даже отъезд Козетты стал благодаря этому более сносным. Он обернулся, чтобы сказать ему об этом, и огляделся в замешательстве. Жавера не было рядом, и никто не видел, куда он ушел.