Рейвен Рейес жива. В это несложно поверить, потому что у нее было время научиться выживанию у одного знакомого таракана, но сейчас, ступая по плотной земле новой планеты и сминая ногами зеленую траву, она чувствовала это особенно сильно.
Особенно сильно билось сердце, когда на её вопрос, почему летит не она, Беллами ответил: «Мы берем Шоу, потому что лететь придется вслепую.» Рейвен не знала, что она чувствовала сильнее: злость ли за отношение к человеку, как к расходному материалу, благодарность ли за желание уберечь её, гордость ли за то, что её жизнь действительно ценна. Рейвен не знала, но, лишь увидев её лицо, Беллами сделал для себя выводы.
Ненамного быстрее оно билось, когда Рейвен обнимала Майлза на прощание, наверняка зная, что расставание не будет долгим, что до момента их следующей встречи осталось никак не больше суток, и абсолютно не рассматривая других вариантов. Ждать она всё-таки умела, но что такое 24 часа по сравнению с шестью годами жизни в космосе в ожидании возвращения домой? Капля в океане времени. Она забыла, что-то ожидание не привело ни к чему хорошему, и все, кто так ждал встречи с Землёй: элигийцы, земляне, шестеро везунчиков на орбитальной станции — вынуждены будут ещё 125 лет ждать высадки на новую планету. Рейвен всегда считала за правило то, что она права. Но ни для кого не секрет, что правила существуют для того, чтобы их нарушать. Рейвен не знала, что почти шуточное прощание станет последним. Но также она не знала, что гораздо легче прощаться с человеком, когда знаешь, что скоро снова его увидишь, чем тогда, когда ты понимаешь, что это последний раз, когда ты слышишь его голос не на записи бортового журнала, когда чувствуешь последнее прикосновение. И ещё тяжелее знать, что это всё считается последним совсем не из-за того, что вы будете жить в разных местах.
Но Рейес буквально чувствовала, как трепещет в клетке её ребер птица, названная её именем, когда незнакомая высокая женщина, уже без пугающего черного костюма, проходит через радиационный щит, склоняется над свежим холмиком земли и, скривившись, читает короткое слово на деревянном кресте.
— Кто такой Шоу?
И чья-то рука ложится на её плечо раньше, чем Рейвен успевает понять смысл сказанного.
«Кто такой Шоу?»
Рейвен рвётся к женщине, позабыв, что участь Майлза может постичь и её, но всё те же руки крепко держат ей за одежду, не давая случиться непоправимому. Сейчас на заданный вопрос, ответом на который стала чересчур красноречивая тишина, хочется ответить сильнее, чем когда-либо ещё. Кем был для неё Майлз? В последнее время, всё больше тем единственным, что связывало её с реальностью. Человеком, ради которого ещё недавно она рисковала так сильно, как не могла рисковать ради кого-либо другого. Даже ради десятка или сотни других.
Рейвен уже наизусть знала самоотверженную речь о своих людях, жизни и жертвах, которую так часто произносили Кларк и Беллами, слишком часто повторявшие слова друг друга, но тогда, кажется, был первый раз, когда она поняла, о чём они говорили. То, что тогда ещё несовершеннолетняя Кларк поняла некоторые важные вещи куда раньше неё, чувствительно ударило бы по самооценке, если бы не свежая могила с деревянным крестом у её ног.
С глубоким вздохом инопланетянка отключила радиационный щит, и кто-то (кажется, это была Октавия) тащил её за руку вглубь странного поселения. Рейес видела всё как через запотевшее стекло, слышала голоса, доносившиеся до неё как из сломанных наушников.
Вот Эбби приводит в сознание дочь, гладит её по волосам и лицу. Она ещё не знает, чьим голосом разговаривала с Кларк выключенная рация во время затмения на Санктуме. Она не представляет, как тяжело Кларк было ослушаться этот голос, ставший вдруг странно убедительным для Гриффин, обычно выслушивавшей советы матери и делавшей всё с точностью до наоборот.
Вот тяжело поднимается с красновато-коричневой земли Беллами. Он медленно садится и невидящим взглядом смотрит на рану от ножа с запекшейся кровью на ней. Блейк сразу же видит сестру и с наигранным пренебрежением спрашивает, что она здесь забыла. Рейвен сейчас мало что понимает, но всё равно видит, как неправдоподобно Беллами запинается на букве О и вместо привычного имени бросает короткое «она», совершенно забыв, что сам дал ей имя в честь одного из римских императоров. Он смотрит на Кларк так, словно извиняется сразу за всё, чему позволил произойти. И по одному только его взгляду понятно всё: он совершенно ничего не помнит, только видит, под каким странным углом был воткнут нож, и понимает, что держал его левша. Взгляд Беллами наполняется молчаливой благодарностью. Рейвен всегда поражала способность этих двоих сказать одним только взглядом то, что кому-то пришлось бы долго объяснять, даже владея всеми языками мира. И Кларк так же безмолвно отвечает что-то вроде: «Главное, что мы живы, всё теперь будет хорошо, » — и несильно сжимает его руку в своей.
Рейвен знает, что на неё сейчас никто не обращает внимания, даже Октавия выпустила её руку и отошла куда-то в сторону, дописывая в свой список обид на Беллами ещё один пункт, но Рейес всё равно считает не очень приличным наблюдать за Беллами и Кларк сейчас.
***
Она чувствовала себя наблюдателем со стороны, шпионом, подслушивающим чужие разговоры, и поэтому предпочла отвести взгляд. Рейвен никогда не могла бы сказать, благодарна она Вселенной или нет за то, что её взгляд упал на Джона.
— Джон, очнись, ну же… — по растерянному взгляду Эббигейл было понятно, что она даже приблизительно не представляет, что случилось во время затмения, и какое влияние это могло оказать на организм человека. — Пульс очень слабый…
Рейвен не знала, что произошло и как много времени и событий она пропустила перед тем, как понять, что стоит на глинистой почве на коленях, уже даже не пытается подавить рыдания и обнимает за плечи всё ещё не до конца пришедшего в себя Мёрфи, совершенно не ощущая, как Эбби мягко отталкивает её и говорит что-то про неизвестность, опасность и космический корабль «Элигиус-3».
— Если б я не знал, что с нашей последней встречи прошло немного времени, то поверил бы, что ты окончила курсы по актерскому мастерству, или, что ещё хуже, что ты рада видеть меня живым, — хрипло усмехнулся Джон, прижимая её к себе одной рукой. Но как только он понял, что ничего, кроме плача, в ответ он не услышит, его лицо сразу стало серьёзным. — Где Шоу?
Рейвен не могла сделать так, чтоб слёзы прекратили скатываться по щекам, и, откровенно говоря, ей было совершенно плевать, сколько человек и как сейчас смотрят на неё, плевать, видела ли это по-прежнему прикованная толстой цепью к стене Эмори, смотрела ли на эту сцену, поднимая бровь, уже не такая надменная Эхо. Рейес всё плакала и подняла голову только тогда, когда услышала сдавленное шипение Джона, который сидел на земле, опираясь на неё рукой с грязной и промокшей повязкой выше локтя.
— Я бы, наверное, умерла, если… — прошептала Рейвен половину фразы, которую никогда бы не произнесла обычная Рейвен Рейес, и которую ей не хотелось продолжать, и поднялась с коленей, вытирая грязное лицо тыльной стороной ладони.
***
Кто такой Джон Мёрфи? Рейвен знала совершенно точно, что это не тот самый самоуверенный и эгоистичный ублюдок, который ходил по полу челнока, наставив ствол на голову Беллами, когда Рейвен и Джаспер пытались найти и перекусить нужный провод, чтоб открыть дверь. Это не тот человек, который выпустил в неё пулю, и которого она проклинала, делая пули и прикидывая в уме, сколько ещё она успеет сделать до прихода землян, если силы продолжат покидать её с такой скоростью. Это не тот человек, который возненавидел весь мир, когда его чуть было не казнили за преступление, которого он не совершал.
Это был мальчик, отца которого казнили за то, что он украл лекарство для сына. Это был подросток, который знал, что каждый в лагере сотни ненавидит его, но продолжал помогать Октавии и Кларк с малолетними преступниками, подхватившими инфекцию, для распространения которой его и использовали земляне. Это был человек, который остался с ней в космосе, когда остальные вернулись на Землю, и предложил нажать на рычаг вместо неё, когда это будет нужно. Человек, с которым Рейвен хотелось провести всю оставшуюся жизнь, и неважно, сколько им осталось.
