Ranunculus

-2- Каору не мог избавиться от странных видений, застывших, как солнечные ожоги на сетчатке, как бельмо на глазу. Крошечные руки, прикасающиеся к лицу монстра, его жуткая улыбка и взрыв хохота, кислородная трубка в носу. Нужен ли покойнику кислород? Если да, то почему люди продолжают притворяться, что мертвецы не нуждаются в воздухе? А что, если он не мертв? Он решил сделать то же самое, что делали эти женщины. Он сел на кровать, и монстр вдруг замер, перестал улыбаться, с интересом рассматривая Каору. Казалось, он мог сожрать в один миг, и гитаристу стоило немалых усилий собрать волю в кулак, преодолеть боязнь этих черных глаз, и протянуть к нему руки. Матерь божья! Эти руки! Эти убогие короткие пальцы! Эти руки всегда принадлежали ему, но он лишь теперь осознал это в полной мере. Каору - карлик! В ужасе он соскочил с кровати и вдруг осознал себя подорвавшимся от страха на обшарпанном старом диване, тошнотворно пестром, как те образы, что до сих пор роились у него в голове. И когда он только успел заснуть? Электрогенератор до сих пор не могли привести в чувства, съемочная площадка освещалась лишь свечами, призванными служить декорацией. На деле же они являлись теперь необходимым источником света. Голуби дремали в клетках, откуда-то доносились шорохи и курлыканье. Свет фонариков мельтешил в дальнем коридоре, там, где стоял генератор – его все еще пытались починить. Это было одним из самых мерзких ощущений, которые Каору когда-либо доводилось испытывать – просыпаться в подобном месте от подобного сна. Однако теперь он с неким страхом поймал себя на идее, накрепко засевшей в голове. Он должен был дотронуться до его лица. Доказать себе, что все это было не правдой, что у него нормальные руки, что все, происходящее с самого утра – это просто бредовый сон, от которого можно проснуться. - Всё, баста, - раздался в зале голос, и свет фонарика пробежался по декорациям, - сворачиваемся на сегодня, завтра утром привезут новый генератор. Кто-то громко цокнул языком совсем неподалеку, шаркнул стулом, и направился в сторону гримерной, освещая себе путь фонариком на телефоне. По поступи Каору узнал Шинью. Как странно, спустя столько лет он научился узнавать коллег по стуку каблуков, по шарканью ног, скорости шага… Люди стремительно покидали место съемок, ибо голуби были накормлены и делать здесь сегодня было больше нечего. Он тоже поднялся, намереваясь в скором времени оказаться от этого места как можно дальше. Бесшумно шагая по полу, застеленному ковром, он почти подошел к краю съемочной площадки, как вдруг его внимание привлек тихий, едва слышный смех и шепот. Каору остановился. Он невольно затаил дыхание, будто боясь спугнуть, или же привлечь к себе внимание, затем обошел массивный шкаф и замер в тени, выйдя из-за него наполовину. Его вполне можно было увидеть, если бы кого-то это волновало, но монстр был слишком занят молодой актрисой. Они сидели так близко друг к другу, затаившись в каком-то тесном укромном углу, где их почти не было видно, и явно наслаждались внезапным «концом света». Она была симпатичной, Каору и сам отметил про себя, когда впервые увидел ее на кастинге, что будь она на метр выше, с ней вполне можно было бы закрутить роман. А вот Кё, похоже, утрированные пропорции девушки волновали в последнюю очередь. Его лицо было плохо видно, лишь темные очертания и изредка отблеск света на винерах, когда он улыбался. Впрочем, иногда он наклонялся чуть вперед, и тогда Каору мог разглядеть существо во всей его кошмарной красе. Как раз сейчас он наклонился, и актриса прикоснулась к его лицу маленькой ладошкой, её глаза красиво блестели в темноте. Они поцеловались, девушка обняла его ошейник своей короткой рукой, а Каору стоял в темноте, открыв рот от удивления и не веря своим глазам. Сейчас он, как ребенок, заставший родителей за тем, что ему не следовало видеть, изо всех сил желал убежать отсюда и притвориться, что ничего не видел, но не мог двинуться с места, боясь издать звук и выдать себя с головой.