Ей было всего восемнадцать.

Наш маленький батальон, почти в начале ещё потерявший львиную долю свою добрых малых, настолько быстро, насколько позволяли раненные в боях ноги оставшихся и никого не щадящее солнце южных степей, но всё равно слишком медленно, по мнению товарища капитана, продвигался к небольшому лагерю в уже видной на горизонте роще, в которую упиралась пустынная дорога. Стоял июль тясяча девятьсот сорок второго.       Слева Жильвинас со сломанным носом выругался на литовском, проклиная местную жару. Я улыбнулся, случайно наступив на пятку Ване.       — Прости, — тут же извинился я, и тот буркнул что-то невнятное в ответ.       Дальше мы снова шли молча.       — Лагерь этот в станице разбили, да только там одни девки-то с детьми и остались, — уставшим хриплым голосом предупредил капитан Машков, когда остановил нас подле самой границы прохладной рощи. — Девчата у нас красивые, умные, но к ним не приставать. Это приказ, — и тут же он скрылся за тонкими берёзками.       Мы последовали за ним, неловко задевая плечами тонкие деревья, и вскоре вышли на небольшую плотно заставленную палатками, землянками и простенькими домиками поляну, которую берёзы окружили плотным кольцом.       Лагерь кипел жизнью. Как только мы пришли, нашего капитана со словами «Пройдёмте, товарищ Машков, к вам дело есть» да безо всяких там приветсвий повели в один из домов. Точнее в то, что от него оставалось.       — Товарищ, вы знаете, что капитаны с лейтенантами все… ну, вы сами понимаете, что с лейтенантами да капитанами… В общем, мы хотим… — слышался голос майора, пока он не смешался с тихим гулом, а моё сознание автоматически не переключилось на окружающую, довольно мирную, кстати, обстановку.       Все девушки, разведя костер, что-то готовили, наполняя свежий воздух приятными ароматами разных специй. Дети, смеясь, бегали под ногами. Солдаты другого взвода, тоже пришедшие лишь недавно, устало сидели на земле и брёвнах. Эта маленькая вселенная будто существовала отдельно от всего остального мира — столь здесь было тихо и спокойно, да только лишь разрушенные дома с ветками вместо крыш, военная форма солдат да их травмы напоминали о тех ужасных событиях, что происходили за рядом берёз-стражников.       — Кирилл! — разразил воздух чей-то грузинский голос, в котором я тут же узнал голос Иракли, и старый знакомый врезался в меня, с широкой улыбкой, хлопая меня по спине.       На нас с Тратасом и Колесниковым набросились старые товарищи, с которыми ребятами играли в дворе — Егор с Кузьмой обнимали Ваню; Саня крепко жал каждому руку и, кажется, даже прослезился; Отар безжалостно запрыгнул на уставшего литовца сзади:       — Вилька!       — Я Жильвинас, а не эта ваша… — обиженно надул губы Тратас, и все засмеялись.       — А это что за птица? — Лорткипандзе оставил его в покое и, упав на бревно, успешно заменявшее скамью, насмешливо посмотрел на меня.       — Старший лейтенант, — я, гордо подняв голову, надвинул на лоб фуражку.       — Вроде только недавно рядовыми вместе служить пошли, — вздохнул Ряполов, — а он уже старший лейтенант.       — Вы его в поле не видели, — Ваня гладил по голове никак не отпускающего его из объятий Кузю. — Такими темпами он завтра в генералах сидеть будет.       — Ну что я да я? — отмахнулся я. — Вы как?       — Живые, как видишь, — коротко, но достаточно ёмко отчитался Саня.       — Эй, ты куда? — вдруг крикнул Климович уходящему от нас солдату, которого я как-то и не заметил среди своих товарищей.       — Суп варить, — ответил он.       — Ну что за человек такой? — цокнул Отар.       — Фамилия как? — спросил я.       — Петренко, — промычал Сапрыкин в плечо товарищу, с детства ставщему ему родным, как старший брат.       — Рядовой Петренко, — выпрямившись, громко позвал я, — смирно!       Петренко без напряжения, подавшись слегка вперёд, вытянулся, как струна гитары, и замер на месте истуканом — иногда лишь его приподнятая грудная клетка едва заметно дрожала от дыхания, пропуская то вдох, то выдох.       — Кру-гом!       На «раз-два» он развернулся на левом носке и приставил правую ногу, слегка раздвинув носки. Точнее, она.       — Что-то не так, товарищ старший лейтенант? — нагло спросила девушка.       А я всё молчал, не в силах отвести от неё взгляд.       Нет, её нельзя было назвать красивой по нынешним меркам — даже в станице она казалась больно уж простой относительно других девушек. Она слишком высока — не ниже метра восьмидесяти трёх точно, а то в ней были и все сто восемьдесят пять, — плечи крепкие, почти мужские, сильные руки, и ноги были атлетовские. Лицо очень скуластое, были у ней широкие, но всё же довольно изогнутые и изящные брови, в женской моде какие всё равно не сильно ценились, а волосы были грубо подстрижены выше плеч и собраны в хвост, выбиваясь целыми прядями и почти незаметно торча из-под пилотки. От идеала нынешних лет ей достались только пухлые розовые губы и милая родника над ними, да и те подчеркивали всю её душевную простоту, открытость и дерзость, подобающую людям из деревень.       — Даня… — представил Егор, но тут же исправился: — то есть Дана. Дана Петренко.       — Единственная девушка у нас в батальоне, — пояснил Сапрыкин, наконец отлипнув от друга.       — Любим, ценим, в обиду никому не даём, — улыбнулся Сашка.       — Как капитана не стало, — свёл брови Отар, — так она у нас всю атаку была за него.       — Хотя просто рядовой, — закончил Иракли.       Несмотря на все комплименты, девушка стояла, беспристрастными зелёными глазами прожигая меня, и всё также ждала дальнейших указаний.       — Уважаю. Кирилл, — подойдя, я протянул ей руку, — Кирилл Зайцев.       Она, пораздумав в нерешетильности, всё-таки довольно крепко, хоть и неуверенно пожала её:       — Очень приятно, товарищ старший лейтенант Кирилл Зай…       — Кирилл, — поправил я.       — Кирилл, — кивнула она.       Товарищи с невинным трепетом, улыбаясь, наблюдали за нами, потому я смущённо отшёл, предложив Дане сесть, и та устало упала рядом с Отаром, облокотившись на берёзу.       — А чего Машкова-то забрали? — учтиво прервал тишину Колесников. — По делу или просто?       — Да, давно его нет, — Тратас протёр глаза и чуть не упал от накрывшей волной усталости после долгих бессонных ночей, но Ваня с Сашей успели его поймать и опустили на землю.       — Ну, рассказывай, — Отар взглянул на Петренко, которая, закрыв глаза тонкими веками, подставила смуглые и уже загоревшие ладони под полуденное солнце.       Но тут нас позвали на обед.       За грибным супом, который так порадовал наши желудки, Дана, вечно перебиваемая то Иракли, то Отаром, вкратце рассказала, что нас хотят объединить в один батальон, а Машкова собираются поставить нам в капитаны.       - И всё-таки это неточно, - закончила Петренко.       Но какая, чёрт возьми, нам разница, если мы, старые друзья, будем вместе? Пусть даже этот шанс невелик, но куда приятней верить, что будешь воевать вместе с товарищами и сможешь побыть с ними лишнюю минуту, чем точно знать, что придётся идти на врага одному.       Парни на радостях, что нас объединяют, смеясь и эмоционально жестикулируя, вспоминали былые времена и рассказывали истории, как мы ходили в детстве в походы, купались в море, катались на лошадях… На этой теме Дана вдруг оживилась и стала яро спорить с Саней, какая же масть всё-таки лучше, не уставая приводить аргументы в пользу любимых донских, а я, подперев щеку, улыбаясь, наблюдал за ней - за сухими её запястьями, плавно убирающими каштановые выгоревшие пряди за ухо, за появляющимися с каждой улыбкой ямочками, за блестящими глазами цвета тёмной хвои... Жильвинас посмотрел на меня и, встретившись со мной взглядом, усмехнулся, а я смущённо отвёл взгляд от девушки и продолжил есть суп, наслаждаясь голосом Даны.       - Вкусно, - Ваня отставил пустую супницу и потянулся, - давно такого не ел.       Мы, согласно кивнув, устало отправились мыть тарелки, а потом вновь вернулись на поляну.       Ребята, сонные и сытые, разбредались по тени и ложились на свои хлопчатобумажные куртки светлой летней формы, а кто-то наоборот снимал гимнастёрки, оголяясь по пояс, и ложился загорать, прикрыв лица от ярких лучей пилотками. Я, сев на землю и облокотившись всем корпусом на берёзу, сщурил глаза и стал наблюдать за засыпающими товарищами. Пусть отдыхают - когда ещё жизнь выдаст столь мирный день?       Я сдвинул фуражку и запрокинул голову, затылком больно ударвишись о ствол.       Но всё же кто она, эта Дана? - подумалось мне. - И как она здесь оказалась?..