Синестезия

      Когда кажется, что всё плохо, то оглянись по сторонам, возможно, ты поймёшь, что всё намного хуже, чем ты думал изначально. Приблизительно это я чувствовала каждый раз, когда видела своего брата. Даже от именования его «братом» меня всю внутренне передёргивало, я готова была в окно прыгать, только когда приближался он — мой брат. Мой любимый… брат.       Я могла многое представить себе, но эта извращённая божественная шутка явна не была мною предугадана. Можно многое спустить себе с рук, многие границы дозволенного переступить, особенно, если того требуют обстоятельства, можно даже пойти на наибольший грех — на убийство, но заступить за грань, полюбив того, кто связан с тобой одной кровью… Мне действительно было намного проще убить человека.       Снова дождь, промозглый ветер пробирался до костей и леденил меня изнутри, а ещё эта грубая дымка цвета берлинской лазури маячила вокруг меня вот уже который год — с самого моего рождения. Мне казалось, что я устала, не успев появиться на свет, так ещё и вся эта невозможная ситуация причиняла такое количество дискомфорта, как ни одна до этого.       Джинён — мой брат… Джинён — мой брат… Я повторяла это, словно мантру, вбивая себе в голову информацию, которая никак не хотела укладываться и усваиваться, ведь совсем не сестринская любовь жила в моём сердце. Я полностью приняла всё то, что на этот раз мне было уготовано, я в абсолютной степени представляла себе масштаб катастрофы, если я позволю себе намного больше того, что мне было разрешено семейными узами.       Даже сейчас, когда он стоял в десяти метрах от меня, весь такой домашний и уютный, в просторном жёлтом свитере и светлых джинсах, с отросшими волосами, что вились из-за влаги, то притягивал меня, словно тепло огня в северных холодных лесах. И я смотрела на него, понимая, что ещё немного — и не выдержу, сорвусь, подлечу к нему и заберу с собой так далеко, как только смогу. Чтобы никуда не убежал, чтобы никто нас не нашёл, чтобы мы были лишь вдвоём.       И вот я уже делаю шаг вперёд, но вижу предупреждающий и настороженный взгляд строгой матери, которая уже давным-давно осознала, что меня с Джинёном связывала далеко не братско-сестринская любовь. Что-что, а вот семья в этот раз мне попалась консервативная до мозга костей, чем немало меня раздражала, но всё же они любили меня и принимали со всеми недостатками, не понимая совсем, кого пригрели под боком.       И опять же эта дымка ярко-синего оттенка берлинской лазури доводила меня до бешенства, слишком часто становясь настолько густой, что практически перекрывала мне обзор, но больше всего выводил меня из себя тот факт, что я не могла понять, что эта дымка означала. Она преследовала меня повсюду, оставаясь за мной тонким шлейфом или же плотной накидкой, и у меня не было ни единого предположения, из-за чего она вообще возникла и почему она то густеет, то наоборот — становится практически невидимой.       Подловив себя на мысли, что я не против уже решиться на какой-нибудь максимально глупый поступок, лишь бы мне стало легче дышать, я постаралась откинуть все тревоги, глубоко вдохнув и выдавив из себя непринуждённую улыбку, которая в большей степени была адресована классически-правильной матери. Сегодня была последняя суббота месяца, для меня равнозначная судному дню, ведь мы всегда собирались в этот день, чтобы провести время всей семьёй. Мы съезжались в наше небольшое бунгало в пригороде столицы: я временно покидала стены университета, Джинён — работу в музыкальной академии, ну, а родители — им приходилось труднее, чем нам с братом, ведь они сейчас и вовсе жили в небольшой провинции у берега моря, и путь оттуда забирал у них более пяти часов. Но нашим семейным долгом было собраться за одним столом, чтобы поделиться последними новостями и разделить все тревоги — маленькая традиция, зародившаяся уже очень давно.       И снова дымка вокруг меня стала плотнее, я поймала на себе улыбающийся взгляд Джинёна, что сегодня выглядел счастливее обычного, будто искрился изнутри, и моё сердце тут же затрепетало, отзываясь на радость любимого человека. Время для меня всегда в такие минуты останавливалось, а все звуки отходили на задний фон, и как бы я хотела чувствовать то, что чувствовал парень, но его эмоции были для меня словно зашифрованы — я их ощущала, но разобрать, отделить друг от друга не могла — мой дар их словно намеренно перемешивал, давая различать лишь самые примитивные. Я чувствовала себя намного слабее сейчас, чем тогда, когда у меня и вовсе не было дара.       — Джису, давай к нам, — махнув мне рукой, подзывая к себе, отец сел во главе стола, и я подошла к родным, присаживаясь рядом с братом. — Ты сегодня молчаливее обычного, это на тебя так дождь действует?       А что я могла ответить? Я молчу, потому что боюсь сболтнуть лишнего рядом с тем, кто выжжен на моём сердце, потому что боюсь вспугнуть его и невольно раскрыть все тайны. Лазурная дымка стала ещё плотнее, я практически не различала предметы вокруг — лишь их слабые очертания, что скрывались за плотным навесом дыма. Сейчас ярко-синий переплетался ещё и с зеленоватыми вкраплениями — Джинён чувствовал смущение, сильное смущения, и я повернулась к нему, но едва ли могла разглядеть выражение его лица.       — У меня к вам большая новость, — молодого мужчину тут же обвила светло-сиреневая пелена — чувство первой настоящей и глубокой влюблённости — и Джинён слабо улыбнулся, а на его щеках выступил лёгкий румянец, я же начала паниковать. Это не могло означать ничего хорошего, ведь вряд ли его любовь была направлена на меня. — Мы с моей девушкой решили пожениться, свадьба уже через месяц.       Улыбки на лицах родителей и удивление в их глазах — они были рады и поражены, а ещё горды — окружены розовато-лиловым дымом. Как же мне хотелось разнести всё вокруг себя, разбить в щепки и на осколки, но я лишь сжала посильнее пальцами столовые приборы, растягивая губы подобно матери и отцу, наверняка выглядя умалишённой. Я могла вытерпеть многое, очень многое, но не его любовь к другой девушке. Разум помутился — я сходила с ума уже от этой неопределённости и от абсурдности происходящего.       — Чеён сейчас подъедет к нам, так что вы прямо сегодня и познакомитесь, а то всё-таки это серьёзный шаг, — кажется, Джинён не понимал, что сейчас буквально вынуждал меня идти на крайности, привезя к нам в дом, в ненавистный мне дом, свою невесту, девушку, на месте которой должна была быть я.       Чеён же, с которой мне выпала честь впервые встретиться ещё в столице пару месяцев назад во время одной из прогулок с братом, была милой девчушкой на год младше меня, с яркими карими глазами и длинными высветленными волосами, похожа на маленькую куколку, такую идеальную, какой я никогда не была. Зависть? Этого чувства я раньше не знала, хотя сейчас я была точно уверена, что это именно оно — померанцевого цвета в сочетании со вкусом орегано на кончике языка — пряным, сладким, но с небольшой горчинкой. Наши чувства друг к другу были взаимны: мы обе не особо любили находиться вдвоём на одной территории и обе терпеть не могли делить Джинёна, который метался от меня к ней, не зная, какие действия ему стоит предпринять.       И вот сейчас опять: мы сидели уже впятером за одним столом, Чеён что-то щебетала своим певучим тонким голоском, Джинён смотрел на неё, охваченный бирюзовой аурой волнения, которая потихоньку исчезала, мои родители с надеждой изучали обручённую пару, заставляя меня злиться, скалиться и пытаться изобразить на своём лице подобие лёгкого удивления и удовлетворения. Нужно признать, мои актёрские навыки из жизни в жизнь становились всё лучше.       Обед плавно перетёкал в ужин, а разговоры становились всё более откровенными, личные темы набирали обороты, вытесняя безопасные и нейтральные, и я сослалась на голову боль и ушла наверх, громко топая ногами по лестнице на второй этаж, что вела к моей комнате и комнате брата. Брата… Какая же нелепица.       Я плюхнулась на пушистое покрывало на мягкой кровати и стала думать о том, как же найти решение этой проблемы, которая заставляла меня желать крови этой девушки. Рассудок шептал, что эта свадьба могла бы обезопасить наше с Джинёном будущее, разделить нас ровно настолько, чтобы нам никто не смог навредить, чтобы мы жили в абсолютном комфорте и невмешательстве со стороны божественного провидения. Но ревность обвила своими ручками моё податливое тело, и разумные мысли отступили.       Я просто вспоминала, как Джинён нежно обнимал Чеён, как она клала свою голову ему на плечо, как они смеялись, глядя друг друга в глаза, от рассказанной отцом шутки, и мне сводило судорогой всё тело, отражая все накопившиеся внутри негативные эмоции, и снова лазурная пелена стала гуще, массивнее, словно могла опасть тяжёлым покрывалом на пол вокруг меня, как снег выпадает девственным покровом на землю зимой.       Мягкие шаги по деревянной лестнице сопровождались лёгким эхом — кто-то поднимался наверх, и, подумав, что это наверняка Джинён, я выбежала из комнаты, намереваясь урвать хотя бы несколько минут в его обществе наедине, вдали от надоедливых посторонних. Но вместо желанного человека я увидела хрупкую фигурку Чеён, что, казалось, ходила так, словно порхала над полом, не касаясь его ступнями. Девушка была лёгкой, словно пушинка, и благоухала полевыми цветами, красивая и юная, женственная и аккуратная — такая, какой всегда хотел меня видеть брат. И я пыталась подстроиться, старалась стать нежной и изящной юной леди, вслед которой всегда бросали поражённые взгляды, но ничего не удавалось. Даже вспоминая своё верховное божественное прошлое, я не могла перенести это в Нижний мир, где мне слишком часто приходилось проявлять жёсткость и держать удар, научиться падать так, чтобы всегда иметь возможность подняться, а ещё никогда не прогибаться ни под кого — так можно потерять саму себя. Это всё было слишком далеко от лиричного и чуткого характера избранницы Джинёна.       — Джису, ты идёшь прогуляться? Давай пойдём вместе, — её приветливая улыбка была такой неподдельно искренней, что мне стало жаль девушку — её ещё не раз ранят, сильно и больно, если она не научиться закрывать сердце от влияния других людей.       — Я ждала брата, а это всего лишь ты, так что я пойду обратно в комнату, — меня раздражала её правильность, она была копией моей матери, только более молодой и ещё не познавшей предательства. Чеён тут же охватила серебристо-чёрная дымка разочарования, и она кинула на меня обиженный взгляд.       Лазурная пелена вокруг меня слегка рассеялась, потому я впервые смогла разглядеть вокруг Чеён так же волнистую тёмно-синюю вуаль с фиолетовыми вкраплениями — она была едва заметна, вот только память упорно подкидывала мне образ человека, которого уже когда-то так же обнимала подобная дымка. Перед глазами промелькнули фигура Джинёна и моя встреча с ним в одной из жизней на берегу моря, а ещё пристрастия мужчины к зеркалу и разговорам со своим отражениям. По горлу прошёл холодок, словно от прикосновения лезвия, и я поднесла руку к шее. Чеён была тёмной лошадкой с начинающимися психологическими отклонениями и сама этого не понимала. Мне стало страшно, ведь последняя встреча с подобным человеком закончилась для меня ужасающе.       — Я тебе не нравлюсь, да? — её голосок стал жалобным и писклявым, но вот выражение глаз изменилось иным образом — стало жёстче и злее. Она, наверное, даже не подозревала, как сильно отличалась сейчас от той Чеён, что так нравилась Джинёну, а может, оно и к лучшему. Если бы он только смог увидеть её в данный момент: раздражённую, объятую померанцевой дымкой зависти, смешанной с вуалью сумасшествия, — это была далеко не его великая мечта о женственной и изящной жене. Хотя стоит отдать ей должное — она оставалась всё такой же простой и уязвимой, как и до этого, просто лицо перекосилось от проявления вспыльчивости утаённого лихого характера.       — Ты настолько обычная и предсказуемая, что все твои действия и решения написаны на твоём красивом личике, — я пыталась проявлять меньше агрессии, но моя неприязнь к Чеён прорвалась наружу, ведь её никто не мог контролировать — на этаже были лишь мы вдвоём, и предупреждающие взгляды, что кидала мне мать, сейчас были далеки от меня.       И, похоже, не только я, наконец, вырвалась из выстроенных рамок, ведь Чеён, тонко вскрикнув и скривив свои тонкие алые губы, быстро оказалась рядом со мной и вцепилась своими тонкими длинными пальцами в мои собранные в хвост волосы, стягивая резинку и царапая кожу. Не контролируя себя и стараясь защититься, я пыталась оттолкнуть её, но хватка девушки была намного сильнее моей. Ударяясь спиной о стену под напором этой, казалось бы, хрупкой, наивной девчушки, я почувствовала резкую боль в районе лопаток и отпустила свои руки с её плеч, позволяя выдирать мне пряди и дальше.       Громкий крик Джинёна дорвался до моего слуха, и я развернула голову в сторону мужчины, предупреждающе давая знак ладонью не приближаться, но он всё равно быстро оказался рядом, пытаясь оттащить Чеён от меня. Едкий привкус паники разлился в воздухе, противница отошла на несколько шагов назад, схваченная за талию моим братом, и начала отталкивать его руками, желая добраться снова до меня. Буквально считанные сантиметры разделяло их и лестницу, и одного неосторожного толчка девушки хватило, чтобы Джинён оступился и сделал шаг в пустоту, летя вниз по ступенькам.       А дальше пространство стало погружаться в знакомую мне темноту: истошный вопль матери расстелился по дому, отец замаячил где-то рядом с лежащим внизу, нешевелящимся братом, а сигаретный дым затянул меня так крепко, что я не успела добраться до Джинёна, теряя сознание, зная, что когда открою глаза в следующий раз, то увижу совершенно другой мир, вдали от этого домика в пригороде столицы. И вот настало время снова сказать «прощай, Джинён, до скорой встречи». Жаль только, что я так и не смогла узнать значение дымки цвета берлинской лазури.