О последствиях недотраха

Оставшиеся минут двадцать от пары по истории, я сидела, сгорбившись, прижавшись к парте, чтобы скрыться от историка, который время от времени поглядывал на меня и хищно ухмылялся, и думала, что теперь со мной будет и, что сделают родители, если я отчислюсь. Пришла только к одному выводу: по головке меня за это не погладят. Потом мысли снова занял философ с его рваными вздохами, стонами и зелёными, затуманенными страстью глазами. Попытки отвлечься на рассказ Александра Николаевича о Второй Мировой не увенчались успехом. В памяти мелькала его закушенная губа, бесподобная улыбка, а в голове всё время повторялись его слова: «Ева, ты такая красивая». Надеяться на то, что после того, что произошло, всё останется по-прежнему, было глупо. Как он будет вести себя, тоже оставалось для меня загадкой. Наверно, не стоит придавать этому большое значение, для него это, скорей всего, обычный перепихон, и нужно всё забыть, но, чёрт, как же с ним было хорошо. Да и как забыть, если от воспоминаний дрожь по телу… Кира ничего у меня не спрашивала, только безразлично наблюдала за что-то рассказывающим Александром Николаевичем и, иногда поворачиваясь ко мне, смотрела, как я нервно стучу ногтями по столу, создавая бесящий одногруппников шум, и слежу за секундной стрелкой часов, в ожидании окончания пары. Историк уже полностью отвлёкся от моей скромной персоны и излагал материал, записывая даты на доске. Интересно, а как поведёт себя в этой ситуации Александр Николаевич? Он ведь нас застукал, что называется, с поличным, тут уже не отвертеться, и привычная фраза из фильмов «это не то, что вы подумали» не сработает. Не думаю, что, увидев голую студентку и полуодетого преподавателя вместе, можно с лёгкостью сказать, что это было недоразуменье. Ситуация ни в коем разе не двусмысленная. Когда пара закончилась, я быстро собрала вещи и, смешавшись с толпой, попыталась ретироваться, но и это не ускользнуло от острого зрения преподавателя. — Кострова, останьтесь, — крикнул историк, глядя, как я, прижав сумку к груди, пытаюсь сбежать из аудитории. Вздохнув, я попрощалась с Кирой и, дождавшись, когда кабинет опустеет, подошла ближе. Когда за последним студентом захлопнулась дверь, Александр Николаевич встал с места, обошёл стол и, прислонившись к нему поясницей, сложил руки на груди. — Ева, — его лицо приняло откровенно скучающее выражение, — вы ведь понимаете, что отношения между студенткой и учителем до добра не доведут. — Я, кивнув, опустила глаза в пол, — в любом случае, не думаю, что вас отчислят, а вот Серафиму Евгеньевичу придётся тяжко, если об этом узнают ректор и другие преподаватели. — Он потёр переносицу и, посмотрев на меня исподлобья, сказал: — вам лучше прекратить это. Я замялась, прекращать-то нечего. Никаких отношений не было, и нет! Но почему-то от мысли, что всё закончится, так и не начавшись, становится паршиво. — Я поняла, больше не повторится, — промямлила, направляясь к выходу, — до свидания. Историк был прав во всём, это нужно прекращать. Наберусь смелости и поговорю с Серафимом Евгеньевичем, если меня не отчислят раньше. Забрав из гардероба пальто, я медленно пошла в общежитие. На подходе к дому до меня донёсся гопнический свист, а я, закатив глаза, пошла дальше, пока меня не схватили за руку. — Девушка, можно с вами познакомиться? — Нельзя, — рявкнула я и повела плечом, в надежде, что меня отпустят, но ожидания не оправдались: хватка стала сильнее. — Смотри, какая красивая! — закричал парень куда-то в сторону, я, вывернувшись, наклонилась, чтобы посмотреть кому это он. — Что орёшь? — спросил подошедший в чёрных адидасовских спортивках и кроссовках той же фирмы, а потом перевёл взгляд на меня, — да, действительно, миленькая. — Отпусти меня, — грубо прошипела, дёргая руку на себя, — я на бокс ходила, между прочим, — солгала я, глядя как ухмыляется, видимо, главарь этой недогруппировки. — Ребят, я её забираю, эта ненормальная моя, — на плечо опустилась рука с золотой печаткой на безымянном пальце, та самая рука, что гладила по спине и ласкала грудь сегодня на кафедре. А парень, который схватил меня, отдёрнул ладонь и попятился назад. — Эй, а ты ещё кто такой? — спросил главный, сплёвывая и выступая вперёд, — я первый её заметил. — А я первый с ней переспал, — беззлобно улыбнулся Серафим, — мой аргумент весомее. Парни посмотрели на преподавателя, потом на меня, я, краснея, улыбнулась им и пожала плечами, мол, увы, что было, то было. — Тем более, ты с ней уже спал, дай и нам позабавиться. Я опустила голову. Было безумно неловко, а когда память стала подбрасывать пикантные моменты, я и вовсе закрыла ладонью рот, думая, как теперь посмотрю ему в глаза. — Не в этот раз, парни. Преподаватель отобрал у меня рюкзак, закинул на плечо, а следом за ним и меня, но уже на другое. Я, как и гопники, которые стояли, раскрыв рты, и смотрели в спину удаляющегося преподавателя, была в шоке. Мысли вернулись в реальность, только когда чья-то чрезмерно наглая ладонь скользнула по ноге вверх и, забравшись под пальто, устроилась на ягодице, придерживая. — Хватит меня лапать! — завопила я, ударяя его по спине кулаком. — Сегодня на кафедре тебя это не смущало, — ответил он, опуская руку ниже и поглаживая бедро круговыми движениями. — Стойте, парни! Пацаны! Заберите меня от этого извращенца! — они стояли на том самом месте, откуда меня унёс преподаватель и, переговариваясь, смотрели на нас. Когда один покрутил пальцем у виска, я поняла, что помощи от них можно не ждать. — Серафим Евгеньевич, отпустите меня. — Попросила я, опуская руки вниз, глядя, как они телепаются при его ходьбе, — а если кто-нибудь из студентов увидит? Ну, пожалуйста… Когда меня донесли до общежития, всё что ниже поясницы и выше икр было облапано, причём в наглую. Я, пытаясь не смотреть на преподавателя, поправила причёску, которая растрепалась, когда меня вниз головой перевернули, и собралась уже зайти в здание, как Серафим, широко улыбаясь, протянул мне рюкзак и, когда я потянулась за ним, сделал шаг вперёд, проводя ладонью по щеке, поднимая подбородок вверх. — Это неправильно, — я рывком отвернулась от него, глядя на входную дверь общежития, — у нас будут проблемы. — Преподаватель помотал головой, глядя на меня, как на нашкодившего ребёнка и, проигнорировав моё замечание, сказал: — Ева, я намерен добиваться твоей взаимности. — Он потянул меня за руку, а я, не устояв на ногах, вмиг ставших ватными, упала в его объятья. Коснувшись пальцами щеки, он провёл линию до подбородка и, наклонившись, поцеловал. Не встретив сопротивления, язык скользнул внутрь, касаясь моего. Когда свободная рука легла на спину, поглаживая, а затем, обнимая за талию и прижимая ближе, по телу разлилось приятное тепло. — И добьюсь… — прошептал, отстранившись, с улыбкой глядя на раскрасневшуюся меня. Коснувшись губами кончика носа, Серафим развернулся и стремительно зашагал по улице в обратном направлении. А я, глядя на удаляющийся силуэт, на его широкую спину, поняла, что, кажется, абсолютно точно и бесповоротно влюбилась в своего преподавателя философии.