Todo el mundo tiene un secreto

      Квартиру Рона и Гермионы на Левингофф-стрит тут и там украшали магические гирлянды, которые радостно выкрикивали имя всякого входящего; откуда-то лилась прекрасная музыка, в коридоре висела омела, кухня ослепляла — шкафы и полочки покрывал волшебный белый иней; она обошла комнаты — в каждой с потолка сыпались лепестки белых роз.       Гермиона выбрала самое лучшее платье, красное, которое ей когда-то подарила Джинни, черные туфли, сделала укладку и подкрасила глаза. Она нашла Рона в дальней комнате, что-то бурно обсуждавшего с Перси, и случайно услышала часть разговора: — Черт, Рон, это невозможно. Через год... — Я должен покончить с этим проектом! Ты разве не понимаешь? — У тебя осталось два дня... — Он убил её родителей... Ты... — Могу я войти, мальчики? — она нервно хихикнула и постучала костяшками о косяк двери. Перси кивнул ей, вышел из комнаты, и вдалеке послышался тихий хлопок. — Гермиона, ты где пропала? Я же переживаю! — парень взволнованно подскочил и приобнял жену. — Почему командировки так затягиваются? — Ты так переживаешь, что завел любовницу? Ох, Рон, прости, что заставила волноваться, ведь тебе приходилось приводить посторонних женщин домой! — негодование в крови девушки начало закипать. Не зря же она наложила непрослушиваемые чары с самого начала их переезда сюда. Парень испуганно отшатнулся, округлил глаза, открыл рот в попытках оправдаться, но осёкся и вспомнил совет Гарри: «Никогда не ври женщинам, Рон, велика вероятность того, что они уже знают правду». Парень ссутулился и поник. Пора во всем признаться, но это было слишком просто, слишком банально, слишком низко... — Да, — слабо выдавил он. — Я... я не знаю, как так вышло... словно был под Империусом... Может, она вейла, как Флёр... Но... — Довольно, Рональд. Я могла бы тебе многое простить, но только не предательство. Предательство прощают предатели или дураки. Я не отношу себя ни к тем, ни к другим. — Прости, прости, Гермиона! — взмолился нерадивый муж, падая на колени и заглядывая в глаза. Она вытянула палочку и парню показалось, что в ее глазах промелькнуло что-то безумное. — Круцио!       Казалось, крик Рона слышал весь дом, но он лишь зависал в воздухе этой комнаты острым напряжением. Парень дёргался, выгибался, барахтался, рвал на себе одежду, вырывал волосы, крутился, царапал ногтями деревянные доски, молил о пощаде. А она лишь равнодушно смотрела. Война сделала из Гермионы универсального солдата, способного убивать.       Вдруг Рон странно выгнулся, его лицо исказила гримаса ужаса и нечеловеческой боли, он замер, а она ледяным тоном сказала: — Теперь ты никто, Рональд Уизли.       Внезапно, девушка будто очнулась после кошмарного сна и рухнула на пол. Рядом она увидела тело своего мужа: некогда красивый костюм превратился в лохмотья, изо рта текла алая струйка, деревянные доски пола были исцарапаны будто когтями животного, а пальцы Рона превратились в кровавое месиво, которое сжимало клочья рыжих волос. В голове не укладывался тот ужас, произошедший несколько минут назад. Девушка была ошарашена, но что-то ей руководило, заставляя навести палочку и на соседнее окно, где в кресле отдыхала старушка. Тонкие ниточки выпущенного заклинания окутали жиличку, подчиняя воле Гермионы. И все же, даже Златопуст Локханс со своими ничтожными знаниями оказался не так уж бесполезен. Гермиона в ужасе выбежала из дома, подхватив подол своего красного платья. Сейчас она бежала по просёлочной дороге. Гермиона знала, что скоро ее найдут и — в этом не было даже доли сомнения — посадят в Азкабан.       Гермиона убила собственного мужа. А еще Гермиона знала, что если она будет действовать согласно определенному алгоритму, то все выйдет так, как нужно. Это не было похожим на раздвоение личности, скорее, было каким-то наваждением, путавшим мысли и приоритеты в этой кудрявой голове. Но только Гермиона знала, что причина ее внезапной агрессии заключается не в том, что она пережила войну в довольно юном возрасте: все было гораздо серьёзнее.