Побег

      Диагноз, поставленный медицинским дроидом, оказался правильным. Последствий перелом не имел: кости срослись, и через четыре с небольшим недели шину сняли. Правда, в первый день отвыкший ходить Тайко сильно хромал. Некоторое время нога продолжала побаливать, и соприкосновение с полом вызывало определённый дискомфорт, что было неизбежно при таком примитивном способе лечения. Но Селчу старался не обращать внимания на неприятные ощущения: главное — что теперь он вновь может ходить. К счастью, сразу после выздоровления на работы его никто не отправил, а дали ещё один день отдыха. Но в столовую идти уже пришлось. За то время, которое Тайко провёл в изоляции, в тюрьме ничего не изменилось, если не считать того, что появились двое новых заключённых, но из старых пока никто не исчез. Селчу сразу увидел своего бывшего сокамерника, и соседи по столу всё так же сидели на тех же местах, и Двадцать третий по-прежнему был здесь. Войдя в столовую, Селчу сразу того заметил и даже пару раз поймал на себе его взгляд. Возможно, это была случайность, а, может, человек действительно им интересовался или, что ещё хуже, заподозрил что-то. Так или иначе, Тайко решил в его присутствии вести себя поосторожнее.       Селчу не стали водворять в старую камеру, скорей всего, туда уже поместили кого-то другого, а так и оставили в одиночке. Уставший сидеть и лежать на койке, Тайко принялся мерить шагами маленькую камеру, разминая ногу. У этих четырёх недель был плюс — удалось полностью восстановить силы. И теперь Селчу был готов действовать, а именно — всерьёз задуматься о побеге. Энергия била из него ключом, только вот девать её тут было некуда. Тайко сейчас с удовольствием размялся бы или сделал зарядку, но понимал, что подобные действия неуместны. Во-первых, не стоит пока сильно нагружать ногу, а, во-вторых, чрезмерная активность насторожит охранников. Одно дело — бестолковая ходьба, и совсем другое — физические упражнения, заметив такое, охранники сразу заподозрят неладное.       Расхаживая из угла в угол, Тайко краем уха уловил какой-то шум, доносящийся из конца коридора. Селчу прислушался. Ему стало любопытно, что там происходит, но приближаться к решётке, чтобы попытаться что-нибудь рассмотреть, он не рискнул. Похоже, в глубине коридора кто-то злобно кричал. Звуки стали громче, и Тайко сумел различить слова.       — … как ты меня достал! От тебя вреда больше, чем пользы! Взял пример с местных идиотов и тоже работать не хочешь! Моя бы воля, ты давно уже был бы в основном комплексе! В рудниках тебя бы быстро поставили на место и научили работать!       — Это кто ещё работать не умеет? Ты на себя посмотри, кроме как командовать и языком трепать ничего не умеешь, тупой, неповоротливый… — говоривший добавил ещё несколько слов, значения которых Тайко не знал.       — Да как ты смеешь! — взревел первый — Что, совсем страх потерял? Место своё забыл, так я тебе напомню!       Послышался грохот и, кажется, звуки ударов. Наверняка сказать Тайко не мог, поскольку продолжал ходить по камере. Он не хотел, чтобы было видно, что он интересуется тем, что творилось в коридоре. И не зря — шум привлёк внимание охранника, дежурившего в этом закутке. Решив вмешаться в происходящее, он быстрым шагом прошёл мимо камеры Селчу.       — Сейвер, остынь! Хватит с него! Или хочешь его вместо камеры в лазарет вести?       — Пусти меня! — послышалась какая-то возня.       — Сейвер, угомонись! А то, чего доброго, ты его до смерти забьёшь.       — Я знаю, что делаю. Он сам напросился. Давно надо было преподать ему такой урок, — прорычал первый.       — Да, но что-то ты сильно разошёлся. Думаю, лучше будет, если медицинский дроид его осмотрит.       — Ничего, оклемается. Поднимайся! — это уже явно было адресовано заключённому. — Думаешь, это всё наказание? Ошибаешься. Сегодня останешься без ужина. А ещё будешь неделю, как минимум, работать без дней отдыха.       Голоса вскоре смолкли. Но послышались шаги возвращающегося на свой пост охранника. Тайко сделал вид, что всё происходящее ему безразлично. Но, к счастью, проходя мимо, охранник даже не взглянул на бродящего по камере заключённого.       Несмотря на то, что номер заключённого никто не называл, Селчу не без оснований предположил, кто именно вступил в перепалку с охранником. Принимая во внимание то, как Двадцать третий уже один раз препирался с охранником, вероятно, и на этот раз нарушителем дисциплины тоже был он. Если, конечно, данный узник не был кем-то из новеньких, ведь за четыре недели многое могло измениться. Голос Двадцать третьего Тайко слышал только один раз, поэтому, принимая во внимание то, что сейчас в коридоре отдавалось эхо, не мог с уверенностью сказать, был это он или нет. Но всё-таки Селчу больше склонялся к версии, что данным заключённым был именно Двадцать третий. Проверить эту версию было несложно, нужно всего лишь подождать до ужина. И действительно, через несколько часов Тайко получил подтверждения своей догадке: вечером в столовой были все заключённые, за исключением Двадцать третьего.       На следующий день Селчу заметил его на прежнем месте. Правда, выглядел Двадцать третий не лучшим образом: рука на перевязи (выходит, медицинскую помощь ему всё-таки оказали), под глазом красовался здоровенный синяк. И это лишь то, что сразу бросалось в глаза, если смотреть через весь зал. Но и так было видно, что человеку накануне здорово досталось. Селчу ему сочувствовал и ни в коем случае не оправдывал действий охранника. Но всё же, насколько он мог судить со стороны, Двадцать третий сам нарвался, спровоцировал имперца, начав его оскорблять. А ведь Тайко слышал лишь фрагмент перепалки, а что тому предшествовало, мог лишь предполагать. Если судить по словам охранника, то всё началось с того, что Двадцать третий либо что-то неправильно сделал, либо вообще отказался работать. Так или иначе, всё произошло не на пустом месте.       Селчу и самому пару-тройку раз здесь доставалось от надзирателей, но дело ограничивалось затрещиной, так его никто не избивал. Охранник явно вышел из себя. Наверняка, слова, которыми его наградил Двадцать третий, не относились к тем, которые произносят в приличном обществе. Не исключено, что от такого любой бы разозлился, а охранник, похоже, уже был на взводе, и оскорбления стали последней каплей. Другое дело, что так распускать руки не следовало, можно было найти другой способ поставить заключённого на место. Селчу вздохнул. Он сейчас рассуждал, как уроженец мирного Алдераана, а что там в голове у персонала имперской исправительной колонии, ему трудно понять, так же как и поведение Двадцать третьего. И, если, чем руководствуются охранники, Тайко ещё мог предположить, то о мотивах поступка Двадцать третьего оставалось гадать. Тут многое зависело от того, кто этот человек, и откуда он.       После окончания приёма пищи стало ясно, что одной короткой встречей в столовой дело в тот день не ограничится: Тайко вновь предстояло работать вместе с Двадцать третьим. При ближайшем рассмотрении стало заметно, что у последнего помимо синяка, ещё и рассечена бровь и разбита губа. Кроме того, он слегка прихрамывал, и вообще двигался как-то скованно, Селчу предположил, что из-за сломанного ребра. В отличие от Тайко, отдыха Двадцать третьему никто не предоставил: как бы тебе не было плохо, ты должен работать. Скорей всего, это было связано с причиной возникновения травм. Одно дело, когда на ногу ящик упал, и совсем другое, если заключенный понёс заслуженное наказание. Узник сам напросился, так что теперь пусть терпит, в следующий раз сто раз подумает, прежде чем оскорблять надзирателя.       Охранники привели Двадцать третьего, Тайко и ещё одного узника в большое помещение, где на двух стенах и потолке красовались противного цвета разводы. Судя по размерам, комната вряд ли отводилась под камеры, значит, тут просто требовалось привести всё в порядок. Селчу прикинул объём работы. Ничего удивительного, что привлекли сразу троих. Нет, разумеется, всё можно было сделать и в одиночку, но, по мнению охранников, такая задача была невыполнима для местного контингента. Единственный, кто, вероятно, ещё справился бы с подобной работой, это Двадцать третий. Но, зная характер данного узника, имперцы не обольщались на его счёт: этот из вредности может провозиться дольше, чем любой другой «особый».       — А может вместо того, чтобы регулярно пятна замазывать, давно пора все трубы поменять? — Двадцать третий окинул взглядом помещение.       — Не умничай, давай! Или вчера мало получил, ещё хочешь? Сейчас добавлю, если рот не закроешь! — пригрозил охранник.       Двадцать третий нехотя принялся за работу. Тайко и без дополнительных понуканий занялся своим участком стены. Третьему узнику, благодаря его высокому росту, выпало красить потолок. Этот заключённый безропотно приступил к данному занятию, правда, делал всё абсолютно неумело, капли краски периодически летели в разные стороны.       Понаблюдав какое-то время за действиями заключённых, один охранник слегка толкнул локтем другого:       — Слушай, можешь какое-то время один за ними последить?       — А ты куда собрался? — поинтересовался второй.       — В столовую, я до сих пор не ел. С утра столько дел сразу навалилось, некогда было даже позавтракать.       — Можешь не объяснять, у самого такое бывало. Иди ешь, разумеется, я тут один справлюсь, — заверил второй.       — Спасибо, я твой должник.       Оставшемуся охраннику явно было скучно стоять и наблюдать за монотонными движениями заключённых. Воспользовавшись тем, что его никто не видит, он дождался, когда смолкнут шаги напарника, и достал наушники.       Почти сразу после ухода одного охранника, Тайко показалось, что справа донёсся шёпот. Но Селчу не придал этому значения и продолжил размазывать по стене краску. Тогда звук повторился, и на это раз голос был более настойчивым.       — Эй! Я к тебе обращаюсь.       Тайко скосил глаза. В его сторону смотрел Двадцать третий. Поймав взгляд Селчу, он подмигнул и одними губами произнёс:       — Я ведь ещё при первой нашей встрече понял, что ты не похож на других заключённых. Тогда я подумал, что ты либо такой же, как и я, либо притворяешься.       Селчу немного опешил от такого заявления. Выходит, Двадцать третий следил за ним и раскусил его обман. Получается, он более наблюдательный, чем охранники, и заметил то, что не видят они. Самое простое объяснение, что тогда, во время их первой совместной работы, когда их взгляды встретились, Тайко не сумел скрыть истинные эмоции. И тем самым выдал себя. Похоже, и на этот раз на его лице что-то отразилось, потому что Двадцать третий усмехнулся:       — Значит, притворяешься. Не беспокойся, я тебя не выдам. И насчёт этого, — Двадцать третий слегка мотнул головой якобы из-за того, что в него попала краска, а на самом деле указал на охранника, — тоже можешь быть спокоен. Если не будешь орать во весь голос, он сейчас ничего не услышит. Так что можем тихо поговорить, только старайся сильно головой не крутить. Он ведь заткнул уши, а не глаза.       Тайко по-прежнему растерянно смотрел на Двадцать третьего, не зная, как реагировать на его слова. И что этому типу вообще нужно? Отчасти Селчу мог понять интерес к своей скромной персоне, поскольку и сам наблюдал за Двадцать третьим из-за того, что тот отличался от остальных заключённых. По-видимому, Двадцать третий рассуждал сходным образом. Возможно, Тайко даже попытался бы с ним заговорить. Но Двадцать третий его опередил, и всё произошло как-то неожиданно. К тому же, что-то во взгляде и интонации Двадцать третьего настораживало. Селчу невольно отступил на шаг от «напарника».       — Да не шарахайся ты так, сказал же, не выдам, — Двадцать третий попытался улыбнуться, чтобы продемонстрировать свои мирные намерения, но из-за коросты на губе получилось не очень удачно. — Просто хочу поговорить с нормальным человеком, а то я уже не помню, когда у меня в последний раз была такая возможность. И чтобы ты знал, у тебя хорошо получается притворяться. Ты случайно не актёром раньше был? Если бы не один промах, я бы ничего не заметил. Кстати, почему ты вообще решил притворяться?       — Боюсь оказаться в основном комплексе, — раз уж Двадцать третий разгадал его спектакль с симуляцией, Селчу решил специально для него попытаться надеть ещё одну маску, на этот раз запуганного узника.       — Я тебя понимаю, сам провёл там месяц, но, благодаря моему недугу, был переведён сюда, и обратно меня не тянет.       Двадцать третий хотел ещё что-то сказать, но тут раздался окрик охранника, который хоть сейчас ничего и не слышал, но за заключёнными следить не переставал:       — Двадцать третий, хватит краску по одному месту размазывать! Не притворяйся, будто тебе тяжело работать левой рукой, всем прекрасно известно, что ты одинаково владеешь обеими.       Двадцать третий повернулся было, чтобы что-то высказать в ответ охраннику, но потом вспомнил, что у того заткнуты уши. Поэтому он оставил слова при себе и какое-то время работал молча, прежде чем вернуться к разговору с Селчу.       — Кстати я решил, что тебя перевели в основной комплекс, когда тебя несколько недель не было видно. Что с тобой произошло? Куда пропал? — полюбопытствовал Двадцать третий.       Тайко подумал, что тут скрывать нечего. В конце концов, отчасти в произошедшем была вина и самого Двадцать третьего.       — В камере сидел из-за сломанной ноги.       — Это как тебя угораздило? — в голосе Двадцать третьего послышалось искреннее удивление. — Сам постарался, или кто помог?       — Мне на ногу ящик упал, который мы, между прочим, вместе тащили. У тебя начался приступ и…       — А, это было в тот день? — Двадцать третий сдвинул брови, силясь что-то вспомнить. — Понимаешь, последние часы перед приступом для меня проходят, как в тумане. Я смутно помню, что тогда делал. А уж когда начался сам приступ… Я не знаю, как это объяснить, словами ощущения не передать. А заканчивается всё всегда одним и тем же: я прихожу в себя в камере и не знаю, что делал последние день-два.       — Надеюсь, новый приступ у тебя сейчас не начнётся. Ты меня тогда здорово напугал, — признался Тайко. — Всё произошло так неожиданно.       — Не беспокойся, последний приступ у меня был два дня назад, сегодня нового точно не будет: они у меня случаются не так часто. И, к тому же, у меня за пару часов до этого начинают путаться мысли. А сейчас у меня абсолютно ясная голова, — заверил Тайко Двадцать третий.       При этом он сделал какое-то неловкое движение, и его лицо исказилось от боли. Он прикусил губу, чтобы подавить стон. Тайко посмотрел на него с состраданием. Ему было искренне жаль Двадцать третьего, но при этом он понимал, что тот не на пустом месте получил свои травмы. Зачем умышленно провоцировать охранников, хамить и выводить их из себя? Стоит ли после этого удивляться, что заключённый был наказан за такое поведение. Сам Тайко, происходивший из приличной семьи и получивший хорошее воспитание и образование, по возможности всегда старался избегать нецензурных слов. Во всяком случае, он никогда никого не оскорблял без причины, даже имперцев. Правда, во время допросов он не скупился на выражения в адрес своих мучителей, но тогда он считал, что ему уже нечего терять, хуже всё равно не будет.       Но одно дело, когда со дня на день ждёшь смерти, и другое — когда заточён на длительный срок, и остаётся хотя бы слабая надежда выйти на свободу. В такой ситуации не стоит ухудшать своё положение. Сейчас Тайко тоже не питал тёплых чувств к окружавшим его имперцам, но всё же считал, что следует быть тихим и спокойным. Разумеется, его совершенно не радовало то, что приходилось унижаться перед имперцами, но не стоит привлекать к себе лишнее внимание, выделяясь на общем фоне. Здесь, по большей части, по отношению к узникам имперцы были нейтральными, во всяком случае, Селчу не замечал открытой ненависти в свой адрес. Поэтому он старался не испытывать терпение охранников, которые, если не давать им повода, не сделают тебе ничего плохого. Нет, бывали, конечно, моменты, когда у кого-нибудь из охранников было плохое настроение, и они искали, на ком бы сорвать злость, цепляясь к каждой мелочи. И Тайко приходилось попадать под горячую руку. Последний такой раз был недели две назад, правда, дело тогда ограничилось лишь криками. Одному из охранников почему-то вдруг не понравилось, что заключённый спит днём. Поскольку ни до, ни после такого не было, Селчу так и не понял, что нашло на этого охранника, возможно, ему самому кто-то не дал нормально поспать. Всем остальным надзирателям не было дела до того, бодрствует освобождённый от работы заключённый или совсем наоборот. Понятно, что предугадать настроение каждого охранника и угодить всем было невозможно, но, по крайней мере, умышленно Тайко никогда не нарывался. А вот у Двадцать третьего было иное мнение. Он не скрывал своего отношения к имперцам, а те — к нему, и говорил охранникам в лицо то, что о них думал. Неизвестно, чего он добивался это игрой с огнём, но, в итоге, делал хуже себе. Теперь Селчу даже не был уверен, что все шрамы у Двадцать третьего — это следы пыток. Возможно, часть он получил, уже находясь здесь. Но как бы то ни было, поведению этого заключённого должно было быть какое-то объяснение, ведь сейчас Двадцать третий рассуждал абсолютно нормально. Неадекватным он становился только во время приступов.       — Зачем ты злишь охранников? — спросил Селчу, когда Двадцать третий, отдышавшись, вновь принялся за работу.       — Эти пререкания помогают мне не рехнуться и не стать таким, как этот, — Двадцать третий чуть заметно кивнул в сторону третьего заключённого. — И хотя условия здесь, безусловно, получше, чем в основной части, в каторжной тюрьме хотя бы можно поговорить с адекватными людьми. А тут вменяемые только охранники, но с ними не поболтаешь на отвлечённые темы. К тому же, я сижу в одиночке и работаю тоже чаще всего один, так что поговорить не с кем. Сегодняшний день — исключение из правил. Вот, чтобы разнообразить жизнь и не забыть человеческую речь, и приходится идти на такие меры. Хотя вчера я немного перегнул палку, — Двадцать третий вновь поморщился. — Но тот охранник уже достал меня своими бесконечными придирками, вот я и не удержался — высказал всё, что думал.       Нет, Тайко определённо не понимал поведения своего собеседника. Рисковать собственным здоровьем — хороший способ разнообразить жизнь. По мнению Селчу, такое поведение, скорее должно было привести к существенному сокращению продолжительности жизни, но по Двадцать третьему не было похоже, чтобы он собирался помирать. Может быть, регулярные приступы наложили отпечаток на его сознание? Или Двадцать третий никогда не отличался кротким нравом и всегда вёл себя подобным образом. Ведь за что-то он попал сюда.       — Кстати, а тебя-то как угораздило оказаться в этом славном месте? — вдруг спросил Двадцать третий.       Тайко и сам задавал себе подобный вопрос. Вернее, он спрашивал себя, не как, а почему он здесь оказался? Почему его не казнили, а отправили на каторжные работы? Уж точно ему сохранили жизнь не из жалости. Может быть, решили, что смерть для него слишком мягкое наказание? Отнять у него жизнь — это слишком просто, лучше сломать его, раздавать морально, после чего отправить доживать свой век во всеми забытой глуши без надежды вновь обрести свободу. Пусть он влачит своё жалкое существование, не имея представления о том, что происходит во внешнем мире. В этом был определённый смысл, поскольку для такого человека, как Селчу, мысль, что где-то там все, кто ему дорог, могут погибнуть, а всё, за что он столько времени сражался, может обратиться в прах, была страшнее любых пыток. Особенно с учетом того, что ты сам можешь невольно быть к этому причастен. И хотя Тайко смутно помнил, что именно говорил на допросах, он не сомневался, что из него вытянули всё, что смогли. Одно хорошо: он знал не так уж много, во всяком случае, доступа к особо секретной информации у него не было. Так что больших проблем у Альянса, точнее теперь, уже у Новой Республики, возникнуть не должно.       Между тем, видя замешательство собеседника, Двадцать третий начал задавать наводящие вопросы:       — Как умудрился перейти дорогу Империи? Связался с повстанцами? Или просто не угодил какой-нибудь шишке?       Это заставило Тайко насторожиться. По интонации Двадцать третьего трудно было понять, как тот относится к Альянсу, поэтому Селчу пока решил не рисковать:       — Нет, я был пилотом обычного грузового корабля и сам не понял, как влип…       Прежде чем Тайко сумел придумать что-нибудь, послышались приближающиеся шаги. Второй охранник вернулся из столовой.       — Ага, вот ты и попался! — он хлопнул по плечу напарника.       Тот вздрогнул и обернулся       — А, это ты, — он вынул из ушей свои затычки       — А если начальство увидит? — первый указал на наушники.       — Ну и что, нам велено не спускать глаз с заключённых, а слушать тот бред, который они несут, и уж тем более брань Двадцать третьего мы не обязаны.       — Ты это начальству будешь объяснять? Убери свои затычки, пока их ещё кто-нибудь не увидел, а то у нас у обоих будут проблемы из-за недобросовестного исполнения обязанностей.        — Да ладно тебе, что так разошёлся, главное же, что заключённые работают, — буркнул второй, но наушники убрал.       — Работают, а вдруг бы они что-нибудь натворили? — не унимался первый.       — Ну, за Двадцать Седьмого и Тридцатого точно можно быть спокойными — они послушные…       — Да, зато за Двадцать третьим нужен глаз да глаз, — первый не дал ему договорить.       — А за движениями Двадцать третьего я внимательно следил.       Теперь, когда в спину вновь дышали двое охранников, и ни у одного из них не были заткнуты уши, Двадцать третий больше не пытался завести разговор. Селчу даже был рад этому, поскольку не представлял, куда бы могла завести их беседа. Двадцать третий оказался слишком любопытным. А пока Тайко не был склонен откровенничать с незнакомым человеком. Нет, он был уверен, что Двадцать третий не является имперским агентом, в противном случае, зачем этот человек конфликтует с охранниками. Можно было, конечно, предположить, что охранники начали что-то подозревать, и всё это — спектакль, разыгранный специально для него, но Селчу изо всех сил отгонял эту мысль. Судя по всему, взаимная неприязнь между Двадцать третьим и охранниками неподдельная. Но один тот факт, что этот человек не заодно с имперцами, ещё не делает его другом. Двадцать третий мог быть кем угодно. Если он не является сторонником Империи, это ещё не означает, что он симпатизирует Альянсу. И Тайко совершенно не хотел раскрывать Двадцать третьему все свои секреты, так же как и биографию. С какой целью Двадцать третий на самом деле завёл разговор? Действительно ли он просто хотел поболтать или желал выяснить какую-то информацию? Например, что сейчас происходит в галактике. Новости Тайко был готов рассказать, если он знал что-то такое, что было неведомо Двадцать третьему, а вот детали своей жизни — нет.       Всю оставшуюся часть трудового дня Селчу придумывал историю своей жизни на тот случай, если Двадцать третий ещё когда-нибудь начнёт проявлять любопытство. Не исключено, что это не понадобится, если у заключённых больше не будет возможности поболтать. Но всё равно предусмотрительность не помешает. К тому же, давая волю фантазии, Селчу смог занять мысли во время выполнения монотонной работы. Исходя из того, что Двадцать третий, по всей видимости, раньше с ним не пересекался, Тайко постарался придумать для себя правдоподобную легенду. В конечном счете, получилось неплохо.       Он был пилотом грузового корабля, ничем противозаконным не занимался. Всегда старался держаться подальше от политики и от военных конфликтов, работал лишь с гражданским населением, возил только легальные грузы. Точнее, так он думал. Как оказалось, последний заказчик использовал его втёмную. Но понял он это слишком поздно: когда его арестовали. И хотя он на самом деле ничего не знал и был лишь марионеткой в чужих руках, и его просто подставили, убедить в этом имперцев не удалось. Его обвинили сразу в нескольких преступлениях, начиная от провоза контрабанды и заканчивая пособничеством врагам Империи. Дальше Тайко решил добавить долю правды, а именно: несколько месяцев его содержание в другой тюрьме, без упоминания в какой именно (в конце концов, названия он мог и не знать), бесконечные допросы, о которых невозможно было вспоминать без содрогания, закончившиеся кататоническим ступором. Потом его переправили на Акритʼтар, но подробностей он не помнил, поскольку пришёл в себя уже здесь. Разобравшись, что к чему, он решил притворяться, дабы не оказаться в основном комплексе. Конечно, Тайко понимал, что на основании такой истории он представлялся совсем не таким, каким был на самом деле, но оно и к лучшему.       Возможно, это всё было лишней тратой времени. Но, если в ближайшем будущем ему вновь придётся работать с Двадцать третьим, и тот опять станет задавать вопросы, на этот случай теперь у Тайко были заготовлены ответы. А ещё неплохо было бы выяснить что-нибудь о самом Двадцать третьем. Правда, не исключено, что он тоже будет не особо честен и расскажет какую-нибудь ерунду, что, возможно, сегодня уже делал. Тайко рассудил так: если Двадцать третий докажет, что ему можно доверять, тогда можно будет открыть и всю правду.