***
С заходом солнца сделалось совсем тихо, будто пелена опустилась на землю, накрывая ее непроницаемым покрывалом. Густая липкая тишина повисла в воздухе, разбавляемая только отзвуками жизни огромного дома, утих ветер, и толща неба словно опустилась к самой земле. Казалось, стоит сделать неверный вздох, и небо с землей поменяются местами, перепутаются напрочь и смешаются воедино, образовав темно-синее ничего, такое же вязкое и неторопливое, как то, что застыло перед глазами у Тоф. Где-то в кустах все еще упрямо стрекотали цикады, но и их густой пронизанный напряжением воздух заставлял замолчать. Надвигалась новая гроза, собиралась над головой черными тучами и, хоть сезон дождей давно завершился, она обещала расцветить небо яркими красками фейерверков, знаменуя чью-то победу. Когда Тоф следом за Аангом зашла в выделенную ему комнату, все они уже были там, словно дождевые черви, ожидавшие обрушившихся на землю первых тяжелых капель. Они расселись большим полукругом, занимая собой почти все пространство, оставили разве что два незанятых места, и Тоф фыркнула, воображая, что таким образом они начинают свое собственное совещание. Никого не волновало, что взрослые не хотели допускать детей до сражения, потому что никто из них больше не был ребенком. Тоф, самой младшей в этой компании, было целых двенадцать, и лично она собиралась доказать всему миру, что уже по-настоящему взрослая. – Ну что, на этом расходимся? – Суюки первой нарушила зыбкую тишину, потирая ладони. – Злодеи повержены, все молодцы, всем спасибо, все свободны. Сидящий рядом с Тоф Зуко вздрогнул всем телом, а затем, спустя несколько секунд тишины, гром грянул прямо над головой. Взметнулся и опал порывистый ветер, и разорванная тишина снова накрыла мир коконом. Они победили, повторила про себя Тоф, прокатила слова на кончике языка и скривила в отвращении губы. Все вышло как-то слишком нелепо, будто бы уставший автор, не набравший ожидаемой популярности, решил свернуть наскучившую историю прямо на середине. Не хватало доброй половины событий, все скомкалось, сбилось в несуразную кучу, и теперь из нее предстояло вытянуть незамысловатый финал. – Так ты теперь Хозяин Огня? – Тоф пихнула Зуко ногой, хохотнула и склонила голову набок. – Пора звать тебя Ваше Величество и кланяться в ноги? Опять громыхнуло, притаившиеся в кустах цикады окончательно замолчали. Упали на землю первые крупные капли, и тишина лопнула, до краев наполнившись грохотом летнего ливня. – Я отказался, – бросил Зуко нарочито сухо и слишком уж быстро, – решил, что дядя справится лучше. – Ого, какие взрослые рассуждения, – прокомментировала Катара, пряча яд за восхищенным смешком. Грохот дождя почти заглушил ее голос, утянул, черной дырой засосал в себя звуки, обращая гром в тишину. Тоф повела плечами, сбрасывая с себя липкое наваждение, зажмурилась, прислушиваясь к шелесту дыхания друзей. Дождь стучал по крыше, скатывался и падал на землю, разбиваясь на тысячи искорок-брызг, громыхал военными барабанами и отдавался в ушах разреженным гулом, перетекающим в высокий писк комара у самого уха. – До того, как тебя не пустили на важное совещание, или после? – собственный голос показался Тоф заунывным пением привидения, но ребята, кажется, совсем ничего не заметили. Гром раздался далеким треском рассыпающегося в прах тысячелетнего камня, и волна облегчения дуновением ветерка прошла по оцепеневшему телу. Тоф рвано выдохнула из горла горячий воздух, прижалась ладонями к дощатому полу и склонила голову ниже, будто бы всем своим естеством старалась прижаться к земле. – До, – Зуко наверняка покачал головой и протяжно вздохнул, а потом жар его тела обдал плечо Тоф, и стало чуточку легче, – хотя я все равно займу трон, потому что дядя сказал, что у него больше не будет детей. Но я милостиво разрешаю тебе кланяться мне не в ноги, а всего лишь до пояса. – И сделай уже что-нибудь со своей боязнью грозы, – припечатала Катара слишком уж жестко, – твое дрожание напрягает. Сама она сидела прямо напротив Тоф, поджав под себя ноги и сложив на коленях ладони, словно самая настоящая примерная девочка. Катара была натянута, точно струна, что вот-вот лопнет от напряжения, стоит только коснуться, и Тоф пропустила ее замечание мимо ушей, совершенно не желая влезать в перепалку. Когда-то она уже объясняла, что боится не грозы, а громких звуков, мешающих слышать, а может быть Тоф выдумала эту причину в своей голове и позволяла себе упиваться собственной слабостью. От грохота кружилась голова, и Тоф совсем не заметила, что и вправду дрожит. Прижатые к деревянному полу ладони ее напрочь взмокли, и даже исходящий от Зуко жар вовсе не успокаивал. То и дело гремел раскатистый гром, и Тоф представляла себе предшествующие ему яркие белые вспышки, освещающие помещение. Она, пожалуй, любила погоду после дождя, когда из пропитанной влагой земли можно лепить все, что захочется, но сам дождь решительно ненавидела. Однажды, Тоф помнила это смутно, как затаенную обиду на языке, отец выгнал ее из их с матерью комнаты во время грозы, и она осталась под дверью, прислушиваясь к жужжащему шуму. В детстве Тоф была слабой, пугалась каждого шороха и утирала с лица бесконечные слезы, постоянно искала монстров в шкафах и залезала под кровать, натыкаясь там разве что на слой старой пыли. Это были воспоминания из другой жизни, рваные и почти истлевшие старым пергаментом, и Тоф куталась в них, невольно накладывая на новую жизнь. Потому что в этой жизни родители Тоф никогда не спали в одной постели, а сама она не приходила к матери ночевать. Звуки пропали внезапно, будто кто-то нажал кнопку на пульте, и Тоф дернулась, заскользив ладонями по деревянному полу. Снаружи все еще шел ливень, земля дрожала от невыносимого грохота, Тоф могла ощутить ее тихие шорохи, но вокруг нее будто кокон раскрылся. Чья-то рука раскрыла зонтик над ее головой, спасая от тянущих вниз капель дождя, и Тоф встрепенулась, потянулась выше и полной грудью вдохнула сырой искрящийся воздух. Она не могла видеть, зато отчетливо слышала, как разбивались о купол гремящие звуки, тонущие в легком дуновении ветерка. – Давно хотел попробовать что-то такое, – Аанг заливисто рассмеялся, и смех его рассыпался серебристыми колокольчиками, – к тому же теперь снаружи нас не услышат. Сокка потрясенно вздохнул, и Тоф услышала, как он проводит по воздуху пальцами. Барьер вибрировал сжатым ветром, едва слышно гудел, и на ум вдруг пришел ураган, в центре которого должно быть оглушительно тихо. Захотелось тоже потрогать, и Тоф осторожно протянула руку над головой, ощущая, как ветер шлепает по ладони, словно мама, запрещающая тянуть в рот всякую гадость. – Это просто невероятно, – выдох сорвался с губ, Тоф провела по воздуху пальцами, оглаживая стенки барьера, – я могу услышать звуки снаружи, только если буду специально прислушиваться. – Я вообще ничего не слышу, – Суюки, сидящая ближе всех к распахнутому окну, вытянула в его сторону шею. Тишина обволакивала, но это больше не была та напряженная, натянутая тишина, предвещающая катастрофу. Дышать стало легко-легко, и Тоф уселась поудобнее, вытягивая ноги, постучала пятками по деревянному полу и подхватила прозвучавшую ноту. За окном лило, гремел оглушительный гром, а здесь внутри у нее теперь была своя собственная тишина, словно личная комната страха, в которой можно закрыться, как дети прячутся от монстров под одеялом. – Если вы закончили развлекаться, давайте продолжим, – Катара хлопнула в ладоши, привлекая внимание, и тишина в комнате сделалась окончательной, – расходимся по домам или?.. Она словно давала им право выбора, несуществующее и неприемлемое, и оттого тишина вокруг недовольно вздохнула и расползлась чернильными трещинами. – Отец и Азула сбежали, – Зуко зло хохотнул, – навряд ли для того, чтобы вести нормальную жизнь. – Знаешь, куда они могли отправиться? – подхватил Сокка, наверняка мысленно уже вырисовывая план. Это оказалось слишком просто, выбор без выбора, в котором решение слишком уж очевидно. Тоф нахмурилась, не желая слишком просто со всем соглашаться, тем более что внутренний капризный ребенок кричал и топал ногами, заявляя о том, что неплохо бы отдохнуть. Краем уха Тоф слышала голос мамы, и двойственное желание сбежать и одновременно остаться, разрывало ее на куски. – Если ты сейчас не предложишь что-нибудь вроде курорта, я остаюсь, – Тоф фыркнула, сложила на груди руки и поджала под себя ноги, – хочу отдохну-у-уть! Горячая ладонь вдруг встрепала ей волосы, и Тоф, дернувшись, захихикала. Зуко был удивительно теплым, и руки его чем-то напоминали Фана, так что Тоф не оставалось ничего, кроме как проникнуться чувствами. Сердце предательски подскочило, и она дернулась, уворачиваясь, наклонила голову набок, но рука сгребла ее в охапку и тяжестью своей прижала к земле. – В таком случае тебе сказочно повезло! Зуко навалился на нее, продолжая беспорядочно трепать волосы, и Тоф взвизгнула, падая на пол. Получилась настоящая куча-мала, потому что Аанг с криком «обнимашки!» лег на них сверху и громко расхохотался, отчего защекотало у самого горла. Катара и Сокка остались бы в стороне, если бы не ухватившая их за руки Суюки, преобразовавшая кучу-малу практически в хоровод. В какой-то момент Тоф подумала, что, если бы не созданный Аангом барьер, на их крики давно бы сбежалась вся стража, и тогда точно не видать им ни продолжения собственных приключений, ни кусочка крепкой дурашливой дружбы, зарождающейся в прикосновениях и радостных криках.***
Отправляться решили с рассветом, и оттого все поспешно разошлись по своим комнатам, чтобы немного поспать. Тоф вынырнула из комнаты Аанга, словно из толщи воды, окунулась в беспорядочный шум дождя и от неожиданности вздрогнула всем телом, запнувшись о ногу. Она совершенно забыла, что снаружи бушует гроза, и оттого звуки вокруг нее взорвались яркими фейерверками, до ужаса оглушительными, сами собой подкосились колени, и Тоф пришлось ухватиться за стену, чтобы не рухнуть. Под ногами словно бы расползалась липкая влага, в ушах стучали барабаны, и, откровенно говоря, Тоф совсем не была уверена, что сможет добраться до собственной комнаты. От грохота кружилась голова, вибрации разбивающихся о землю капель дождя прошивали насквозь, так что пришлось закусить губу до крови, чтобы отвлечься. Возвращаться назад не хотелось, Тоф и так ушла самой последней, заявив, что теперь-то с ней все будет в порядке, так что теперь взять себя в руки виделось делом чести. Ночь распростерла холодные крылья, навалилась на усталые плечи и надавила, опуская ближе к земле. Дождь стучал по крыше, мелкими брызгами забирался сквозь оконные щели и ложился под ноги липкой влагой, пропитывал доски, словно смолой, превращая обычный дом в летучий корабль. Тоф готова была поклясться, что сейчас и вовсе не существовало ничего, кроме этого дома, окутанного размеренным шумом дождя, словно бы он завис посреди пустоты, и все его обитатели стали маленькими бумажными куколками, привязанными к распахнутым ставням. Почти все вокруг спали, спрятавшись в собственных мягких постелях, убаюканные пением падающей с неба воды, и только Тоф все брела по длинному коридору, бесконечно пересекая его от одного до другого конца. Впрочем, кое-кто еще этой ночью не спал, поджидая ее в западне, так что Тоф стоило поспешить. Шорох отъехавшей в сторону бамбуковой двери заставил гостью пошевелиться, и Тоф буквально кожей ощутила на себе пристальный взгляд. Окна в ее комнате оказались плотно закрыты, так что дождь не попадал внутрь, бил по ставням, стенам и крыше, выражая недовольство раскатистым громом. Тоф не могла видеть вспышки молнии, но отчего-то явственно представляла, как освещается в темноте бледное лицо ее матери, сидящей в подобающей благородной леди позе за маленьким столиком. Дверь, за которую цеплялась онемевшими пальцами, Тоф захлопнула гораздо быстрее, чем следовало, прижалась спиной к тонкой материи и съехала вниз, усаживаясь на пол прямо так. Растрепанная и раскрасневшаяся, босая и умытая пылью, она наверняка ни капли не напоминала ту благородную юную госпожу, в которую ее наряжали дома. Впрочем, Тоф все же надела оставленное служанкой платье, нацепив под него свои старые брюки, и теперь ее образ должен был предстать перед матерью еще более непочтительным. – Я хочу спать, – фыркнула Тоф, вытянув ноги перед собой. Не то чтобы она могла заснуть в таком шуме, но разговаривать с матерью не хотелось. У них не было почти ничего общего, они совсем друг друга не знали, и Тоф, откровенно признаться, все еще таила обиду. Маленький разговор в Ба Синг Се можно было считать встречей с решительной незнакомкой, но теперь перед Тоф была ее мать, и открещиваться было бы глупо. Вот только упрямство, наверное, было у них одно на двоих, потому что мама не двинулась с места – Этот разговор не отнимает у тебя много времени, – Тоф слышала улыбку в ее словах, и оттого злость еще сильнее клокотала в груди. – В детстве я боялась грозы. Вода, падающая с неба, меня ужасала. В прошлый раз они обнимались, но теперь Тоф не горела желанием даже вставать, чтобы подойти. Окружающие ее заговоры раздражали, и если Зуко она могла просто-напросто побить, мама оставалась неприкосновенным, почти неизведанным существом. От нее пахло огненным жаром и жасминовым чаем, и никакой ливень не мог перебить этот назойливый аромат, ударяющий в нос. В прошлый раз горели, сбивая с мысли, яркие благовония, и чувство вины давило у самого горла, но теперь Тоф не собиралась жалеть ее. Тоф обижалась по-детски, дула губы и складывала на груди руки, а мама продолжала сидеть за столиком и улыбаться, словно в самом деле была фарфоровой куколкой за витражным стеклом. – В сезон дождей ты постоянно плакала, а Фан бегал петь тебе колыбельные, – продолжила мама, постукивая пальцами по столу, – ваш отец злился из-за этого и заваливал его уроками, но Фана это не останавливало. Несколько раз я видела, как он забирался в твою комнату через окно. Голос ее теперь звучал глухо, и Тоф не сразу догадалась, что мама отвернулась к окну. Из-за упоминания Фана у нее кольнуло в груди, неприятно сжалось и вырвалось вздохом, потонувшим в раскате грома и шуме дождя. – Фан всегда мог тебя успокоить, вы удивительно хорошо ладили, несмотря на большую разницу в возрасте. – Об этом ты хотела поговорить? – Тоф оборвала ее, вдруг ощутив, что струна в груди вот-вот лопнет. Реветь не хотелось, Тоф с лихвой хватало дождя за окном, так что она могла бы просто спрятаться под одеялом, как в детстве. Закутаться, словно в кокон, заглушить звуки собственным надсадным сопением и считать от одного до ста и обратно, потому что Фан однажды сказал, что так она будет слишком много думать, чтобы бояться. Впрочем, работало плохо, но Тоф пробовала раз за разом с упорством подсудимого, идущего на верную смерть, и иногда казалось, что это немножечко помогает. – Ты собираешься снова уйти? Атмосфера мигом переменилась. Мама снова смотрела на нее, Тоф чувствовала пристальный взгляд на лице, и оттого хотелось скривиться в естественной неприязни. Они не знали друг друга ни капли, перетягивали друг на друга внимание и закрывались изящными веерами, будто самые настоящие придворные леди. Теперь мама говорила серьезно, и голос ее звенел, отскакивая от тонких бамбуковых стен. Она в самом деле любила другого мужчину, Тоф ощущала это на кончиках пальцев, и оттого колючая обида наполняла горло горькой слюной, похожей на яд. Не то чтобы она любила или уважала отца, но такое отчего-то все равно казалось предательством. Какими бы ни были обстоятельства, мама не должна была оставлять за собой грязных следов, неподобающе черных на белом призрачном шелке. – А ты решила остаться? – вопрос вырвался хрипом, и Тоф подтянула колени к груди, трусливо пряча между ними лицо. Жар прилил к горлу, в глазах запекло, и только теперь Тоф позволила себе осознать, что между дядей и ее матерью действительно что-то было. В прошлую их встречу мама сказала, что она всегда была умным ребенком, и Тоф предпочла бы с ней согласиться, заявив, что еще больше в ней было трусости и обжигающей жалости. Гроза снаружи постепенно стихала, дождь уже не лупил с оглушительной силой, и можно было представить, что это садовник поливает из лейки любимый сад. Крупные капли шлепались о мокрую землю, собирались в низинах глубокие лужи, и шумело, выплескиваясь из берегов, огромное соленое озеро, накрывшее тяжелой громадой старый дворец. – Я люблю Айро, – выдохнула мама, и ее натянутое струной тело вдруг расслабилось, – так, как никогда бы не смогла полюбить твоего отца. Мне не жаль, что мы встретились так поздно, но иногда я задумываюсь, что было бы… – Если бы да кабы, – перебила Тоф ядовито, – то, что случилось – случилось. Она и сама иногда задумывалась о другой жизни, в которой Фан жив, а она сама никогда не встречалась с Аангом, но все мечтания всегда разбивались об одну фразу. Мама считала, что это она должна была умереть, считала ее дефектной и слабой, и Тоф таила обиду, лелеяла ее, словно любимую куклу. Тоф отчего-то считала, что это родители отняли у нее старшего брата, и теперь мама хотела отобрать у нее дядю Зуко, такого по-дурацки смешного с непонятной игрой в кости и жасминовым чаем. Мир снаружи, точно падающая с неба вода, рушился капля за каплей, впитывался в горячую землю и опускался в самые недра, где железная машина пробуждала вулкан. – Ты права, – мама ленивым движением вытянула сдерживающую волосы заколку, и те рассыпались шелестящей волной, – прошлое нельзя изменить, но мы можем вместе построить новое будущее. Если ты захочешь остаться, я… – Нет уж, спасибо, – Тоф снова перебила ее, насмешливо фыркнула и откинула голову на тонкую дверь, – кроме того, ты все еще Бейфонг, а я не припомню, чтобы в этом мире существовали разводы. На мгновение повисла оглушающая тишина, словно дождь тоже замер в ожидании, а затем мама заливисто рассмеялась. Смех ее колокольчиками рассыпался по полу, прокатился до самых углов и запутался в тишине, пробуждая ее от липкого сна. – Думаю, новый Хозяин Огня сможет что-то придумать, – мама медленно поднялась, и подол ее широкого платья зашелестел, собирая незримую пыль, – я буду ждать твоего возвращения, Тоф, мое дорогое дитя. Она присела перед ней на колени, и Тоф вдруг в самом деле ощутила себя маленькой девочкой, обиженной на любимую маму. Теплые ладони мазнули по вискам, запутались в волосах, и горячие губы накрыли лоб всего на мгновение, оставляя после себя мерцающий отпечаток. Тоф задохнулась, замерла, словно кролик перед удавом, и мама хихикнула, растрепала волосы у нее на макушке и распахнула тонкую дверь, выскальзывая в сонную тишину. Ливень окончательно завершился, до рассвета оставалась всего пара часов, и Тоф ни за что не призналась бы даже себе, что все это время давила желание броситься следом и разрыдаться у матери на груди.