Та еще парочка

Лайт в ужасе пялился на стол, туда, где ещё мгновение назад никого не было. Он никогда раньше не страдал галлюцинациями и теперь, похоже, решил наверстать упущенное: на письменном столе, манерно болтая ножками в белоснежных чулках, сидела какая-то барышня. Черное, чопорное платьице, светлые кудряшки, большие темные глаза с хитринкой — все это, безусловно, говорило в её пользу, если бы не одно "но": откуда, вот откуда она здесь взялась?! Лайт невольно вскрикнул и подался назад, но барышня подняла руку в белой перчатке и прижала тонкий пальчик к губам, изогнувшимся в нахальной улыбке. — Тс-с, — произнесла она. — Спокойнее надо быть, спокойней. — Кто... ты? — только и сумел вымолвить Райто, не отрывая ошарашенного взгляда от пришелицы. — Я? — рассмеялась та. Голос у неё был сипловатый и низкий, но слышалось в нем что-то... успокаивающее. — Брось, Лайт. Ты же прекрасно меня знаешь. Ты ещё ни с одной девушкой так долго не встречался. — Что-то не припоминаю, — мрачно ответил парень. И солгал — эта гамма цветов, это платье... Какая-то смутная ассоциация шевельнулась в глубине мозга. — И зря, — опечалилась девушка. Большой подвижный рот, курносый носик — хоть она и не была красавицей, но обладала запоминающейся внешностью. — Я-то думала, будто у нас все серьезно... Ну что ж, давай знакомиться заново. — Она села прямее и чинно сообщила: — Я — Тетрадь Смерти. *** — Какая же ты тетрадь, когда ты девушка? — парень смерил её недоверчивым взглядом. — Как звали твою последнюю жертву? — ничуть не смутившись, вопросом на вопрос ответила Тетрадь. — Не понимаю, какое это имеет отношение к делу, — раздраженно заметил Ягами. "Наверное, какая-то из подружек Саю? Косплейщица, да ещё и домушница, раз так ненавязчиво пробралась в квартиру... Стоп. Она телепортировалась на стол, секунду назад пустовавший. Что, черт возьми...". — Как её звали? — строго повторила девушка. Интонации строгой учительницы ей шли; резкий свет настольной лампы делал её старше, заостряя черты лица. — Маргарет О'Живи, — медленно произнес Лайт, осознав, что вся уверенность куда-то разом улетучилась. — Так ты хочешь сказать, что, записав это имя... — ... ты весьма любезно вызвал меня к жизни, — закончила за него предложение Тетрадь. — Вот с этого надо было начинать. Не представляешь, как редко попадаются подобные фамилии. А идиотов, пытающихся так воскресить убитых тетрадью людей, и того меньше. Вот и получается, что ты — второй или третий человек, с кем я имею честь беседовать. — Не может быть, — пробормотал парень. — Не может. — Может, — возразила девушка. — Поверил же ты в Бога Смерти? Почему бы и мне не посуществовать? Впрочем, если ты все ещё сомневаешься, я докажу. Она стянула перчатку, закатала рукав до локтя и вытянула вперед очень тонкую и сухую, как у ребенка, руку. -... Похоже, ты права, — заключил Ягами, осмотрев ладошку. Бледная, словно бумажная, кожа, была испещрена именами. Красивый, четкий и уверенный почерк Лайта. — Раз ты убедился, — довольно ухмыльнулась Тетрадь, — позволь поинтересоваться, есть ли у тебя что-нибудь пожевать. — Яблоки? — рассеянно предложил парень. — Нет, — неуверенно покачала головой она. — Я, знаешь, мясо люблю. Колбасы не найдется?.. *** — Вообще, ты обращался со мной ужасно, — сообщила Тетрадь, забравшись на кухонный стол — сидеть иначе она отказывалась. — Надергал из меня столько листочков, что я чуть без руки не осталась. Не в моих правилах жаловаться, но раньше волосы у меня были ниже лопаток, а теперь и до плеч не достают. Как думешь, почему? Этот вопрос остался без ответа — Лайт заваривал чай, повернувшись спиной к гостье; мысли его были заняты другим. Хмурясь, он то и дело искоса поглядывал на девушку — видно. надеясь, что она чудесным образом вернется в свою прежнюю форму. -...Хотя, надо сказать, работал ты усердно, — кокетливо признала девушка, опустив пушистые ресницы. — Никогда ещё не видела столь прилежного убийцы. И руки у тебя теплые, — задумчиво добавила она. Снова молчание. Тетрадь поднесла к губам чашку, поставленную Лайтом перед ней, и принялась беззвучно пить, уставившись в окно. Сидя неподвижно, она вполне могла сойти за неодушевленный предмет. "Чем, в конечном итоге, и является", — раздраженно подумал Лайт. "Надо только узнать, как превратить её обратно". И — машинально — тоже взглянул в окно. ...Стоял поздний август. Затянувшееся лето никак не хотело отступать; город, его пустая и тоскливая крепость, серел на глазах. Лайт примостился на подоконнике, отхлебывая по глотку горячего чая. Каждый такой день, серый и обыденный, настойчиво пробуждал в памяти какие-то воспоминания детства. Школа? Младшая сестренка? Приключенческие книжки? Дождь? Все это, словно пепел, рассыпалось в руках при попытках в нем разобраться. Да и зачем? Парень всегда относился к подобным вещам с долей скептицизма, отмахиваясь от "чуши" и "глупых мыслей". Оставалось только какое-то смутное чувство на дне сознания, щемящее, но не тревожное. По стеклу настойчиво забарабанил дождь. — Вкусно, — удивленно произнесла Тетрадь. Она с легким стуком поставила чашку рядом с собой и взглянула на Лайта. — Что? — тот словно очнулся от тягучего сна. — Вкусный чай у тебя, говорю, — кивнув, повторила девушка. Затем потянулась к блюду с бутербродами и взяла себе один. — Хочешь? — предложила она и широко улыбнулась. Широкий, подвижный рот, ровная челка, блестящие глаза. — В моем доме меня же и угощает, — усмехнулся Лайт, но от бутерброда с колбасой не отказался. Сделав ещё один глоток и окинув девушку быстрым взглядом исподлобья, парень поинтересовался: — И любая тетрадь вот так может? — Любой владелец тетради, — поправила его гостья. — Сама я ничего не могу. Знаешь, как обидно попадать в руки ничтожеств! Большинство людей используют меня ради мести или из-за застарелой ненависти. Они записывают одно-два имени и вполне заслуженно отправляются в пустоту. А вот ты взялся за дело с размахом, ничего не скажешь! Я мало что понимаю в твоих идеях, но, насколько винтовка может уважать солдата, настолько я уважаю тебя. Она улыбнулась. Не нагло и не ехидно, а светло и спокойно. Болтая ножками в лакированных башмачках, Тетрадь уплетала бутерброд, ухитряясь следовать при этом хорошим манерам. — А для чего это вообще нужно? — спросил Лайт, наливая себе и гостье по второй чашке. Эта пришелица смущала его ничуть не больше, чем Рюк. Просто ещё одно дополнение к уже существующей силе. Бесполезное дополнение. Терадь пожала плечами. — Не знаю, — ответила она. — Надо думать, некий бонус. Может, так меня легче прятать. А может... — девушка замерла на мгновение, затем резко рассмеялась, словно представив себе что-то забавное. — А может, просто так. Мало ли у меня странных правил? — И ещё, — парень отставил чашку в сторону, и, помолчав, спросил как можно равнодушнее: — Как вернуть тебя обратно? *** Ответом был долгий, осуждающий взгляд. Не было в тот миг более печального и оскорбленного существа, чем Тетрадь. Нет, она не капризничала и не возмущалась, но немой укор застыл в темных глазах. Затем девушка тихонько вздохнула. — Что ж, — подытожила она. — Этого следовало ожидать. Конечно, никакой владелец тетради не захочет, чтобы она была человеком. Я все понимаю. Лайт ничего не ответил, продолжая скептически разглядывать собеседницу, наклонив голову набок. Тетрадь искоса взглянула на него, сделала паузу и добавила чуть громче: — Но если бы ты знал, сколько лет меня держали в пыльных ящиках и коробках! Передавали из рук в руки — очень грязные руки, заметь! А эти гадкие Боги смерти! Иногда так хочется почувствовать себя настоящей, поговорить с кем-нибудь, поесть колбасы... — она прикрыла ладонью глаза и вздохнула ещё трагичнее. "Актриса из неё никакая", — подумал парень. И вдруг поймал себя на том, что слушает Тетрадь чуть ли не с любопытством. Если бы Миса или, скажем, Такада, попытались бы устроить подобную истерику, он спокойно и безжалостно поставил бы их на место. А здесь? Забавно было наблюдать незамысловатый спектакль этой куклы. "А ведь поначалу она даже казалась здравомыслящей..." — ...А самое ужасное знаешь что? — тем временем патетическая речь подошла к концу. Тетрадь всхлипнула: — Во мне никто, никогда... не писал стихов! Эта вовсе несуразная фраза вывела Лайта из размышлений. Резким движением девушка утерла (или сделала вид, что утирает?) набежавшие на глаза слезы, вскочила на пол и продолжила свой монолог о несчастной судьбе Тетрадей. — Все эти убийцы — очень неприятные люди, — вещала она, ораторским жестом воздев руку. Выглядело это довольно комично — Тетрадь была очень невысокой и худенькой, почти тощей. Если бы не чрезвычайно серьезное выражение кукольного личика, её можно было бы принять за девочку. — Так жутко — быть неодушевленным предметом, вещью, с которой каждый может сделать все, что угодно. И если бы только это! Вечное пренебрежение — а ведь большая часть работы выполнена мной! Я обязана батрачить, на кого придется. Без выходных. Без праздников. Без обеденных перерывов! — тут она повернулась к парню и умоляюще произнесла: — Лайтик, миленький, я тебе хорошо послужила, выполни и ты мою скромную просьбу. Дай мне отпуск — день-другой, небольше! — и я с радостью вернусь в прежнюю форму. Для этого нужно всего ничего — чтобы я написала слово "Тетрадь" на любом клочке бумаги. "Обещаю тебе", — говорили эти честные, жалобные глаза невинного ребенка. В довершение образа ей оставалось лишь молитвенно сложить ладошки — и самый черствый человек бы сжалился над несчастной девушкой. Только в уголках губ незваной гостьи прыгала, так и норовя выдать свою хозяйку, ехидная усмешка. Но, может быть, вам это лишь показалось?.. ... Все-таки Тетрадь — самое коварное оружие на свете.