***
— Но ты должна поехать домой! — краснеет Алектус. — Ты бы видела нашу апельсиновую рощу, которую наша семья купила вместе с домом, когда переезжали! А какое вино делают на соседней плантации! И родители тебя ждут, ты подумала о них? Мама так любит поболтать с тобой за чашкой травяного чая перед сном, и ты папина любимица. — Не меня и не я. — отрезает Гермиона. — Они поймут, что что-то случилось, если я приеду, поймут, что перед ними не их дочь. Я ещё не готова к встрече с ними. — Хорошо, и что я им скажу? Как я объясню им, что тебя нет? Не могу же я сообщить им, что у них больше нет любящей дочери, а та что есть, променяла Новый год с ними на одиночество в стенах Хогвартса? — Лестрейнджа трясет. Он никогда не переживал за родителей, их чувства, к сожалению, интересовали его меньше всего. И он, само собой, считал, что это не его вина, а их неудачное воспитание. Ему не хотелось уезжать из школы в одиночестве, что-то внутри отчаянно сопротивлялось тому, чтобы оставлять сестру в школе. Или тому, чтобы оставаться одному с родителями. — Я читала ее дневник, у них никогда не было любящей дочери. — кривит рот Гермиона, складывая руки на груди. — Сомневаюсь, что ты об этом не знал. Лестрейндж сдается убедить её поехать, давя на тему родителей. — Я переживаю за тебя, в Хогвартсе не так безопасно, как нам всем хочется. Мне будет спокойнее, если моя сестра будет рядом со мной на каникулах. — как можно мягче произносит Алектус. — Если и с тобой что-то случится, думаю, я сойду с ума. — Ты самый лучший брат на свете. — она дарит ему искреннюю улыбку и обнимает. — Я вчера отправила родителям письмо о том, что у меня проблемы с учебой и я договорилась о дополнительных занятиях перед ЖАБА. — Алектус в ответ сильнее сжимает ее в объятиях, упрямства этой девушке не занимать. — Ты действительно не хочешь ехать только из-за родителей? Ты ведь не рассчитываешь остаться здесь вдвоем с Томом? — ком встаёт в горле Гермионы. В мир вырывается сдавленный кашель, она отстраняется от брата и смотрит на него с неподдельным ужасом. — Что, я угадал? — Нет, ты не прав. Я защищаю семью. Не надо их расстраивать. Они не заслужили этого. А Риддла здесь не будет, это точно. — она провела с этой мыслью всю ночь, весь вечер и всё утро. И даже смогла убедить себя, что её более чем устраивает, что его не будет. Нет, она вовсе не надеется, что что-то пойдет не так, и ему придется остаться в школе. Лестрейндж старается найти на её лице хоть один намек на то, что она врет. Но в итоге приходит к выводу, что из неё получается неплохая Афелия, всё плохое Гермиона от неё точно забрала. — Ты заботишься о родителях больше, чем их родные дети. — усмехается Алектус. — Пиши мне каждый день, хорошо? Я хочу знать все, что происходит в твоей жизни здесь без меня. Девушка согласно кивает. Врать в письмах даже проще, чем в лицо.***
В тот же вечер двери Хогвартс — экспресса закрываются, громыхнув напоследок. Протяжный гудок и клубы дыма из трубы одинаковы что в сорок четвёртом, что в девяностых и Грейнджер не видит между ними ровно никакой разницы. Если закрыть глаза, можно представить в окнах Гарри и Рона, Луну и Джинни, Невилла, Дина… Она не закрывает глаза, чтобы не потерять хрупкое внутреннее равновесие. Гермиона кутается в мантию, сжимая в руках подобие муфты. Сейчас поезд тронется и на заснеженном перроне она останется вдвоём с лесничим. Алектус, Диана, Эдд, Вальбурга, Друэлла, Лана, Лукреция и Джордан выглядывают из окон, чтобы помахать ей рукой. Их ждёт неделя с родителями, Гермиону — неделя в библиотеке с книгами. Интересно, может получится уговорить Дамблдора посидеть за чашкой кофе? Но вряд ли профессор снизойдёт до этого, да и дел у него достаточно и без неё. Пока снег хрустит от каждого её нового шага в сторону Хогвартса за лесничим, Гермиона думает о том, как быстро все меняется в этом году, как быстро готовы меняться люди. Словно они только вода, а каждый новый день — сосуд, который им приходится заполнять. Тревога, сменяется азартом, на место которого приходит траур, потом радость, гнев и умиротворение. Она никогда этому не научится. Хотя нет, что-то похожее на умиротворение разливается и в её груди сегодня утром, когда она встречается с Уильямс в коридоре, и та одними губами говорит: «Спасибо». И когда Вальбурга заливается несвойственным ей в последнее время смехом, когда она с новыми силами плетет косы первокурсницам перед поездкой домой, и, хватая метлу, выбегает на улицу, и когда играет на последней перед праздниками тренировке с особым энтузиазмом. Умиротворение, когда Пруэтт не здоровается с Поттером, зато последний садится рядом с Уизли. Это всё само собой не случается на следующий день после праздника, нет, для этого нужно чуть больше времени, зато происходит утром перед отъездом. Они все будто живут под девизом, что сегодняшний вечер может стать последним. И именно поэтому меняются, как вода, подстраиваясь под новые условия, чтобы чувствовать себя счастливыми. За своими мыслями Грейнджер возвращается в пустую гостиную, проскальзывает в свою комнату и ложится спать. К утру Хогвартс-экспресс остановится на вокзале, родители встретят своих детей и аппарируют с ними в свои убежища. Она утром наденет легкое платье с большими цветами, которое прислала ей мама, и поднимется в Большой Зал на завтрак. Интересно, здесь на каникулах завтракают так же, как в ее времени? Гермиона с трудом может представить себе завтрак за одним столом с директором Диппетом и профессором Крэггом, с другой стороны, она бы с удовольствием пожелала приятного аппетита Глории Суам, она наверняка станет интересным собеседником. А потом она вернется в пустую гостиную, залезет на мягкий диван с ногами, закутается в плед и проведет весь день читая.***
Том выходит из подземелий позже обычного, даже в не учебный день он одет в строгие штаны и чёрную рубашку, это подчеркивает одновременно и его статус старосты школы, и абсолютную непримиримость с модой магглов. Он окидывает Большой зал взглядом, вместо столов факультетов — один большой, тянущийся от стены к стене поперек четырём столам, что стояли здесь раньше. За ним весь преподавательский состав, оставшийся в школе, человек пятнадцать студентов, из-за повседневной одежды их принадлежность к факультетам было не определить, да и не слишком хотелось. Со вчерашнего вечера Риддла не покидает дурацкое ощущение, что он упускает нечто важное, словно само пространство обводит его вокруг пальца. С этим чувством он не видит смысла вглядываться в лица людей, ему хочется вглядываться в себя, чтобы наконец понять, что не так. Том вышагивает медленно. Отодвигает единственный свободный стул и усаживается, кивая всем присутствующим. Накладывает в тарелку сырники, поливая их вареньем, наливает в свой кубок тыквенный сок и просит эльфов подать какао, в отсутствии тысячи студентов, чайник с ним на стол не поставили, только кофе. Внутри зарождается беспокойство, несвойственное ему. Чужое. Словно кто-то нервничает и передаёт своё состояние Риддлу через молекулы воздуха. Он будто вдыхает чужие чувства. Том переводит взгляд от человека к человеку, стараясь найти виновника, и наконец сталкивается с холодными глазами Афелии полными злости и негодования. Она сидит выпрямившись, словно в ней железный стержень, что в целом привычная картина. Ее волосы убраны в хвост и перевязаны лентой. На ней платье кремового цвета с яркими цветами, квадратный вырез подчеркивает грудь, подплечники и рукава делают верх ее фигуры массивнее, чем он есть на самом деле. Девушка кивает, сталкиваясь с зелёными глазами Тома и возвращается к еде, оставляя его с немым вопросом: что она здесь забыла, почему не уехала домой, разве она не уходила на платформу вместе со всеми, и как он не заметил ее возвращение? Она определённо получала удовольствие в пустых Подземельях, иначе бы он почувствовал ее присутствие раньше. И она точно не знала, что он тоже остался в школе, иначе откуда столько удивления в глазах. Диппет тихо переговаривается с профессором Суам, компания в конце стола из студентов иногда взрывается смехом. Но общей темы для разговора, оставшиеся в школе не находят. Лестрейндж заканчивает завтракать, откладывает приборы и поднимается из-за стола. Теперь становится видно толстый ремешок, подчёркивающий её худую талию, и юбку-солнце, делающую бёдра шире. Слишком модный фасон для зимних каникул. И слишком пустой взгляд у хозяйки платья для завтрака. Том провожает ее взглядом до самой двери, и через пару минут поднимается сам, но догнать не успевает. Она словно исчезает, растворяется в воздухе. Он ищет ее в библиотеке, в гостиной, в учебном зале, у озера. Но не находит. Она игнорирует обед, и Риддл начинает думать, а не привиделась ли она ему сегодня утром. Может это его желание, чтобы она осталась, сыграло с ним злую шутку? Но Лестрейндж, вопреки всему, снова появляется перед его глазами за ужином. У неё уставший вид, несколько прядей выбиваются из причёски, но платье по-прежнему выглядит прекрасно. Ее тонкие пальцы прижимают к груди старую книгу, едва ли не целиком закрывающую тело девушки. Том наблюдает за тем, как она заходит в зал. Пересекает расстояние до стола. Отмечает, что книга в руках доставляет серьезный дискомфорт ее спине, но не дёргается, чтобы помочь. Если бы она хотела помощи, то попросила бы. Они ужинают молча, иногда тишину прерывают фразы вроде: «Передай соль» или «Отменный пудинг, обязательно попробуй». Когда Афелия поднимается со своего места, отложив приборы, Том тут же поднимается со своего, и следует за ней до двери в тишине, как только створки закрываются за их спинами, он догоняет ее, и теперь идёт рядом, задевая ее плечо своим. — Тебе тяжело, давай помогу. — Не стоит, я и без этого помню, что я слабая женщина, и ты сильнее. — фыркает Гермиона, прижимая к себе книгу. — Тем более, нам не стоит общаться, вдруг ты снова поведёшься на мои уловки? — Лестрейндж, прекрати раздражать, просто отдай книгу. — начинает злиться Том. Он не так часто решает помочь кому-либо, и не готов принимать отказов. Тем более от Афелии, хрупкой, обиженной Афелии, идущей с книгой наперевес. — Риддл, прежде, чем предлагать помощь, научись разговаривать. А если я тебя раздражаю, можешь пойти до гостиной другой дорогой, а лучше переехать на время каникул в другое место, чтобы мы не пересекались! — она ускоряет шаг. — Ты ведёшь себя, как девчонка. — взрывается парень, догоняя. — Потому что я и есть девчонка? — тут же вскипает Гермиона. — Ладно, прости, я был не прав. — его голос звучит тише, — ты это хотела услышать? — и ещё чуть тише добавляет. — Я тебя сегодня весь день искал по всему Хогвартсу. — Именно это, но в моей голове твое прости не звучало, как одолжение. И я весь день надеялась, что ты меня не найдёшь. — Гермиона морщит нос, словно учуяла неприятный запах, но на самом деле, всё что она чует, это свою неспособность долго злиться на Риддла. Какого черта ей так хочется с ним поговорить, всё объяснить ему. В конце концов, она ведь и правда врёт ему, когда говорит, что она Афелия, а значит он был не так уж и не прав. Да, поставил её чувства под сомнения, да, повел себя, как идиот. Но ведь это только потому, что разговаривал он тогда с Лестрейндж, и понятия не имел и продолжает не иметь, что она совсем другой человек. Это его не оправдывает. Но и не отменяет того, что её всё равно продолжает тянуть к нему, как магнитом. Возьми себя в руки. Она снова ускоряет шаг, ещё крепче прижимая к себе книгу. Том буквально рычит ей вслед. Риддл уверен, что Афелия чувствует тоже самое, что и он: острую необходимость быть рядом. Но почему-то все равно избегает. — Значит так, — он перестаёт отдавать себе отчёт, внутри вскипает ненависть к девушке за то, что она не признает очевидных вещей. — Тебе придётся меня послушать, Лестрейндж, потому что я в любом случае сделаю по-своему. Сейчас я заберу твою книгу, потому что тебе тяжело, а я хочу тебе помочь, потом я провожу тебя до гостиной, и мы спокойно поговорим. Ты меня поняла? — он одергивает ее за плечо разворачивая к себе. Это заставляет ее остановиться, от неожиданности, она выставляет руку вперёд, книга в одной руке сползает на бок, а потом падает. От толстого фолианта поднимается небольшое облако пыли. Он пару секунд смотрит на обложку. Кажется кровь в венах начинает циркулировать медленнее, а время останавливается. — Ты снова начала интересоваться перемещениями во времени? — он щурит глаза, не отводя взгляда от книги. Она нервно сглатывает, закусывая губу, не замечая слово «снова». — Я продолжаю настаивать на том, что нам не стоит близко общаться. Так что это моё личное дело, которое тебя никак не касается. — Идём. — он поднимает книгу, прижимая её к черной рубашке, не боясь, что она оставит пыльный след. Пальцы впиваются в твердую обложку, он вжимает книгу в себя, словно хочет её поглотить. Впитать все то, что есть в ней через кожу. Все то, что нашла в ней Афелия. Кажется камин в слизеринской гостиной не гаснет никогда. Даже в гриффиндорской башне это иногда случалось, но не тут. Словно он сердце Подземелий, погаснет он, и все замерзнет. Огонь горит и сейчас, являясь единственным источником освещения комнаты в отсутствие студентов. Но стоит двери открыться, а Риддлу с Грейнджер перешагнуть порог, как на стенах вспыхивают факелы. Будто по волшебству. Не будто, так и есть. Гермиона щурится, инстинктивно закрывая рукой глаза после темного коридора. Здесь всё не так в отсутствие толпы студентов, снующих туда-сюда. Том не сдерживает улыбки наблюдая, как она прячет глаза от света. Словно не была готова к тому. Впрочем, она и правда могла быть не готова. Это он каждые зимние каникулы проводил в школе в отсутствие других студентов и знал, что освещение гаснет, когда все выходят, чего почти никогда не случалось в учебное время. Она же осталась здесь впервые и ей все было в новинку. Пару раз моргнув, Грейнджер убирает руку от лица и протягивает руки за книгой. — Поговорим, потом отдам. — спокойно отвечает Том, не предпринимая больше никаких действий, прекрасно понимая, что вырывать том из его рук она не станет. Она смеряет его уничтожающим взглядом, пару раз переминается с ноги на ногу. — Знаешь, я передумала читать перед сном, лягу спать сразу, спокойной ночи! — и тут же устремляется в спальни девочек, громко хлопнув дверью за своей спиной. В подземельях нет заклинаний на комнатах, похожих на гриффиндорские. Мальчики и девочки могут спокойно заходить друг к другу. То ли их забыли наложить, то ли не отследили, когда их действие закончилось, то ли понадеялись на воспитанность слизеринцев. Так или иначе, ничего не останавливает Тома от того, чтобы пойти за ней следом и все-таки поговорить, несмотря ни на что. Но он продолжает стоять на месте, глядя на закрытую дверь. Секунду, две, три. Потом подходит, опуская книгу на пол под дверью, поднимает руку, сжимая кисть в кулак, готовясь постучать. Замирает, рассматривая свою руку, как что-то чужеродное. Быстро выпрямляется, пряча ладони в карманы. И уходит к себе. Ты делаешь только хуже. Это всё абсолютно не то.