Круги на воде (сборник драбблов)

- На твоей планете тепло, а в космосе холодно… Мягкий, юный девичий голос произносил эти слова с грустью и заботой. Они отдавались гулким эхо, ласкали слух те несколько мгновений, что он просыпался, находясь в состоянии особенно чувствительном, окутанный коконом из теплых нитей Силы. Бен никогда в жизни этого голоса не слышал. Он и не мог, ведь произносившая эти слова давно мертва. Будь он сам юн, наверняка бы глубоко задумался, что все это значит, почему ему снятся странные сны, и как он может грустить по тому, с кем не был знаком. Но юность его давно уже отцвела, а удивлению на смену пришло неприятно зудящее чувство скуки и отдающее горечью на кончике языка разочарование. Верховный лидер мертв! Да здравствует Верховный лидер! Бен Кайло устало прикрыл глаза, медленно выдыхая через нос. Бесконечный, тяжелый день… бесконечная, тяжелая жизнь... Когда он последний раз спал дольше двух-трех часов? Дождливая ночь, остров посреди океана и дорожки соленых слез на ее щеках. Так много влаги, сырости, что дарит лишь холод. Озноб пронзает все тело, пробегается по позвоночнику неприятной судорогой, заставляет свести плечи, напрягает и без того сведенные усталостью мышцы. Она к холоду не привыкла, выросшая под палящим солнцем, закаленная песчаными бурями и несбывшимися ожиданиями. Он повидал в сотни раз больше: и миров, и дерьма, и людей. Вопрос, сомнение и интерес в ореховых глазах. И этот жар, что вдруг рождается в груди. Будто там, у самого сердца, зажгли спичку, резко чиркнув и подпалив что-то в нем самом, заставив гореть, согреваться изнутри, лелеять желание поддерживать это тепло, видеть эту красную искорку хрупкого пламени. Попытаться сберечь. И он правда видит искры. Там, в скромной маленькой хижине, потрескивает костер, освещая все мягким оранжево-красным отсветом. Не обжигает, но согревает, шепчет ласково, дает ощущение защищенности. Кайло крупно вздрогнул, понимая, что снова задремал, пока шаттл покидал орбиту красно-соленого Крэйта. Рен чувствовал на себе пристальный взгляд генерала и благодарил Силу и всех известных ему Богов, что Хакс не обладает способностью к телепатии. Впрочем, сегодняшний срыв и так может дать Армитажу много пищи для размышлений и поводов начать строчить тайные рапорты, и теперь Рену нужно следить, чтобы его генерал не сложил два и два, не узрел очевидное, будто кричавшие в каждой трещине, оставленной в разгромленном тронном зале Сноука. Сберечь. Защитить разделенную на двоих тайну. Желание, будто выжженное под кожей, придающее сил. Темнота космоса, тишина на мостике крейсера, нарушаемая лишь едва уловимым гулом двигателей, легким пиканьем навигационных приборов и шепотом офицеров альфа-смены. Пронизанное его желанием пространство окутывало, убаюкивало, успокаивало, а он стоял там, напротив этих огромных панорамных иллюминаторов, вглядывался в обсидиановые глубины Вселенной, ощущая собственное сердце горящим маяком, Светом, что манил ее. Рен знает наверняка, он видел. Скрежет стыковочного рукава отвлек его, Кайло нервно дернул губой, ощущая, как напряглись, задрожали Узы. Перед глазами на секунду возник до боли знакомый стол и лицо Рей было тем, за что зацепилось его сознание. Зацепилось и тут же отпустило. Сберечь! Вдох… выдох… Есть только Сила — и я ее хранитель. «Сокол» стремился как можно скорее покинуть систему, унести маленькую мусорщицу прочь, далеко-далеко от него, будто это имело значение, будто могло заглушить, захлопнуть, обрезать алую нить, тянущуюся от одного сердца к другому. Весь этот прививаемый ему с детства фатализм, вера в избранность, громкое имя и проклятая кровь Скайуокеров более ничего не значили. Да и значили когда-либо вообще? Он сам — по своей воле — принял решение поднять алый меч, чтобы защитить. Не только себя, а, быть может, и не столько себя, сколько ее. Горькая усмешка коснулась губ нового Верховного лидера, пока он тяжелым шагом пересекал темные коридоры флагмана. Гордо вскинувший подбородок Хакс, подавив чудовищный зевок, остался на мостике. Дядя Люк всегда говорил, что невозможно получить все сразу. Люк… Великая Сила, что же ты наделал? Почему вновь покинул меня? Неужели это был твой последний урок? Сберечь. Сохранить знание и мудрость, пусть сквозь боль, пусть сквозь обиду, даже ярость. Теперь уже значения не имеет, Люк, как начинает казаться Кайло, все сделал правильно. Роба Скайуокера была темной, такой, которую он носил, когда Бен был ребенком. Юнца всегда это удивляло, ведь разве черный — цвет джедая? Под темной туникой Люк всегда одевал белоснежную рубашку и приговаривал, ухмыляясь в русую бороду: не пытайся загнать все под какие-то категории, Бен, ведь иногда черное — это всего лишь черное. Всего лишь… определение? Может ли Тьма согревать, становиться уютной и ласковой? Таким было их молчание в скоростном лифте. Мягкое, томное. Рей была так наивна и искренна, подошла так непозволительно близко, что на чертовски больную секунду Бен почувствовал вкус ее Силы на своем языке. Господи, ее Тьма была такой теплой! Тьма же отполированного до блеска пола в тронном зале Сноука была совершенно иной – холодной, обманно гладкой, будто порочное зеркало. Раскололась, потрескалась, не выдержала гула двух зажженных клинков. Как жаль, что принесенной за последние сутки кровавой жертвы оказалось мало, но… быть может, последний урок Люка был не только для него? В каюте Рена было тихо, прохладно и одиноко. Смыв соль и пыль с уставшего тела, Бен, даже не потрудившись одеться, рухнул на серые простыни и провалился в тревожный, липкий сон. *** Он был могучим джедаем с ярким клинком в руках, стабильным гулом озарявшем округу. Она являла собой ураган запретных страстей, что плясали чертями в ее золотых глазах и дрожали на кончике алого меча. Он был ситхом, облаченным в черное воином, чьи глаза краснели в темноте ночи, а она – ослепляющая своим светом джедайка в бело-голубых одеждах. Два сна смешивались воедино, переплетались, растворялись один в другом. И уже невозможно было понять, где чьи грезы, где страхи и где надежды, невозможно было определить, где кончается один сон, и начинается другой. Красный клинок встречал синий и наоборот, они боролись, кружились в извечном танце. А потом все щиты пали, все разногласия разлетелись в пыль, когда один танец сменился другим — древним, священным, плавным и ритмичным. Движения губ, мягкие, но требовательные, сорванный стон и жаркое, обжигающее кожу придыхание. Ласки столь откровенные и бесстыдные, что кружилась голова, все растворялось, становилось вдруг неважным, уносилось в потоке, обнажая не только лишь тело. Руки гладили, сжимали, губы дарили поцелуи, мышцы скручивало спазмом и тут же согревало, окутывало негой. Тела двигались плавно, синхронно, а взгляды, словно перекрещенные клинки, не могли разъединиться, пока от прострелившего спину наэлектризованного удовольствия не пришлось зажмуриться, проваливаясь в теплую тьму. Бен проснулся резко и сел в постели, не сразу понимая, где он, кто он, и что происходит. Рваное дыхание Рей шелестело совсем рядом, такое вдруг родное, знакомое. Узы звенели, натянутые тетивой, гудела и выла искрящаяся Сила. Черные глаза не отрывались от ореховых. Рей вдруг вздрогнула, будто выходя из транса и осмотрелась, поняв, что Сила снова свела их, усадила на одну постель и, кажется, пытается заставить их поговорить. Взгляд ее метнулся снова к Бену, прошелся по бледному лицу, задержался на тонкой линии оставленного ею шрама и капельках пота на висках, опустился ниже к ключицам и ходившей сейчас ходуном могучей груди, скользнул дальше – по покрытым шрамами ребрам и задержался на секунду на его возбужденной плоти. — Ох… Румянец залил ее щеки, сделав их такими горячими, какими, должно быть, были лавовые реки на Мустафаре. Рей стыдливо отвела глаза и безотчетно сжала будто опаленные огнем бедра. — Ты все еще боишься меня? — Бен чуть не рассмеялся от сквозившей в его собственном голосе иронии. — Это… — выдохнула Рей, поежившись и проведя ладонями по согнутым в коленках ногам. — Это не прилично. — Что именно? Она слегка нахмурилась, несмело оборачиваясь и стараясь смотреть прямо ему в лицо. — Ты без одежды и… — она запнулась, нервно сглатывая. — Возбужден. — Просто ответил Бен, слегка наклоняя голову и зачесывая пятерней волосы. Он пристально рассматривая ее лицо, даже не пытаясь прикрыться. Рей молчала, но не пыталась захлопнуть Узы, позволяя ему чувствовать весь тот вихрь эмоций, что терзал ее прямо здесь и сейчас. Отголоски сна все еще ощутимо жгли кожу обоих адептов. — И ты тоже возбуждена, — слегка улыбнулся Бен. — Но, к сожалению, одета. Она нервно рассмеялась и покачала головой. — И это по-прежнему не… — В этом нет абсолютно ничего неприличного, Рей, — произнес Бен, ложась на спину, вытягиваясь во весь свой немалый рост на огромной кровати, открываясь и не стесняясь. — Этому тебя Сноук научил? — склочно буркнула она, все еще отказываясь на него смотреть. — Нет, этому научил меня Люк. Жаль, что он не успел научить этому тебя. Рей фыркнула и закатила глаза. — Говорить понятные и непонятные вещи вот так — в лоб, казалось бы, но при этом так, что и не разберешь сразу, что вы, Скайуокеры, вообще хотите сказать! Ты, Люк, Лея... вы! Да вы все! Агрх! Каштановые волосы выбились из неаккуратного пучка, падая ей на лицо, и Рей нетерпеливо заправила пряди за уши. Закусила губу, ругая себя за то, что сболтнула, как ей показалось, лишнего и решительно отвернулась. — Да уж, должно быть, это у нас семейное. Обыденность его тона, казалось, успокоила ее, и Рей слегка расслабила сведенные плечи. Помолчала с минутку и все-таки повернулась к Бену всем корпусом, глубоко вздохнула, наполняя легкие воздухом и — она боялась себе в этом признаться, но по Узам лгать было невозможно! — его запахом, таким вдруг родным, терпким, знакомым. Два сознания, две души обменивались тем, что гремело в тишине, непроизносимое, сокровенное. Рей медленно избавилась от своей скромной одежды и легла рядом, обжигающе близко. — Я все еще не понимаю, — прошептала она, протягивая руку и легонько касаясь пальчиками его плеча, прослеживая неровные края еще не до конца затянувшейся раны. — Мне кажется, что я уже знаю ответ, но он будто все время ускользает от меня. Там, где соприкасалась кожа, будто пустили электрический ток, иголочками пронзающий каждую клеточку. — Сила сама по себе цвета не имеет. Бен произнес это так уверенно, твердо и отчего-то обреченно, впервые понимая до конца, что именно скрывалось за этой фразой, не единожды озвученной ему матерью, а Рей вдруг улыбнулась улыбкой столь яркой, будто где-то во Вселенной только что родилась новая звезда. — Сила сама по себе цвета не имеет. Рей медленно повторила эти слова, словно пробуя их на вкус, перекатывая на языке. Бен дышал глубоко, ровно, окутанный теплом и ароматом ее солнечной кожи. Узы все еще звенели — такие крепкие, нерушимые. Рей прильнула к нему горячему, большому и сильному. Они потянулись друг к другу, соприкоснулись лбами. Дышали друг другом, неспособные надышаться и выпить эту чашу до дна. В тишине прогремевшее — ценнее тысячи слов. Сила сама по себе цвета не имеет.