Скрульи пряности

      Разноцветные рождественские огоньки приятно грели кожу детских ладошек и играли на фиолетовой радужке больших скрульих глаз; подмигивали, плавно перетекали друг в друга и сменяли ритм, словно кто-то незримый руководил ими. Эбигейл полюбила эту гирлянду. Отсутствие лишних проводов позволяло таскать её куда угодно. Понятие о Рождестве было дочери скруллов в новинку и очаровало с первых минут.       Все в доме замечали, что Эбигейл молчалива. Люди списывали это на непривычную атмосферу, толику недоверия, в котором винить ребёнка, пережившего столько стресса, было крайне глупо. Но Талос не торопился списывать проблему на волю времени. Он давно разгадал этот ребус, открыв при этом ещё один, касаемый лично себя.       Эбигейл боролась. Каждый день, час, миг на этой планете, пусть Моника Рамбо не отходила ни на шаг, увлекая во всевозможные игры. Она боялась. Боялась предательства, появления врагов, даже Талоса. Она его практически не помнила. И он ненавидел себя за годы разлуки не меньше, чем Империю Крии.       Эбигейл любила проводить время, рассматривая огоньки. Красные напоминали ей пещерных светлячков на Скруллосе. Когда они стаями облепляли чёрные мокрые камни, вся пещера заливалась сочным гранатовым блеском. Мама носила её в одну такую пещеру ночами и рассказывала сказку посреди этой мини-Галактики. Эбигейл не помнила самой истории, но помнила прикосновение заботливых рук, блеск огней и родной шепот.       Зелёный цвет — цвет жизни, и мира котати — ещё одной жертвы гнева Империи Крии. Отец рассказывал, что мирные монахи Халы спрятали немногих представителей этой расы в своих крепких храмах. Страшно думать о том, как они там, и что будет с теми храбрецами, что посмели держать нейтралитет в войне.       Жёлтый — цвет золота и огня. Губительный и прекрасный в любой форме. На мрачном Скруллосе, опутанном серо-белыми туманными кольцами, пламя лишь поблескивало оранжевым в основании, а вверх уносилось розово-синими всполохами.       Прекрасный голубой цвет отзывался в девочке печалью. Цвет Крии, несущий погибель всем, кого они именуют «заразой». На Земле его много, символизирует он здесь совсем не боль и страдания, а покой, свободу, воздух, живительную влагу.       Наконец, детские пальцы коснулись крайней лампочки. В ней горел фиолетовый цвет. Цвет памяти. Цвет крови. У скруллов она такая.       Эбигейл скомкала горячую гирлянду в ладошках. Цвета круглых мигающих лампочек слились в один. О чём она вспоминала и мечтала в такие моменты, размышлять можно долго, но не всегда стоит. Ковырять старые раны крайне некрасиво в любом обществе и особенно, если не такие уж они и старые. Время не властно над памятью.       Ей казалось, что она везде чужая. Взрослые скруллы хотя бы знали родную планету, а к Эбигейл воспоминания о доме приходили во снах только рваными вспышками, от которых скорее хотелось скрыться.       Иногда девочка спускалась вниз к ужину и украдкой разглядывала отца. Он чувствовал этот взгляд и осторожно обрывал его полной обожания улыбкой. У неё она такая же: робкая, застенчивая, с хитринкой.       Девочка много слышала об отце в гулких «немых» коридорах скрытой лаборатории. Успела нарисовать в своём юном воображении образ храброго защитника и воина, который однажды разорвёт тишину уютной «клетки». Сейчас она узнавала его в мужчине, которого мама представила ей как отца, и почему-то не могла сложить в один паззл, казалось бы, простую картинку. Тот, кого бойцы зовут героем и кому благоговейно смотрят вслед, для неё просто папа, перед которым ей можно быть любой, которому можно рассказать без опаски любой секрет, кому не нужно бояться наскучить, к кому не страшно прийти за глотком поддержки и ласки после ночного кошмара.       Талос проводил с ней сутки напролёт и часто замечал, как дочь в минуты одиночества, играя с многострадальной гирляндой, анализирует каждый его шаг или слово, и выбирает, что скажет или сделает сама.       Эбигейл боялась улиц. Просто потому, что избегала возможных ошибок, и все её первые перевоплощения проваливались из-за недостаточной концентрации внимания. Возможно, девочка попросту не знала чем или кем хочет стать, да и смысла не видела тоже.       В рождественский вечер, казалось, что замаскировалась она чудесно, но соседский мальчик почему-то обозвал чертёнком, и хоть в голосе не слышалось неприязни, слово ей не понравилось. Она ведь перевоплотилась в среднестатистического земного ребёнка, но никак не в чёрта, и мысленно поблагодарила Создателя за то, что научил хотя бы прятаться.       Ещё Эбигейл заметила, что у людей принято дарить на праздники подарки, но она не знала, чего можно просить ещё, если твоя семья рядом, и во дворе не сверкают выстрелы.       Развернув гирлянду снова, девочка обратила внимание на провода и пришла к мысли о том, что как связаны между собой огоньки, так всё взаимосвязано и в жизни. Обрежешь одно — погаснет другое.       Стоило ночной темноте зажечь на небе звёзды, Эбигейл поднялась на крышу невысокого домика, служившего теперь скруллам временным пристанищем. Талос, казалось, даже не дышал, лежа на этой самой крыше и немигающим взглядом смотрел в холодное небо. Девочка бесшумно опустилась рядом, чувствуя, как сильная рука обнимает её плечо.       — Расскажи мне о доме.