Эффект мотылька

Я всерьёз рассчитываю, что однажды герои именно догадаются по поводу личностей друг друга, а не бездарно попадутся – потому что приз должен доставаться как итог поисков, а не на халяву; и ещё это будет означать, что они наконец начали по-настоящему присматриваться и прислушиваться друг к другу, как взрослые люди, и прекратили топиться в собственных проблемах и комплексах. * * * Несмотря на невероятно содержательный понедельник, Маринетт окончательно осознала, что мир никогда не будет прежним, только на следующее утро: когда она вошла в класс, первой с ней поздоровалась не Алья, а Хлоя. Конечно, сухой кивок вряд ли можно было засчитать за пламенное приветствие, да и после знакомства с Поллен она стала куда как сноснее, но... Хлоя, блин, которая не давала ей жизни с шестого класса коллежа! Когда Маринетт плюхнулась на скамейку рядом с подругой, Ким спросил: – Ребят, а что вчера проходили-то? На факультативе. – Образ павлина в китайской мифологии! – хором отчеканили Нино и Алья – словно сговорились. Маринетт чуть не расплакалась от радости, когда со всех концов класса загомонили желающие пойти на следующее занятие: уж очень ей не хотелось обсуждать с этим выскочкой Анри д'Ожероном какие бы то ни было вопросы, касающиеся Камней Чудес. То, сколь мало он питал уважения к их тайне, и то, что принесённые им новости наверняка ранили Адриана, задевало её слишком глубоко, чтобы она вообще хотела к нему приближаться. Сам Адриан пришёл в класс уже после начала урока (к вящему неудовольствию мадам Гобле), задумчив и даже почти весел. Он, совсем как Кот Нуар, всегда старался делать вид, что на душе у него легко и радостно – даже когда всё было с точностью до наоборот, – да так ловко, что Маринетт иногда терялась. – Чувак, у тебя девять жизней, что ли? – тихо спросил его Нино. – На химию опаздывать! – Тшшшш, – прошипел Адриан, и это точно не относилось к болтовне на уроке, потому что в этот момент мадам Гобле собирала домашние работы и шептались все. – Прости, Нино, проспал: полночи с отцом проговорили. Маринетт бы услышать последнюю фразу и увидеть, как друг улыбается, но нет... Это она уже пропустила мимо ушей, потому что в её голове словно разворачивалась киноплёнка: один за другим случаи, когда вместо пропавшего Адриана возникал Кот – и обратно; то, как Кот отреагировал когда-то на её подозрения в адрес Габриэля Агреста; то, как особенно быстро появлялся, если акума захватывал кого-то из их одноклассников; то, как от Адриана периодически не просто пахло, а прямо-таки разило камамбером; то, как Кот всегда прикрывал её собой, а Адриан ни за что не сдавал учителям товарищей, которые сбегали с уроков; как они оба были так по-разному похожи на Анри д'Ожерона (дядю Адриана, на минутку!); как Адриан, подобно самой Маринетт, боялся надеть маску Кота на съёмках клипа год тому назад – конечно, там бы и полный дурак догадался! Да взять хоть клятую аллергию на голубиные перья! Маринетт была в панике и в ярости одновременно, и воспоминание о том, как Адриан чуть не разбился, падая с башни Монпарнас (Кот паршивый, он ведь мог трансформироваться и не доводить её до сердечного приступа!), только подлило масла в огонь. – Девочка моя, ау? – позвала Алья, подвигая подруге сборник задач по химии. – Держи учебник, открывай... Ехидный тон подруги стал элементом, завершившим реакцию. "Действительно, кто ещё мог уродиться у Бражника и Павлина?!" – рыкнуло внутреннее я. Тикки в сумочке тихонько пискнула, но Маринетт уже занесла учебник над головой сидевшего впереди одноклассника и со свистом опустила на вихрастую макушку: – Скотина! В классе воцарилась гробовая тишина. Маринетт пришла в себя и, поняв, что натворила, залилась краской. – Воу, – восхищённо присвистнул Нино. Адриан обиженно потирал место удара, а Алья и остальные недоумённо замерли: влюблённая Дюпэн-Чен лупит Агреста по голове – это что-то новенькое! – Мадемуазель, что вы себе позволяете?! – взвыла мадам Гобле, опомнившись раньше учеников. – Там а-а-акума с-сидел... – пробормотала Маринетт первое, что пришло на ум. – Я его не видела, – отрезала учительница. – Как и причин поддаваться массовой истерии по поводу чёрных бабочек именно на моём уроке. Вон из класса, и можете не приходить обратно! – Да, мадам, – выдавила из себя Маринетт. Стараясь ни на кого не смотреть, она собрала вещи и вышла в коридор, всё время молясь хотя бы не споткнуться перед ребятами. Жизнь была ужасна, хотелось свернуться калачиком, выбрав предварительно уголок потемнее, и Маринетт, наверное, так и сделала бы, не попадись ей навстречу Анри д'Ожерон. Он, похоже, не ожидал увидеть ученицу в коридоре посреди урока, но тем не менее был рад этому обстоятельству. – Мадемуазель Дюпэн-Чен, я хотел бы с вами поговорить. По поводу вчерашнего. Не уделите минутку? Это не прозвучало, как вопрос, и Маринетт, ещё подавленная своей оплошностью в классе, согласилась молча и сердито. Зайдя вслед за Анри в свободный кабинет, она не заметила, как с химии, беспокоясь о ней, сбежали и друзья, совершенно наплевав на гнев мадам Гобле, и теперь собрались под дверью, чтобы послушать. – Маринетт – вы ведь позволите по имени? – начал Анри, смущаясь, и в этот момент он был настолько похож на племянника, что у неё защемило сердце. – Вижу, вы не понимаете меня до конца и потому злитесь. Позвольте же показать вам проблему с моей точки зрения. После замужества Эмили я виделся с сестрой редко и украдкой. Она с удовольствием учила китайский, но не желала, чтобы родители что-то решали за неё – тем паче в выборе профессии и жизненного пути, и оттого избегала семейных сборищ, а они считали, что сестра плохо на меня повлияет. Как я уже сказал, мы встречались нечасто, но со мной она обсуждала всё, о чём не могла поговорить ни с кем другим. И вот однажды я увидел сестру в восторге, какого не знал раньше: в качестве гонорара за работу на переговорах Эмили получила старинную книгу и два ювелирных украшения – две броши необычайно тонкого исполнения. Как вы уже могли догадаться, броши изображали павлиний хвост и мотылька, а книга повествовала о героях древности, чьи силы значительно превосходили человеческие. Сестра, я знаю, проводила над книгой всё свободное время – по крайней мере, пока не родила сына – и многое из неё успела перевести. Однако по мере того, как Адриан рос, Эмили теряла интерес к переводу – или, как я полагаю сейчас, могла посчитать информацию в книге опасной и намеренно прекратила с ней работать. Она успела рассказать мне о законах, по которым действуют талисманы, о квами, о запретах и возможностях – но далеко не всё. А затем в один ненастный вечер ко мне прилетел Дуусу, едва живой, а в новостях показали, что машина, на которой Эмили возвращалась со съёмок нового фильма, упала в реку с моста. Тело так и не нашли, как, разумеется, и талисман. – Я не злюсь... – призналась Маринетт, когда монолог закончился, и поняла, что это правда. – Но вы говорите так, словно хотите, чтобы Бражник получил Камни Чудес и загадал желание, но боитесь, что он напортачит. – Как вы догадались? – Анри распахнул глаза, точь-в-точь как Кот, пойманный на горячем. – Не так уж это и важно, – ответила Маринетт, всё ещё немного надеясь, что собеседник не в курсе всех личностей героев Парижа. – И я бы с радостью вам помогла. Я даже попыталась встретиться с Ледибаг и Котом Нуаром. Правда, Кот куда-то запропастился, но Ледибаг… Господи, какую чушь иногда приходится нести… – И? Что ответила Ледибаг? – надавил Анри. Маринетт закрыла глаза и выдохнула: – Что она, не задумываясь, отдала бы свои серёжки, если бы это было единственной ценой. Это снова была правда. Ещё вчера, до разговора с Тикки, она подумывала принести Бражнику оба талисмана лично в руки, но затем всё опять слишком стремительно изменилось. И от пришедшего понимания Маринетт было очень и очень грустно, и она хотела, чтобы этот разговор поскорее закончился, и чтобы Анри д'Ожерон никогда не появлялся в их жизни. – Маринетт, я всё же надеюсь... – начал было Анри, но договорить ему не дали. – Хватит! – дверь в кабинет распахнулась, явив собеседникам взбешённую Алью Сезер; не дожидаясь продолжения, она взяла подругу за локоть и повела наружу, бросив на учителя уничижительный взгляд: – Если вы ещё раз посмеете на неё давить, будете иметь дело со мной! Маринетт обрадовалась, что они с Альей наконец останутся наедине – но, как оказалось, поспешила с выводами: в коридоре их поджидали Нино и Адриан. Последний сразу же заговорил, словно боялся, что она убежит или перебьёт его: – Знаешь, Алья мне всё рассказала, – на этой фразе у Маринетт душа ушла в пятки, потому что подруга владела слишком большим объёмом информации, однако Адриан быстро развеял её опасения. – Мой учитель фехтования тоже считает, что достойный удар отлично лечит депрессию... Но я в порядке, честно. В первую очередь я вижу не Бражника, а своего отца. Хороший или плохой, он меня любит, и я верю, что мы найдём общий язык. Так что я в порядке. Адриан улыбался чуть надломленно и крутил перстень на пальце; честное слово, не зная Кота до конца – какой-то час назад, подумать только! – Маринетт поверила бы в это "в порядке". Она поняла, что раньше и вообразить не могла такой острой потребности кого-то защитить, и в который раз прокляла Анри д'Ожерона с его задушевными разговорами. – Я знаю, – ответила она, вдруг ничуть не стесняясь, и накрыла дрожащие пальцы друга своими. – И не сердись на дядю, что он перегнул палку. Я тоже в порядке. Честно. А Ледибаг с Котом Нуаром должны сказать твоему отцу спасибо за регулярную физкультуру, – она улыбнулась настолько искренне, насколько сейчас была способна. И ушла, прихватив с собой Алью и оставив мальчишек с отвисшими челюстями – и надеясь, что её "в порядке" получилось менее паршиво, чем у него. Потому что, как только они добрались до школьного двора с его скамейками, Маринетт рухнула без сил на одну из них и заревела в голос, судорожно вцепившись в Альину рубашку. Та ласково гладила её по голове, а оба квами вились вокруг, не зная с какой стороны подступиться. Стыд перед подругой, которая, похоже, давно была в курсе её секрета, шок от осознания того, что Адриан и есть Кот Нуар, и не в последнюю очередь – нервное напряжение двух последних дней лились наружу нескончаемым потоком слов, на которые Алья умудрялась ещё и отвечать: – А ты, что же, думала – у меня глаз нет? Есть глаза, есть... Нет? А, у тебя нет... Ну, так неужели ты реально не ожидала, что этот дурень един в двух лицах? Почему дурень? Потому что он Нино все уши прожужжал, как влюблен в Ледибаг, и не разглядел её прямо у себя носом... Ой, только не снова, у меня уже рубашка насквозь... Нет, правда, чего ты ждала при таком-то папочке? Гены пальцем не задавишь. О! Слушай, это что же получится, когда вы поженитесь?! Нет, мне чисто с точки зрения наследственности интересно... На этом моменте Маринетт не выдержала и захохотала: рассуждения подруги были невероятны! – Алья, спасибо тебе! – от души поблагодарила она. – А ты чего ждала? Что я тебя брошу в таком состоянии? – Алья приняла деланно строгий вид. – И потом, по сравнению с моими сестрёнками, когда у них отнимают ведро с мороженым, ты просто дилетантка в слезах! Глядя на трио из подруги и двух квами, собравшееся, чтобы её утешить, Маринетт поняла: даже если этот мир перевернётся, в нём всегда найдётся место для Альи Сезер с её неиссякаемым оптимизмом. * * * – Тикки, я никуда не пойду, – заявила Маринетт, когда её родители ушли в гости к друзьям, и квами намекнула, что на патруль можно сегодня и пораньше выйти. Она подобрала с десяток аргументов, начиная от заданных сегодня уроков и заканчивая тем, что Кота уже видела, а на глаза ему показываться боится. И всё равно через каких-то полчаса стояла на крыше пятиэтажки с видом на Эйфелеву башню: место встречи на всякий случай, о котором они условились почти с самого начала. Стояла, широко раскинув руки, ловя подобно парусу теплый западный ветер, и слушала город. В квартале на запад уличный музыкант играл на аккордеоне "La vie en rose", на первом этаже хлопала дверь маленькой сербской пекарни, выпуская наружу дивные пряные запахи, ближе к башне высаживалась из автобуса детская группа, рядом цокал копытами конь, звеня колокольчиками на ходу... – Моя Леди, ты прекрасна! Горячее дыхание и нечаянное прикосновение губ обожгли ухо, и Маринетт поняла, что её обхитрили. Опять. Или она сама хотела обмануться и не видела дальше собственного носа? И кто из них был настоящим – Адриан или Кот? Ей равно дороги были оба, и путаница в голове, вызванная новым знанием, заставила её застыть столбом. Напарника это не устроило. Кот медленно обошёл её и заглянул в глаза. И это было слишком. Слишком близко, слишком внезапно, слишком без спроса – и слишком похоже на него в обоих обличиях. Вместо того, чтобы отмереть, Маринетт от смущения пошла крупными пятнами в цвет костюма, которые он (конечно, ведь он не мог заглянуть ей в голову!) принял за гнев. – Моя Леди, прости, я... эээ... Не имел в виду ничего такого, и вообще.... Не переживу, если ты тут будешь на меня сердиться. И... Эээ... А смотри, какой закат! Я просто хотел, чтобы ты не стояла с грустным лицом, а то... У неё опустились руки, и Кот воспринял это с ужасом, со всей возможной выразительностью отразившимся на его лице. Маринетт словно ледяной водой окатило: и это из-за неё, всего лишь из-за перемен в её настроении? Терзаемая угрызениями совести и одновременно остро нуждающаяся в поддержке, Маринетт нашла единственное решение. Она шагнула вперёд и крепко обняла напарника. Честно стараясь не думать совсем ни о чём, чтобы не вспомнить, что обнимает проклятого Адриана Агреста, и не убежать, роняя тапки. – Прости, Котик. Это было особенное прости – не только и не столько за то, что напугала сейчас, как за невнимательность и нежелание заметить его нужду в человеческом признании и близости за всё время их знакомства; это прости относилось одновременно к Коту, которого она гнала от себя последние два года, несмотря на возрастающую потребность хотя бы в его присутствии, и к Адриану, которого она, несмотря на всю вынянченную влюбленность, так и не заметила настоящего за маской идеала, созданной в угоду отцу и обществу, пока её не ткнули в действительность носом. Бесчувственная идиотка, помешанная на секретности и собственных переживаниях! – Я тоже скучал, моя Леди, – ответил обескураженный поведением напарницы Кот. – Прости, что не пришёл вчера на патруль – семейные неурядицы. – Я знаю, – машинально ответила Маринетт, отстраняясь – потому что прижиматься дальше было бы попросту нечестно. – Что?.. Чёрт-чёрт-чёрт!!! Дня не прошло, уже спалилась! – В с-смысле я помню, чт-то у тебя дома не всё гладко – ты ведь раньше говорил. Ничего страшного. Глядя, как глаза Кота превращаются из суповых тарелок хотя бы в блюдечки, Маринетт поняла, что простого оправдания недостаточно. Нужно было его отвлечь, но как... Не целовать же – решит, что она с ума сошла, да и духу не хватит! – Как думаешь, Париж переживёт один день без нас? – осторожно спросила она. – Это смотря что ты предлагаешь, – усмехнулся Кот, ухватив настрой; нужно было срочно закреплять эффект. – Предлагаю прогулять патруль вдвоём, – улыбнулась Маринетт, присаживаясь на нагретую солнцем крышу. – А будет акума, отсюда не пропустим. – Готов биться об заклад, сегодня не будет, – пообещал Кот, опускаясь рядом. – В конце концов, разве мы не заслужили выходной? Хорошо бы договориться на экзамены и выпускной, подумала Маринетт, хихикнув – и это не осталось незамеченным. – Что с тобой сегодня? – встревоженно поинтересовался Кот. – Может, это и не моё дело, но вдруг я мог бы помочь? – Всё хорошо, – она коснулась руки в перчатке, сквозь два слоя спандекса чувствуя, как часто бьётся его пульс; стремление отдавать собственное и получать взамен его тепло внезапно стало сродни необходимости дышать. – Просто начало недельки вышло – форменный дурдом. Ведь могла она хотя бы это от него не скрывать? – И не говори! – хищно улыбнулся Кот, и Маринетт с облегчением поняла, что в его "в порядке" почти не было фальши; от этого продолжение беседы застало её врасплох. – Моя Леди, до меня дошел слух... Будто бы ты сказала, что без раздумий отдашь свой талисман. Это прозвучало не с осуждением, а с удивлением и непониманием. Маринетт догадалась: её разговор с Анри подслушивали втроём. Что ж, рано или поздно они с Котом должны были это обсудить. Она попыталась объясниться, но говорить так, чтобы не дать повода для догадок (не столько уже намеренно, сколько по привычке), оказалось непросто. – Речь шла о человеческой жизни. И я действительно отдала бы возможность становиться Ледибаг, если бы это её спасло. И я не хотела, чтобы Маринетт этим делилась. И я не хочу говорить об этом сейчас. И всё это было чистейшей правдой. – Я понимаю, – сжав её руку в ответ, грустно проговорил Кот. – Я и сам отдал бы что угодно, чтобы... Но я не об этом, – вдруг оборвал он себя, словно спохватился. – Моя Леди, я даже не о том, что Вселенная вывернет наизнанку любое желание, загаданное с помощью Камней Чудес. Но... Пойми, прошу: мертвецов не возвращают, это противоречит природе мироздания. И... – Не нужно больше, пожалуйста, – попросила Маринетт с комком в горле; от боли, которая сквозила в его голосе, хотелось завыть. Я понимаю больше, чем ты можешь представить – и я не знаю, простишь ли ты меня за это, если узнаешь. Но не говори больше ни слова, потому что иначе я стащу у тебя Кольцо и сама попрошу о чуде. А разве желание Леди Удачи может сбыться неправильно? Кот вытер глаза, пока она делала вид, будто разглядывает... скажем, его ботинок, и продолжил: – Тогда пообещай не предпринимать таких важных шагов, не посоветовавшись со мной. Мы ведь, в конце концов, напарники? Ещё ни разу Кот не представал перед ней таким открытым и таким ранимым. Маринетт снова вспомнила, сколько раз она чуть его не потеряла, и, внутренне ужаснувшись, попросила в ответ: – Тогда ты тоже пообещай. Не погибни, пожалуйста. Тем более из-за меня. – Я поклялся, что буду защищать мою Леди, – отвесил Кот шутовской поклон, явственным усилием воли возвращаясь в своё обычное расположение духа, и Маринетт разозлилась. – Да я смотреть не могу, когда тебя ранят вместо меня! У меня сердце сжимается каждый раз – а вдруг Чудесное исцеление не поможет?! А то, что Бражник стал всё хуже контролировать акум – не забыл Цербера ростом по эту крышу, который получился из голодной дворняги? А младенцев – штуки три за последнее время? Что будет дальше? Вдруг однажды мы не справимся?! – Да что на тебя нашло?! – Кот оторопело глядел на боевую подругу, не ожидав от неё такой вспышки эмоций (и умолчав, что бывший Цербер поселился у их охраны на заднем дворе, отчего отец два дня косился на сына со справедливым подозрением). – Узнав про т... тайну личности Бражника, я вдруг вспомнила, что мы все под маской – обычные люди, – призналась Маринетт. – Магия квами даёт нам ловкость и силы, но не защищает от ран или смерти. – Насчёт контроля... Может, это наоборот – хорошо? Может, однажды он сможет расстаться с привычкой насылать на город акум? – Я была бы счастлива. И, в конце концов, до сих пор он не выпускал погулять ничего, с чем мы бы не справились, – с внезапным приливом нежности заметила Маринетт. – И даже больше: если бы не он, нас бы тоже не существовало – по крайней мере, таких, как сейчас. – Ты неповторима, – расплылся в улыбке Кот. – И очень похожа на одну мою подругу – Маринетт, ты её знаешь. – По мне, так мы слишком уж разные, – ответила она, отведя глаза. – Не скажи! – напарник на беду увлёкся темой. – Вы обе – образец великодушия. И самоотдачи, когда дело доходит до важного. И сентиментальны до ужаса, – Кот подмигнул. – Ты о чём? – спросила Маринетт, твёрдо намереваясь доказать обратное, но уже предвидя провал. – Именно около этого дома мы встретились в первый раз, и только потом ты сделала его местом сбора, – подлец ухмылялся вовсю. И Маринетт не нашла ничего лучше, как выдать: – А она до сих пор хранит твой зонтик. От смущения, будто это был и в самом деле чужой секрет, а не её собственный, она не заметила допущенной оплошности. – Моя Леди, да ты, никак, ревнуешь? – хмыкнул Кот. – Значит, у меня есть шанс? Ой, мама… Что ж с тобой делать-то, горе моё? – Может, он всегда был? – зарделась Маринетт, уверяя себя, что сказала это исключительно ради поддержания боевого духа товарища; и тут же пожалела. – Йухуууууу!!! – Кот издал победный клич, который слышало, наверное, полгорода, и растянулся на крыше во весь рост, увлекая её за собой. – Значит, у нас сейчас свидание? – Не свидание, а сеанс моральной поддержки, – возразила Маринетт, но не отстранилась: ей было слишком хорошо сейчас, и желание продлить эти минуты пересилило все существующие установки. Если бы Маринетт только знала, что её случайная фраза про зонтик западёт любимому в память, всё её умиротворение рассыпалось бы прахом. А пока был прекрасный вечер вторника, и даже Габриэль Агрест, опять обнаружив открытое окно в комнате сына и никаких признаков его присутствия, не стал созывать весь штат охраны и Натали, а только подумал, что переборщил со спортивной подготовкой мальчика, и что пора обсудить с Адрианом: для выхода из дома лучше использовать дверь, а не водосточную трубу.