Статус: все сложно

      Василий Ионов смотрел вслед удаляющейся девушке и злился сейчас, наверное, на все на свете. Она ему опять только кивнула. Вежливо, отстраненно, холодно, даже слегка свысока. Ему — красавчику и любимчику всей женской половины юридического университета, она соизволила лишь кивнуть. Да любая другая на ее месте…       — Нашлась тут, королева чертова, — зло пробубнил себе под нос Вася, еще раз окидывая взглядом стройную фигурку в толпе и понимая, что до тех самых других ему последнее время нет никакого дела.       У них с Физиком за этот месяц уже вошло в привычку торчать где-нибудь поблизости от аудитории, в которой находилась Мурашова. И если Серега откровенно вздыхал по русоволосой красавице, то Ионов упорно делал вид, что таскается за ним, что называется, «за компанию». Публичным его статусом в соцсетях было вполне понятное и накладывающее определённые обязательства — «Занят». Его девушка хоть и уехала учиться в Казань, но, тем не менее, их роман для окружающих набирал обороты. На самом же деле о том, что статус этот впору заменить на совершенно непонятное, выбивающее из колеи и мешающее спать по ночам «Все сложно», даже ближайший друг Серега не имел ни малейшего представления. И спасибо за это нужно было сказать не кому иному, как той самой Евгении Мурашовой. Евгении Мурашовой, которую он, в шутку удирая от Мыцика, случайно подхватил на руки и закружил по видавшему виды паркету прокуренного и слабо освещенного ночного клуба. Евгении Мурашовой, которая так прерывисто вздыхала во время их медленного танца, отзываясь каждой клеточкой тела на его прикосновения, а потом у подъезда самозабвенно отвечала на поцелуй, зарываясь пальцами в волосы и впиваясь острыми ноготками в плечи. И Евгении Мурашовой, которая, как только он отстранился от нее всего лишь на одно мгновение, чтобы сделать глоток воздуха, влепила ему звонкую пощечину, удрала в подъезд, пока Вася удивленно хлопал ресницами, и теперь безнаказанно вытворяла в его голове все, что хотела.       Они тогда больше так и не увиделись. Женя ни разу не появилась на дискотеке, даже днем не выходила гулять с Олесей и наотрез отказалась ехать с ними на шашлыки, затеянные Мыциком, кстати, только ради нее, сославшись на неожиданную болезнь. В том, что у нее болел тридцать пятый позвонок левой пятки на правой ноге, Ионов был абсолютно уверен, но ни встревоженной поведением подруги Умановой, ни бесконечно расстроенному Мыцику, естественно, ничего не сказал. Их поцелуй, оказавшийся таким умопомрачительно сладким и таким одуряюще чувственным, его и самого выбил из колеи. Никогда прежде Кот не испытывал ничего подобного. То ли дело с Умой и всеми ей предшествовавшими — все просто и понятно, он был хозяином положения, всецело владел собой и не терял головы. А Мурашова… С ней он тогда не только остатки разума растерял, но и забывал, что делать, не понимал, что говорить, да и дышал, кажется, через раз — во общем вел себя как полный кретин, а это Ионова совершенно не устраивало. Он просто спасовал, не зная, как реагировать на привалившее «счастье», и поэтому был рад тому, что Женя вдруг решила играть в затворницу. С глаз долой — из сердца вон.       Каково же было его удивление, когда, явившись в универ только 3-го сентября и напевая про себя то самое «…И снова третье сентября…», и «…Последний бой — он трудный самый…» и все остальное, положенное студенту четвертого курса, Вася этими самыми еще не до конца трезвыми глазами узрел у одной из аудиторий именно ту русоволосую нимфу, которую так отчаянно пытался утопить в бутылке. И все понеслось заново. Только теперь Мурашова держалась с ним с подчеркнутым ледяным презрением, а он таскался за ней как преданный пес, за что ненавидел, кстати, сам себя. За все это время ему удалось обменяться с ней всего лишь несколькими дежурными фразами в компании общих друзей, которым она, к слову сказать, довольно мило и приветливо улыбалась, а на него даже ни разу толком и не взглянула, всякий раз лишь отстраненно кивая ему для приветствия. Любой другой он бы уже давно показал направление, куда она может идти со своим высокомерием, но эта… эта… Ионов не знал, как описать те чувства, которые раз за разом толкали его к Мурашовой. И каждый раз он себя одергивал, убеждал, что этого больше не повторится, заставлял вспоминать об Олеське, но каждый раз упрямо шел искать Женю. Даже по утрам у информационного стенда он ловил себя на том, что сначала ищет расписание пар ее группы, а потом уже своей.       А еще Ионов осознал, что, наверное, впервые по-настоящему ощутил, что такое на самом деле ревность, жгучая и выжигающая все изнутри. Его незыблемый в отношении прекрасного пола постулат «Попользовался сам — дай попользоваться другим» на Мурашову не распространялся совершенно. На этой девушке ему очень хотелось поставить клеймо не только «Руками не трогать», но еще и «Не смотреть», «Не приближаться» и «Даже не дышать в ее сторону», а еще лучше запереть где-нибудь в укромном уголке и снова целовать, целовать, целовать, пока она, наконец-то, не сдастся на милость победителя и не прошепчет, что влюблена в него как кошка. Но Мура, похоже, сдаваться не собиралась, при чем, к превеликой радости Ионова, пока никому. А этих «никому», помимо Физика и его самого, набралось бы еще как минимум человек двадцать, и каждому Васе хотелось набить морду, даже несмотря на то, что большинство из них оказались его закадычными друзьями. Но сделать этого он никак не мог, ибо его в числе кавалеров, имеющих полное право ухаживать за Женей, не было. Для всех — у него другая девушка. И не просто девушка, а лучшая подруга той самой Мурашовой. Вот это обстоятельство бесило больше всего.       Ну почему он встретил Олесю раньше Жени? На хрена вообще полез к ней со своими ухаживаниями? По факту Вася хотел всего лишь маленького летнего приключения, а Ума вдруг неожиданно втюрилась в него по уши — он видел это по глазам. И расстаться с этой хрупкой девчонкой, как он и планировал, в последний вечер перед возвращением в Питер внезапно не позволила совесть. Кот решил, что скажет все по телефону через пару недель, а потом в его Альма-матер, на его же факультете только на три курса младше объявилась Евгения Мурашова. И теперь уже Васю останавливало осознание, что после его неблаговидного поступка по отношению к Олесе, он падет в Жениных глазах так низко, что она никогда его не простит и не подпустит к себе на пушечный выстрел. А Мурка, как бы понимание этого Васю и не бесило, ему была нужна, пусть снисходительная и гордая, пусть холодная и недоступная, пусть в этой долбанной френд-зоне, но нужна. Черт! Черт! Черт! Это ж надо было ему так влипнуть…       Вася, наконец-то, поднялся с подоконника, на котором предавался грустным размышлениям о бессмысленности собственной жизни, и усилием воли заставил себя двинуться в сторону, противоположную той, в которую ушла Мурашова. От неожиданно завибрировавшего в руке мобильника он вздрогнул, посмотрел на дисплей и скривился — вспомнил на свою голову.       — Привет, моя каратистка кареглазая. Я тоже все утро скучал…       — Ум, ну согласись, только изверги могут сделать воскресенье в библиотеке полноценным рабочим днем. — Женя устало тащилась из этой самой библиотеки и по телефону вовсю жаловалась на жизнь Олесе. — Я пять часов готовилась к этому дебильному коллоквиуму по истории права. Ты даже не представляешь какой сумбур сейчас в моей голове.       — Ну так кто ж тебя заставлял. Поспала бы или по городу просто погуляла. У нас так погода просто шепчет.       — У нас тоже шепчет. Только вот бессовестно продрыхнуть до обеда мне не позволила совесть, а одной таскаться по городу — верх идиотизма, сама с собой что ли разговаривать буду.       — Ну мать, ты что-то там совсем, я смотрю, скисла.       — Я домой хочу. А еще лучше тебя сюда хочу. Соскучилась. Мне нужно физически ощущать человека, телефон — это не то.       Новизна жизни в большом городе и ощущение свободы без родительской опеки уже порядком притупились, и Женя начала скучать по семье, по родному городку и, конечно же, по Олеське. Тот факт, что вырываться домой удастся всего на пару выходных в месяц, а Уманову она теперь в лучшем случае увидит только на зимних каникулах и то, если у них совпадут эти самые каникулы, радости девушке не прибавлял совершенно. А ей отчаянно требовалось с кем-то дружить, делиться переживаниями или, наоборот, веселиться до коликов. Они семь лет с Умкой были как сестры-близняшки, а теперь вдруг Мура осталась одна и банально растерялась, не имея ни малейшего представления за чью руку ухватиться, если вдруг что.       — Нууу, Женька, я тоже соскучилась. Но я стараюсь не ныть. Вот с девчонками из группы сдружилась. У вас группа что совсем тухлая подобралась?       — Да группа нормальная, и общаемся мы вполне себе неплохо. Просто они там все не мои. Тусуемся на уровне общих «хихи-хаха», так сказать тепло приятельствуем.       — Ну, а Наташка чего? — спросила Олеся о девушке, с которой Женя снимала вместе квартиру.       — Ты когда-нибудь разговаривала с дизайнером всего чего только можно четвертого курса? — недружелюбно ответила вопросом на вопрос Женя.       — Нет.       — Вот и не вздумай разговаривать. Ей как Архимеду, если дать точку опоры, то она перевернет мир моды, дизайна интерьера, мебели, рекламы и всего остального с ног на голову. Мне вообще иногда кажется, что она немного того, — говоря о соседке Женя заулыбалась. — Хотя, как «сожительнице» ей, конечно, цены нет: аккуратная, веселая, готовит иногда, а самое главное дома почти не живет, вечно с парнем своим где-то зависает. Еще в пятницу свалила и надеюсь, что хоть ко вторнику появится.       — Ну вот видишь, хоть в чем-то повезло.       — Да тут тоже не особо повезло. Наташка, когда дома, хоть не так страшно. Одной вообще не уютно. Ты же знаешь, мне социум нужен, я не могу, когда в квартире тихо.       — Ну так в гости кого-нибудь позови. Физика, например, — Женя по голосу почувствовала, как Олеся лукаво улыбается, говоря о Сергее.       — Ума, — предостерегла подругу девушка, — ты же знаешь, если я сегодня Физика позову, то послезавтра он ко мне уже свататься заявится.       — Ну так и чего? Хороший же парень. Который год по тебе сохнет, а ты все нос воротишь. Уведут.       — Ой, поверь, это последнее, о чем я буду переживать. Готова даже поводок купить, чтобы только увели уже поскорее.       — Ну что он тебе разве вообще никак? У вас же вроде летом потепление было, — грустно спросила Олеся       — И вообще, и никак. И давай закроем эту тему, — отрезала Женя.       — Хорошо, хорошо, не кипятись ты, — смирилась Олеся и, чуть помедлив, спросила. — А ты Ваську моего видишь в универе?       От этого печально заданного вопроса Женя практически подскочила на месте и едва не выронила из рук телефон. Мало того, что за ней по пятам таскался влюбленный Мыцик, которому она в тот первый вечер после своего возвращения из Питера дала недвусмысленный повод считать, что он якобы ей совсем не безразличен, так еще и Ионов вечно мозолил глаза. То один, то с тем же Мыциком, а то и в обнимку с парочкой длинноногих девиц. И видя, как он открыто флиртует с ними, ласкает им кошачьи спинки и кладет руки на упругие попки, в душе вскипала… нет, совсем не злость за оскорбленные чувства подруги, а самая обычная острая женская ревность. Тот страстный, нежный, совершенно снесший ей крышу поцелуй у дверей подъезда для нее был особенным, волшебным, настоящим, а для него — всего лишь одним из многих, легким, ничего незначащим летним приключением. Женя тогда две оставшиеся до начала учебы недели практически не выходила из дома и все настойчивее думала бросить собственную идею-фикс относительно получения высшего юридического образования в Санкт-Петербурге, только лишь потому, что учиться ей предстояло с Ионовым на одном факультете, но наплевать на полученный образовательный грант и потраченный на подготовку год собственной жизни так и не смогла.       — Ну, вижу иногда, — Мура замялась с ответом, и глаза ее тут же потухли. — Они с Физиком почти всегда вместе тусуются.       — Везет тебе, — теперь уже сникла Олеся. — А я вот две недели его уже не видела. Говорит скайп у него заглючил. И на звонки не отвечает периодически.       — Нууу, — Женя не знала, что ей сказать по этому поводу, и ляпнула первое, что пришло в голову. — Четвертый курс, что ты хочешь. Наверное, диплом уже пишет.       — Слушай, а давай я его попрошу, и он с тобой погулять сходит.       От предложения Умановой Женя второй раз за последние пять минут подпрыгнула на месте и чуть не закричала с перепугу «Не вздумай», но вовремя успела прижать руку к губам. Она так опешила, что ступила с тротуара на «зебру», даже не удосужившись посмотреть по сторонам. Олеся только услышала, как тишина в трубке сменилась отчаянным визгом колес и девичьим вскриком.       — Жень, — позвала она осторожно. — Женя!       — Да тут я, тут, — отозвалась девушка через несколько секунд, тяжело дыша. — Блин, надо маршрут до дома поменять, иначе на этом пешеходе меня когда-нибудь обязательно собьют. Тут вообще никто не притормаживает.       — Ну Слава Богу, а то я так перепугалась, — Ума отдышалась и вдруг неожиданно вернулась к потерянной нити разговора. — Ну так что на счет Кота?       — Ум, прикинь, — Жене говорить с Олесей об Ионове не хотелось ни под каким предлогом, а уж встречаться с ним и подавно, — знаешь, о чем я подумала в первую секунду, увидев рядом с собой капот машины — какие бы административные меры применил Платон к этому упырю-водителю. Представляешь, какая каша у меня в голове, — рассмеялась Женя.       — Ну ты даешь, — тоже захохотала Уманова.       — Ой, Умка, ладно, — сквозь смех проговорила Женя, — давай прощаться. А то я до дома живой не доберусь.       — Ну давай, пока. Хорошего тебе вечера, — тепло ответила Олеся и первой нажала отбой.       Ума еще долго сжимала в руке телефонную трубку. С чего это она, да еще и дважды, пыталась навязать Мурке Кота? Первый раз просто вырвалось, а второй? Какое-то странное чувство сродни беспокойству или внутреннему тремору разливалось по телу, и мысль о том, что вышмат сам себя не выучит, осталась где-то на задворках сознания. Девушка свернулась калачиком на кровати, пытаясь разобраться с неожиданно нахлынувшими неприятными эмоциями. Чего она ждала от Муры, подсовывая ей идею погулять с Котом? Какого-нибудь ехидненького комментария, веселой шутки, просто категорического отказа, но никак не демонстративного игнора. На ее Женьку это никак не похоже. Ума была далеко не дура, многое подмечала, умела анализировать и сопоставлять, но все равно никак не хотела подпускать к себе мысль о том, что странное Женькино поведение после ее возвращения из Питера и практического до самого отъезда и какая-то напряженность и рассеянность Кота связаны между собой. Но вот эти вот нарочитые холодность и отрешенность…. С Олесиными парнями Женя никогда себя так не вела. Наоборот, всегда старалась с ними сдружиться и, зная импульсивный характер подруги, чаще всего даже вставала на их сторону, ругая Умку на чем свет стоит за ее выкрутасы. А тут такое подчеркнутое безразличие. Да и то что Кот очень изменился после возвращения в Питер тоже наводило на определенные мысли. Она познакомилась с нахальным, самовлюбленным и одновременно нежным и чувственным Васькой-Котом, а сейчас общалась с замкнутым, растерянным и подчас грубоватым, резким и официозным Василием Ионовым.       Да ну, не может этого быть! Ну никак не может! Олеся решительно села на кровати, глубоко вдохнула и выдохнула. Если уж ей Мурке не верить, то тогда уж точно больше некому. Она просто соскучилась и по дому, и по Ваське, и по Женьке.       Мура же в это время сгорбившись сидела на лавочке, борясь между желанием расплакаться и истерически рассмеяться. А она вполне себе неплохая актриса, раз Ума даже не подозревает, насколько опасно ей тесно дружить с Василием Ионовым. Женя итак избегала его как могла, а тут подруга с таким неожиданным предложением, которое вообще может снести тщательно выстроенную девушкой вокруг себя стену.Она честно старалась гнать мысли о нем как можно дальше, но все равно, каждый раз случайно встречаясь с взглядом лазурно-серых глаз, чувствовала, как ее сердце одновременно и сладостно поет, и отчаянно грустно стонет.              Погруженная в свои невеселые мысли, Мура добрела до дома и устало прислонилась к стене в ожидании лифта — осилить лестницу до десятого этажа она бы сегодня не смогла ни при каких обстоятельствах. Как только лифт остановился, и двери его открылись, девушка, не глядя, шагнула в кабину и тут же наткнулась на выходившего из лифта парня. Оба ошалело замерли, не в силах оторвать взгляда друг от друга и, кажется, совершенно забыли, как дышать.       — Ты? — произнесли они одновременно.       — Ты чего тут делаешь? — прозвучавший вопрос опять сорвался с губ синхронно.       — Живу… — и снова их голоса слились в один.       Встретиться вот так запросто и совершенно неожиданно в самом обычном спальном районе многомиллионного Санкт-Петербурга было практически за гранью реальности, но тем не менее Мурашова и Ионов умудрились видимо как-то договориться со всемогущим провидением. Вася первым вышел из ступора.       — В смысле ты здесь живешь? — спросил он все еще слегка ошарашенно. — Физик же говорил, что ты в другом районе комнату снимаешь. Он вроде тебя подвозил.       — Да там бабушка-хозяйка оказалась несколько неадекватная, — Женя настолько растерялась, что без раздумий выкладывала Ионову подробности своей жизни. — И я подумала, что точно не уживусь с тремя ее псинами, поэтому и сбежала через несколько дней. Теперь вот здесь квартиру снимаю.       — Ничего себе. И мы за все это время ни разу не встретились. Какую квартиру?       — 71-ю, на десятом этаже, — машинально отвечала девушка.       — Соседка значит. А я на девятом живу, в 67-й.       — Угу…       Их, наконец-то, отпустил шок от неожиданной встречи, и теперь обоим стало несколько неловко.       — Ну я пойду, — Мура опустила глаза и осторожно протиснулась к лифту, повторно нажимая кнопку вызова.       — Да, конечно, — Вася посторонился.       — В гости забегай при случае, — бросила Женя, не зная как еще безопасно продолжить диалог и проклиная никак не желавший открываться лифт.       — Забегу обязательно, — улыбнулся Кот, глядя, как девушка спешно заскочила в еще не до конца открывшиеся двери.       Как только лифт закрылся и с шумом двинулся на нужный этаж, Женя обреченно прислонилась к стене и едва слышно прошептала.       — Охренеть! Только этого мне для полного счастья и не хватало, — кровь отлила от ее лица, а руки начали предательски трястись.       Оставшийся же на первом этаже Ионов еще минут пять неподвижно стоял и глупо улыбался.       — Охренеть, — наконец, выдохнул он. — Как оказывается мало надо для счастья.