Среди облаков

      Приглушенный свет, роскошное убранство зала, пары, скользящие по паркету. И смех, который слышно в любом, даже самом укромном, казалось бы, уголочке.              Гермиона не понимала, что здесь делает.              Три проклятых года она заваливала себя работой, чтобы не видеть этот цирк. Ярмарку лживых улыбок и слов, бессмысленных аукционов, призванных облегчить жизнь магической Англии и восстановить мир после войны. Три чертовых года она ускользала от писем с приглашениями на любые мероприятия, где собирался кто-то еще, кроме Гарри. Три невыносимых года, которые она провела над книгами во всех известных ей библиотеках, пытаясь разобраться, сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуть родных. Хотя бы маму и папу — большего она не просила. Но с каждым годом Гермиона все больше понимала, что лучше бы ей не находить никакой способ — им без нее… легче. Свидетельством служила маленькая сестра, родившаяся две недели назад.              Как прежде уже ничего не будет.              Музыка затихла. Гермиона невольно проследила как на невысокий постамент поднимается учредитель аукциона. Гости оборачивались ему вслед с улыбкой на устах, замирали в ожидании. Невысокий полноватый мужчина в черной мантии поднес к горлу палочку и произнес короткое заклинание, усиливая громкость собственного голоса.              — Дамы и господа, мы рады видеть вас на ежегодном благотворительном вечере, посвященном празднованию четвертой годовщины победы во Второй магической войне!              Аплодисменты отдались в голове Гермионы невнятным эхом.              — Перед началом хотелось бы поприветствовать наших героев. Тех, без кого победы не случилось бы, — мужчина указал в сторону ниши, из которой и сам вышел не так давно. — Мистер Поттер, мистер Уизли, прошу вас, дайте нам разглядеть вас.              Под повторные аплодисменты гостей мероприятия к учредителю вышли Гарри и Рон. Гермиона видела улыбку на губах Рональда, его несмелое движение ладонью в стремлении поприветствовать гостей. Он будто бы и не изменился с их последней встречи. Перед глазами Гермионы встала пустая комната с потрепанными обоями в доме на площади Гриммо, опущенные плечи Рона и его жалобный взгляд, когда она сказала, что не видит будущего.              Рональд решил, что она больше ничего к нему не чувствует, и Гермиона не стала объяснять, что она просто не знает, что будет дальше. Не видит никакого «завтра».              — Мистер Поттер, не желаете сказать пару слов?              Гарри внимательно оглядел зал и сказал, видимо, заготовленное, не усиливая голос:              — Я рад присутствовать сегодня здесь. Могу только заверить, что деньги, вырученные из ежегодного благотворительного аукциона, уже помогли восстановиться многим пострадавшим, мы сумели отстроить не только Хогвартс, но и все места, подвергшиеся разрушениям. Благодарим каждого за вклад в общее дело.              «Общее дело».              Гермиона посмотрела в окно, у которого стояла, скрывшись в тени роскошной портьеры. На улице шел дождь, будто в поддержку ее настроения.              Она пришла, отозвавшись на настойчивую просьбу Гарри. Гермиона вспомнила, как он ворвался в библиотеку и пообещал разрушить все, что в ней находится, если она не примет приглашение.              — Нельзя бесконечно избегать людей, Гермиона! — сказал он тогда.              «Поспорим?» — хотелось ответить ей, но Грейнджер смолчала.              Гарри часто ее навещал. Единственный из всех, кого она знала, кто пытался вытащить ее хоть куда-нибудь. Кажется, только благодаря нему она иногда ела и ложилась спать.              — Мир продолжает жить, — однажды произнес Гарри. — Пора бы и тебе начать.              «Мне?»              Про Гермиону говорили многое. Всегда, с самого детства она слышала о себе самое разное. После войны в газетах чаще всего остального она видела: сильная, смелая, добрая, умная… Разве что точка обычно стояла после «героиня войны».              Она стала кумиром, на который равнялись волшебницы всех возрастов. Они обсуждали ее жизнь, поступки, слова. Не раз Гермиона слышала сказанное как бы между прочим: «В одиннадцать лет она была готова пожертвовать собой ради друзей…», «Она легко ставила на место даже взрослых, которые не верили…», «Гермиона бесстрашно бросалась в бой, защищая….» и прочее, прочее.              Калейдоскоп лживых слов.              Но никто не спросил ее.       Она ведь не была готова. Не было легко.Гермиона каждую ночь чувствует, как от страха трясутся ноги и руки, как по щекам катятся слезы. Она каждую секунду живет с болью, что испытала во время войны. Просыпается от рези в руке, на которой осталось несмываемое напоминание от сумасшедшей Беллы.              Грязнокровка.              А ведь все закончилось, правда?              «Пора бы и тебе начать».              Она не знала как.              Гермиона искала цели, чтобы выплыть из отчаяния, которое заволакивало, стоило только закрыть глаза. Она помогла отстроить школу, разгадывала загадки, чтобы помочь аврорату поймать бежавших, прячущихся пожирателей, разбирала накопившиеся дела в Министерстве, помогая Кингсли быстрее разобраться на новой должности. Но раз за разом цели достигались, а на новые не хватало желания. Руки опускались все чаще; последнее, чего она никак не могла достичь — вернуть родителям память. Но и тут Гермиона все отчетливее понимала, что, кажется, и не нужно.              Гермиона фыркнула — «общее дело». Слова когтями разрывали грудь, невнятным шумом в ушах заслоняя от происходящего в зале. Смешные слова, которые мог сказать кто угодно, но не ее Гарри.              Похоже, он действительно изменился. Видимо, и вправду продолжает жить.              «Общее дело», — стучат в висках слова.              Что ты несешь, Гарри Поттер? Где была большая часть этих людей, когда одиннадцатилетний мальчик, едва узнавший о мире волшебства, бросился этот мир защищать? Куда девались все они, когда этому мальчику нужна была помощь в том, во что его сунули с головой? Они ведь даже не спросили…              Взгляд уперся в картину, вынесенную на постамент аукциона. Про себя Гермиона начала ее описывать, считать цветы, потом лепестки — и снова по кругу. «Нельзя, — говорила она себе. — Не здесь». И медленно фокус возвращался, ладони расслаблялись, а Гермиона начинала дышать.              Паника стала постоянным гостем. В последнее время она была даже ближе пустоты. И это было лучше, чем равнодушие — с паникой она знала, что делать. От равнодушия хотелось сдохнуть.              Когда мысли вернулись в привычное русло, а реальность вновь стала ясной, Гермиона услышала голоса. Легкая, ненавязчивая музыка лилась по залу, поднималась к высокому потолку и создавала атмосферу порядка. Так и должно быть. Кто-то вскидывал свои руки вверх, поднимая таблички выше, распорядитель удовлетворенно кивал и продолжал торги. Такправильно.              — Гермиона?              Гарри. Ее привычный Гарри, которого она сегодня не узнавала.              — Ты все же пришла, — констатировал он, радостно улыбаясь. — Давно ты здесь?              Гермиона пожала плечами, разглядывая его. Новая мантия, под которой едва-едва угадывались очертания джинс и рубашки. Прямой взгляд и опущенные плечи, будто от усталости. Шрам, не закрытый челкой. Когда он перестал его прятать?              — Слышала твою речь, — все же ответила Гермиона, на миг бросив взгляд к постаменту, с которого уносили картину.              — Речь, — фыркнул он. — Им просто хочется на нас поглазеть, никто не слушал, что я говорю. Иначе давно заставили бы меня выучить что-нибудь более масштабное.              Гермиона глотнула из бокала, скрывая на миг свои губы — Гарри хотел ее развеселить. Хотел увидеть ее улыбку, как когда-то. Гермиона задумалась, когда в последний раз улыбалась. Перед лицом один за другим вставали образы: разрушенныйХогвартс, встречающиеся тут и там тела — мертвыетела --людей, которых она считала друзьями, с которыми училась и жила бок о бок, и слезы на щеках живых, оплакивающих своих близких.              Улыбаться… тяжело.              Но и плакать стало не легче.              Она не проронила и слезы в той толпе, когда все закончилось и на площадке во дворе Хогвартса лежало поверженное тело Волдеморта. Она выдохнула и вздохнула с новой силой, обнимая живогоПоттера, но не смеялась и не кричала со всеми — взгляд то и дело цеплялся за сломанных волшебников-недоучек, знакомых и совершенно чужих людей.              Чем она лучше их?       — Отлично выглядишь, — помявшись, сказал Гарри, когда она не ответила, погрузившись в воспоминания.              Гермиона посмотрел вниз, на свое платье — подарок Джинни на день рождения несколько лет назад. Первый день рождения после войны, когда они жили все вместе, в одном доме. Длинное красное платье. Коралловое — как назвала его Джинни, когда все же заставила Гермиону примерить наряд. Тогда он сидел по фигуре, делая ее привлекательной, сейчас же вырезы подчеркивали ее выпирающие кости, обтянутые бледной кожей, но…              — Не хотелось привлекать внимание, — ответила Гермиона, кивнув в сторону собравшихся.              Гарри посмотрел на разряженных мужчин и женщин — туда, куда указала Гермиона. Он хмыкнул, вернувшись к разговору:              — Надо было сообщить, когда пришла. Думаю, мистер Арчи обязательно бы затащил тебя на сцену. Вообще, многие будут рады тебя видеть. И еще не поздно…              — Не стоит, — оборвала его Гермиона и посмотрела на жидкость в своем бокале. Пошевелила рукой, чтобы заставить ее кружиться. — Думаю, я скоро уйду.              Гарри не сводил с нее глаз. Тихий голос разрезал шум в ее ушах:              — Ты же только пришла.              Она тщетно пыталась найти в его глазах осуждение. Тогда бы Гермиона ушла с этого чертового вечера спокойной, не чувствуя себя предателем. Но Гарри смотрел с грустью и… виной. Он во многом себе винил. И ни в чем не был виноват по-настоящему.              Гермиона сжала пальцы, впиваясь ногтями в собственные ладони. Инъекции его чувств причиняли боль. Сегодня она снова не сможет уснуть.              — Останься хотя бы до начала развлекательной программы, — тихо сказал Гарри. Попросил. — Я не прошу тебя что-либо делать, просто… останься ненадолго.              Гермиона слышала в этом: «Не убегай. Не тогда, когда проделала весь этот путь».              И она медленно кивнула, сжимая пальцы в кулак сильнее, оставляя следы на коже. Сдерживаясь, чтобы не исчезнуть в эту же секунду.              — Хорошо, — говорит Гермиона.              Гарри несмело улыбается. Она видит, как он открывает рот, наверняка собираясь произнести что-то, из-за чего будет еще больнее, но его окликают. Грейнджер слегка отступает и отворачивается к окну настолько, чтобы быть уверенной — тень достаточно сильно окутала ее тело.              Дождь за окном прекратился. Сад медленно заволакивало призрачной дымкой. Туман. Гермиона любила туман — в те неисчислимые ночи, когда они втроем были против всего мира, когда приходилось скрываться в старой палатке. Безопаснее всего она ощущала себя, когда была окружена мрачной, но спокойной сыростью оседающих облаков.              — Удивлен, — сказал незнакомый голос совсем рядом.              Гермиона медленно выдохнула, отпуская очередное видение, и повернулась. А увидев, она узнала его мгновенно — странным было бы не узнать, — но ни на лице, ни где-то глубоко внутри нее ничего не произошло. Теперь эмоциональный диапазон ватной палочки был разнообразнее, чем имелось у нее самой.              Драко Малфой.              Взгляд скользнул от тусклых серых глаз не мальчика — мужчины — вниз. Прошелся по острым скулам, спустился к губам, растянутым в отрепетированной вежливо-ироничной улыбке, к слегка вздернутом подбородку, словно он ожидал от нее атаки. Мельком она отметила слишком прямую спину. Малфой контролировал все — слишком многие следили за юным пожирателем, как любили величать газеты младшего из Малфоев. Но… Гермиона видела в его уставших глазах отражение собственных страхов. Не знала — и не хотела знать — их причину, но видела отчетливо, как если бы смотрела в зеркало.              Она бы могла сказать многое. Задеть, прогнать или вовсе проигнорировать. Могла спросить что угодно. Но она сказала правду:              — Да, я тоже, — ответила Гермиона.       Она все еще не понимала, что здесь делает.              Взгляд вернулся к окну — к саду, который уже совсем укутал туман. Медленно рука поставила бокал на подоконник и раскрытой ладонью Гермиона коснулась окна. Прохлада, скользнувшая по пальцам, позволила Гермионе вдохнуть. Она со всей ясностью поняла, что задыхалась. Что все эти стены — все эти люди — давят на ее грудную клетку, перекрывая доступ к кислороду. Рука коснулась горла и слегка погладила –запоздало она поняла, что мерзнет. Но не успела мысль оформиться, как на плечи легла теплая ткань.              Взгляд метнулся к Малфою, про которого она, кажется, забыла. Гермиона схватилась руками за вязаный светлый кардиган, от которого мгновенно стало теплее.              — Спасибо.              Малфой кивнул, кажется, и сам глубоко удивленный тем, что сделало его тело. Едва качнул головой, ничего не спрашивая, не требуя, не говоря. Просто… молча. И что-то внутри нее — что-то натянутое, что резало хуже самого тупого ножа — расслабилось, не причиняя такой сильной боли как всего минуту назад.              Гермиона не понимала, что происходит, когда начала вдруг говорить, едва шевеля губами. Она почему-то рассказала про платье — подарок Джинни, про Гарри, ради которого пришла сегодня, и… проговорила то, чего никогда не говорила вслух.              — Думаю, я тону. Задыхаюсь. Все эти люди… они как прилипалы, уцепившиеся своими присосками за брюхо большого и надежного кита. Думаю, в этом океане я не подхожу ни к одной стае рыб. Думаю, именно от этого и задыхаюсь — в воде нет того, что смогло бы наполнить мои легкие. Словно я не… не дома, не в родной стихии.              — Хочешь уйти?              Гермиона посмотрела на Малфоя. Нет, не хотела. Она вообще ничего не хотела. Но почему-то казалось, что это было нужно ему. Что стоящий перед ней мужчина, такой знакомый и в то же время совершенно неизвестный, вовсе и не был врагом. Не был грязным пожирателем, мерзким слизеринцем, хорьком, подсыпавшем соли в их раны на протяжении всех тех лет. Гермиона смотрела в зеркала его глаз и вдруг ответила:              — Хочу.              И она сказала правду. Гермиона не понимала, почему пришла сюда сегодня — не понимала, почему было так больно от всех тех слов Гарри. Но она понимала, что хочет уйти куда-нибудь, где еще не была. Где не было никого.              Гермиона не знала как, но, кажется, Малфой это понял. Он протянул руку, и она коснулась пальцами его ладони. Драко медлил всего секунду — и их утянуло в переход. Трансгрессировал Малфой мягко — у Гермионы до сих пор не получалось достигнуть такой легкости, даже спустя всю ту бесконечно-долгую гонку.              Рука выскользнула из удерживающих пальцев и без сил повисла вдоль тела. Они были среди облаков. Сквозь плотный туман едва прослеживались очертания гор, а в шаге от нее была вода — озеро. Гермиона присела и коснулась самой кромки. Прохладная, чистая, словно это не обычная пресная вода.              — Я прихожу сюда, когда понимаю, что схожу с ума.              Гермиона обернулась. Малфой смотрел вдаль — туда, где, по звукам, плыла стайка уток. Руки он спрятал в карманы мантии, спина уже не была такой напряженной. Словно он был дома.              Хотела бы она иметь такое место. Гермиона поднялась и сделала несколько шагов прямо в воду — может быть, эта вода действительно не самая обычная. Возможно, если она помогает ему не свихнуться, то сможет спасти и ее? Гермиона просто хотела почувствовать себя живой. Хотя бы мгновение вспомнить, каково это — быть нормальной.              Она остановилась, когда вода была чуть выше коленей. Гермиона не знала, что из себя представляет дно — она ведь не сняла обуви. Промокший подол платья не стеснял движения. И она не чувствовала себя замерзшей.              Оковы, которыми она заковала себя сама, заржавевшие и причинявшие боль, медленно рассыпались. Напряжение, державшее все эти проклятые четыре года, пока она цеплялась за остатки прошлого, спадало с ее плеч. Воздух хлынул ласковыми потоками, скользил по венам, наполняя все ее тело.              Даже если это на мгновение — плевать.              — Ты приведешь меня сюда еще раз? — спросила Гермиона, повернувшись туда, где все еще стоял такой же сломленный, как и она, человек.              Малфой молчал, разглядывая ее лицо, а потом сделал несколько шагов, погружая ноги в озеро, позволяя своей наверняка дорогой обуви промокнуть. Шаг за шагом он приближался к ней, пока не встал совсем близко. Он протянул руку к лицу Гермионы и погладил щеку.              «Нет, не так», — с удивлением поняла Гермиона, разглядывая его влажные пальцы. Она подняла отяжелевшие руки к своему лицу и коснулась слез.              Как давно она не ощущала этого чувства — облегчения. Все эти четыре невыносимых года она так отчаянно хотела вновь увидеть собственные слезы. Грейнджер подняла взгляд на стоящего рядом Малфоя, ошарашенная, но впервые за долгие годы счастливая.              — Если ты пожелаешь, — сказал Малфой, глядя ей прямо в глаза, — то я буду приводить тебя сюда каждый день.              Гермиона поняла, что так и будет.