У Лукоморья дуб... СРУБИЛИ!?

      По словам Аленки, до Москвы нам оставалось идти дня два, что нас весьма вдохновляло. Мы травили анекдоты, доедали оставшуюся еду и даже умудрились искупаться в каком-то болоте без угрозы своему здоровью. Все чувствовали, что вот-вот достигнут того, чего хотели, и что царь Салтан обязательно поможет.       Ближе к Москве жизнь вокруг закипела. Начали появляться небольшие уютные домики, рядом с которыми суетились жители: кто-то гонял коров, бродивших в округе, кто-то ковырялся в небольшом огородике или просто отдыхал на солнышке. Мимо проезжали всадники на лошадях, такие же путники, как и мы, или простые сельские жители, приехавшие в город за покупками. Нас любезно согласился подвезти один из таких деревенских мужичков, который вез небольшую копну сена — на продажу. Мы дружно уселись на краешек телеги, и лошадь, звонко стуча копытцами, направилась в сторону Москвы.       — Значит, к царю Салтану едете… — кивнул головой мужик, погоняя лошадь. Он с самого начала как-то подозрительно смотрел на нас, но мы, воодушевленные концом своего путешествия, не обратили на это внимание. Да и мало ли как он на нас смотрит? Я бы тоже странно смотрела на компанию, состоящую из двух странных девок и кота.       Телега остановилась у огромных деревянных ворот, мужичок попрощался с нами и, махнув рукой, уехал.       — Ну, ребята, добрались! — радостно объявила я, но предчувствие у меня было весьма нехорошим. Почему? Даже не знаю, как объяснить… Интуиция проснулась?       Мы вежливо постучали в ворота, и нам так же вежливо ответили и пропустили внутрь. Вроде бы ничего необычного, но напрягало то, что все при виде нас очень активно начинали перешептываться, хотя кота я взяла на руки, чтобы он не привлекал внимание своим хождением на задних лапах.       Внутри Москва была очень красивой и аккуратной: никаких трущоб, кругом только чистые аккуратные домики, возле которых были разбиты небольшие палисадники — все, как в Европе, как говорится. В городе была очень хорошая дорога, своя система канализации, поэтому помои ни откуда не лились, и на улицах было относительно чисто. Кажется, царь Салтан был правителем не глупым, потому что люди и в городе, и в деревне жили довольно неплохо.       — А где находится дворец? Палаты? Замок? Или что там у него? — прошептала я коту на ухо. Тот лишь фыркнул и лапой указал вперед. Ясно, нужно иди в сторону, где, предположительно, шумел рынок. Вроде как вдалеке виднелись купола церкви и небольшие башенки замка.       — Что я вижу? — раздался сзади наигранно удивленный возглас. Мы повернулись и сами удивились не меньше — сзади стоял не кто иной, как граф Глазнов. Тот самый граф, который гонялся за Аленкой и которого мы, а точнее, я прозвала «старым пердуном». С ужасом мы осознали, что забыли один из важнейших фактов своей биографии — мы были объявлены преступниками, а я к тому же еще и ведьма. Забыв об этом, мы ломанулись в город и были наказаны за это. Граф сузил глаза и, тыкая в мою сторону пальцем, сказал. — Я вас тут ищу уже несколько дней, а вы сами ко мне пришли. Это чистосердечное признание?       — Ага, счас, разбежался, — усмехнулась я и хотела было сказать ему еще пару ласковых, но кот, яростно царапаясь, заткнул мне лапой рот.       — Значит так? — нахмурился граф. — Этих двоих веди в камеру, а ведьму, — он указал в мою сторону. — А ведьму в мой «кабинет».       Услышав словосочетание «мой кабинет», прохожие рядом зашептались и сочувственно вздохнули. От одних их взглядов мне стало страшно. Пытать что ли будут?       Каждая собака в Москве знала, что под «своим кабинетом» Глазнов подразумевал пыточную, куда приводили разных преступников, ведьм и колдунов. Да, здесь была цивилизация, да, здесь жили люди и да — они до сих пор верили, что ведьмы, колдуны и прочая нечисть способна принести им множество неприятностей. Их периодически сжигали на кострах, предварительно пытая и заставляя сознаваться в преступлениях. А Министерство Нравов было своеобразной инквизицией со своими законами и правилами. Нет, здесь не сжигали людей 24/7, но такое явление здесь водилось, и искоренить его царь Салтан не мог, так как Министерство нравов подчинялось только непосредственно Боярской думе и отвечало за общественный порядок (ну, и для полного счастья инквизиций подрабатывало). Часто оказывалось, что Министерство наказывало тех, кто к колдунам не относился (но грешки за ними все же имелись), что вызывало людские волнения, поэтому царь запретил проводить казни и пытки без его согласия, а граф за непослушание периодически получал по шапке.       — Граф, нам же запрещено пытать без разрешения, — прошептал один из его людей, стыдливо опустив глаза вниз. — Царь это не одобрит.       — Но мы же ему не расскажем? — граф нахмурился и приложил указательный палец к губам. Стражники боязливо поежились и отрицательно замотали головами. — Я отвешу ей пару плетей по спине, для профилактики, и все. А потом скажем, что она уже такой и пришла. Никто не посмеет возразить.       Возражать никто и не собирался, так как граф обладал совершенно неуравновешенным характером. Он мог взорваться в любой момент и избить насмерть случайного прохожего. Управы на него не было совершенно никакой, потому что он всегда сваливал вину на своих подчиненных, отваливая им за это огромные компенсации.       Стражники схватили меня под белые рученьки и практически потащили в сторону пыточной. А почему же потащили? Я пыталась хоть как-то сопротивляться этому форменному беспределу, но несколько сильных ударов тростью по спине и ногам от графа заставили меня спокойно подчиниться. Упав на колени, я всхлипнула от боли и потеряла сознание, но никто не дал мне даже слезинки проронить. Один из людей графа забросил меня на плечо, и такой дружной компанией мы оправились в гости к Глазному.       Пыточная — любимое место отдыха графа — представляла собой небольшую комнатку, окутанную полумраком. Окна здесь были небольшие, с мощнейшими решетками и черными занавесками, скрывающими содержимое комнаты от любопытных глаз. Здесь было множество всяких инструментов для пыток, привезенных лично графом во время путешествий: тут вам и железная дева, и дыба, и всякие плетки с наконечниками, и тиски для разных частей тела. В общем, не комната, а мечта садиста!       Заботливо предоставив колодки, граф окатил меня ледяной водой, заставив очнуться.       — Ну, так, будем признаваться? — его губы растянулись в улыбке. — Если ты хотя бы за «старого пердуна» извинишься, то я сделаю тебе поблажку. Бить буду, но не сильно.       — Ах ты, больной ублюдок, — сквозь зубы процедила я, практически не чувствуя ноги и спину. — Можно, конечно, и извиниться, но не в этой жизни. И точно не перед тобой.       — Что ты сказала?! — теперь граф действительно рассвирепел: его глаза налились кровью, а вены на лбу вздулись до такой степени, что, казалось, вот-вот лопнут. Он едва сдерживался, чтобы не схватить первое попавшееся под руку орудие и избить меня им до смерти.       Не произнося ни слова, он протянул руку, и один из его помощников вложил в нее плеть. В народе такую плеть называли кошкой-девятихвосткой, и это было не зря. У экземпляра, которым владел граф, было ровно девять хвостов, на концах которых были твердые наконечники, наносившие рваные раны, чем-то похожие на царапины кошки.       — Вы не должны этого делать! — наперебой закричали помощники. — Если вы ее изобьете, то вам придется отвечать перед царем.       — Тогда может быть мне всех вас избить? — граф в ярости повернулся и взмахнул плетью. Все, кто стоял рядом сжались от страха и были готовы принять удар. Но он не ударил. Больше никто не смел слова против сказать, и мужчина продолжил. — Сказка заканчивается, и начинается суровая реальность, — Глазнов любовно погладил плеть, и, удобно взяв ее в руку, разрезал ножом рубашку, оголив спину, и со всех сил ударил.       Я держалась сколько могла, но под конец все-таки закричала от боли. Этот звук, полный боли и страданий, был самым приятным для ушей графа. Он наслаждался этим, словно слушая классическую музыку на своей летней веранде. Запах крови и вид окровавленных тел опьянял, и мужчина чувствовал себя чуть ли не богом этого мира.       — Граф! — в комнату вбежал запыхавшийся мальчик. Глазнов недовольно сморщился и повернулся. — Царь прознал про ведьму и ее помощников и требует срочно прислать их во дворец. И добавил, что на них не должно быть ни одной царапины, иначе вас ожидают серьезные проблемы.       Словно пелена спала с глаз графа после упоминания царя. Он с ужасом посмотрел на окровавленное тело девушки, и до него только дошло, что он натворил. На мгновение Глазнову показалось, что девчонка умерла. Нет, пульс есть, вроде живая. Ярость снова охватила графа. Нет, он злился не на помощников, которые из-за страха расправы не остановили его, и даже не на эту девку, которая разозлила его. Он злился сам на себя, так как не смог снова сдержать свою ярость. Картины из прошлого постоянно вставали перед глазами, не давая контролировать себя.       Несколько лет назад граф был известен как самый молодой и талантливый лекарь на Руси. Он виртуозно накладывал повязки, а его искусство приготовления мазей, отваров и сборов было известно не только на родине, но и за рубежом. Но что-то в нем надломилось после смерти матери, которую избил сумасшедший отец, посчитав ведьмой. Никто не стал заступаться и помогать ей — все просто стояли и смотрели, одобрительно кивая головой и считая, что ведьмы должны умереть — время тогда было смутно, и было полно приверженцев старых порядков, самых закоренелых консерваторов. После смерти матери каждого он считал врагом, и каждый, по его мнению, должен был умереть в тех же самых муках, в каких страдала она… Граф пошел по самому легкому пути, не желая менять этот мир к лучшему, и поступал с людьми точно так же, как те поступили с его матерью. Под предлогом очистки мира от ведьм, он смог избавиться от всех тех, кто был повинен в смерти матери. Дальше больше — он стал наказывать коррупционеров, воров, доносчиков — всех тех, кто не хотел жить честно и подставлял хороших людей. С одной стороны, он делал благое дело, как он считал, очищал мир от грязи. Но с другой стороны, его методы были настолько страшными, что у всех его подчиненных кровь стыла в жилах.       — Тащите ее наверх! Приготовьте теплую воду и марлю, — скомандовал он, быстро поднимаясь наверх. Даже его восхитительных навыков не хватит, чтобы поднять ее на ноги, но чего не сделаешь ради себя любимого?       Пока служанки смывали кровь и очищали раны, граф задумчиво составлял какую-то мазь. Полностью погрузившись в себя, он не слышал и не видел ничего вокруг.       — Бедняга, — печально вздохнула одна из служанок аккуратно обрабатывая раны и смывая кровь. — За что он с ней так?       — Кажется, она хотела защитить какую-то девушку-писательницу, — задумчиво протянула ее подруга. — И оскорбила господина. Но он же у нас тактично помолчать не может, так еще и руку поднял на нее.       — Вот урод, да? — раздался голос сзади.       — Да, вообще не говори, — одобрительно кивнула служанка, но потом поняв, что никто так сказать не мог, медленно повернулась назад. Там стоял граф и ухмылялся.       — Урод значит, — он медленно кивал головой и ничего не говорил. За это время лица служанок стали мертвецки белого цвета, и они уже готовились отправится в личный кабинет графа, но Глазнов в раздражении почесал бровь, шумно выдохнул и как заорет: — Пошли отсюда! Еще раз вас увижу в ближайшие дни, то будьте уверены — место этой девчонки вам обеспечено.       Служанок как ветром смахнуло, а граф принялся за дело. Аккуратно он смазывал ранку за ранкой, а затем накладывал повязки одну за другой. Таким старательным его никто не видел. Казалось, что здесь стоял совершенно другой человек — не тот, кто избивал каждого первого встречного-поперечного, а тот самый молодой лекарь, который был готов помочь каждому.       — Ну, как себя чувствуешь? — спросил граф, закончив перевязку.       — Бывало и получше, — усмехнулась я. — Я бы сказала спасибо, если бы вы меня перед этим не избили.       — Кажется, твой язык без костей тебя не до Киева доведет, а до гробовой доски, — Глазнов махнул рукой, и служанки торопливо прибрали все. Он уселся напротив, закинув ногу на ногу. — Сейчас тебя поведут к царю. Скажешь что-нибудь лишнее, можешь сразу себе заказывать место на погосте.       — Ну и шуточки у вас граф, — ответила я, еле слышно простонав от боли. Больше я в перепалки с ним решила не вступать, а то мало ли что ему придет в голову. Все тело адски ныло, казалось, что все конечности вот-вот отпадут, но благодаря целебной мази от графа, было терпимо.       Кряхтя, как старая старуха, я поднялась со своего места, взяла вещи, любезно отданные графом, и пошла вслед за его охранниками, свято пообещав, что больше я не совершу никаких противоправных поступков.       Прикрываясь от любопытных глаз, я направилась в сторону замка царя Салтана. Многие видели, как меня тащил через весь город граф Глазнов, и все были в недоумении, почему я вышла оттуда живой. Выглядела я весьма ужасно, что еще больше привлекало внимание к моей скромной особе. Новую, чистую одежду мне дал граф, но она была велика — в его рубашке я чувствовала себя словно в платье, поэтому от штанов я категорически отказалась. Мои многострадальные ботинки и рюкзак мне вернули, где я обнаружила нетронутое письмо от Водяного и облегченно выдохнула. Кровоподтеки на лице я не смогла скрыть, так как еще не придумали пластырей, поэтому я попросила у служанок одну из занавесок и набросила ее на голову. А теперь представьте, что чувствовали жители Москвы, увидев такое чучело на улицах города?       Выйдя из дома графа, я вздохнула полной грудью, а потом внезапно вспомнила о коте и Аленке. Меня очень пугала их судьба — ведь прислужники Глазнова могли сделать с ними все, что угодно. То ли их так же избили как меня, то ли в тюрьму бросили — было непонятно. В этом городе чужакам явно не доверяли, так как до самого замка за мной следовала охрана. Ничего не спрашивая, охранник впустил меня внутрь замка и проводил до дверей тронного зала.       Пока я сверлила красивую резную позолоченную дверь взглядом, на меня накатила волна страха. Что же меня ждет за это дверью? Поверит ли мне царь? Закончится ли мое приключение здесь или меня снова бросят в тюрьму, посчитав ведьмой? Аккуратно достав письмо Водяного, я сжала его в руке и, абсолютно готовая ко всему, хотела войти.       — Долго пялиться на нее будешь? — ворчливо сказал кто-то за спиной и втолкнул меня внутрь. Я от неожиданности упала на пол и расшибла и так пострадавшую коленку. Яростно сверкнув глазами, я подняла голову, чтобы полюбоваться на грубияна. Ничем не помогая, мимо прошел молодой парень лет эдак двадцати пяти. Это был блондин с длинными, собранными в хвост простой веревкой, волосами. Его глаза были удивительного цвета — сиреневые. В них пылали какие-то таинственные огоньки, которые не внушали мне доверия и даже пугали. Парень был одет элегантно, как и полагается секретарю царя — темные зауженные брюки из дорогой на вид ткани. Поверх черной рубашки был надет такой же черный мундир, что делало секретаря царя более загадочным и жутким. Длинные черные сапоги громко стучали по паркету, наводя страх и трепет на любого, кто оказывался перед глазами царя. Секретаря еще называли Черным стражником царя Салтана, который был с ним каждый час, каждую минуту, каждую секунду и в любой момент мог выскочить, как черт из табакерки, чтобы помочь царю. Парень выхватил из моих рук письмо Водяного, быстрым шагом, буквально за доли секунды достиг трона, и принялся что-то шептать царю.       — Это она? — спросил тихий, но властный голос, в котором ощущались нотки незаинтересованности происходящим. Владелец голоса был никто иной как тот самый царь Салтан. На вид ему было лет семнадцать-восемнадцать, возможно и больше, но так, по внешнему виду, не определишь. У него были красивые тонкие руки, которые он постоянно заламывал, когда нервничал, или игрался с кольцом на указательном пальце. Еще большую бледность его лицу придавали короткие, светлые, почти белые, волосы. Постоянно поправляя съезжавшие на нос очки в золотой оправе, он смотрел на меня сверху вниз, и его взгляд мне показался таким знакомым…       — Ма… Малявка?