привязанные друг к другу

Ему не нравилось настолько возросшее внимание к себе. Не нравились журналисты, которые начали преследовать ещё больше. Не нравился этот нескончаемый шквал уведомлений в инстаграме. Не нравилось, что команда не оставляла его одного почти ни на секунду, и кто-то один постоянно был рядом. Даже сейчас, на обычной пробежке. Но отдать должное Червоткину — тот почти не отсвечивает и не раздражает. Лёша бежит чуть позади, и чтобы увидеть его, нужно обернуться полностью, он не проронил за всё время их пробежки ни слова, и только дыхание выдаёт его присутствие рядом. Саша ему, если честно, благодарен за это. Им на пути встречается пара человек: подросток на лыжах, который окликает его и желает удачи в завтрашнем масс-старте; журналист, при виде которого Саша сразу ускоряется, не дослушав его вопрос до конца; Крюгер с Холунном, которые кивают в знак приветствия. Он кивает им в ответ и про себя радуется, что, кажется, не все в норвежской сборной хотят убить его после всего шума почти недельной давности. Кроме одного человека на данный момент, конечно же. И это расстраивает даже больше, чем так глупо сломанная палка на марафонском финише и очередное серебро, потому что Йоханнес — приятный парень, хороший соперник и великолепный лыжник, и ему нравится общаться с ним… хоть как-то. Несмотря на все сложности с английским. А теперь, кажется, ему не светит никакое общение вообще. Про совместный сбор, о котором они говорят в бесконечных интервью уже почти три года, и мечтать не стоит. Саша громко вздыхает и чуть сбрасывает скорость. Лëша нагоняет и косится на него вопросительно, мол, случилось чего? Саша опускает взгляд и качает головой: нет, ничего. Всё уже случилось. Кажется хэппи-энда для их принципиального соперничества не придумано. Они заворачивают на расчищенную дорожку к отелю, и Червоткин почему-то тихо матерится, ускоряясь немного и выходя вперёд на метр. Саша удивлëнно смотрит ему в спину и не понимает этого странного манёвра, а потом поднимает взгляд и тоже ругается: около отеля, в котором живут российская и шведская сборные, стоит никто иной как Йоханнес Клэбо и не сводит с них взгляда. — Сань… — Всё нормально. Если не считать волнения, захлестнувшего его с головой, то всё нормально. Всё конечно же нормально, как и всегда, когда дело касается Йоханнеса, да. Нет. Норвежец стоит тут не просто так и явно ждёт его; Саша не сомневается в этом, потому что в последние дни в центре внимания вместе с Йоханнесом был совсем не Червоткин, чтобы норвежец дожидался его сейчас. От понимания этого внезапно охватывает паника и кружится голова. Он, конечно, хотел поговорить, но чуть попозже, после последней гонки или всех церемоний награждений глобусами, когда уже всё окончательно закончится и будет немного спокойнее, но только не сейчас, когда всё так трудно. Им до Йоханнеса ещё пару метров, и Саша останавливается, выдыхая. Разговора явно не избежать, и ему нужно немного успокоиться, хоть это и кажется почти невозможным. — Сань, может лучше не надо? — Всё нормально, Лëх. Иди, я догоню. Червоткин смотрит на него очень подозрительно и молчит, но Большунов почти слышит, как товарищ мысленно материт его, Йоханнеса, их вместе и всю сложившуюся ситуацию. Возможно материт и себя, что увязался за ним сегодня и влип… в это. — Ладно. Но я рядом буду. Если вдруг что. Это звучит так смешно и глупо, что хочется рассмеяться, но Саша не смеётся и только кивает на автомате, не сводя глаз с норвежца, который сверлит их — его — таким же пристальным взглядом, но ближе не подходит. Лëша напоследок тихо называет их идиотами и уходит, косо поглядывая на норвежца, и Саша ждёт, что сейчас Йоханнес подойдёт ближе, начнёт разговор, но Йоханнес стоит на месте и смотрит, просто молча смотрит на него, убрав руки в карманы куртки. Между ними крошечное расстояние в пару метров, а они стоят истуканами и не могут сделать пару шагов навстречу друг другу, потому что это всё очень волнительно и страшно даже, особенно после того, что было. Действительно идиоты. Саша не выдерживает первым: шумно выдыхает и на ватных ногах медленно подходит к Йоханнесу. Нужно что-то сказать, спросить, хотя бы банально поздороваться для приличия, но в голове туман, и буквы никак не хотят складываться в слова даже на русском, что уж тут про английский говорить. Витающая в воздухе неловкость ощущается каждой клеточкой тела, и кажется, будто между ними сейчас не пара-тройка шагов, а огромная пропасть шириной в несколько десятков километров. Их соперничество с того финиша стало слишком принципиальным. Саша, если честно, немного ненавидит журналистов, которые используют это словосочетание в своих чересчур пафосных статейках про них. Йоханнес опускает глаза в снег, бубнит что-то себе в маску и нервно перетаптывается на месте. А потом начинает что-то говорить вслух и снова смотрит на него, а Саша сразу же пропадает и не улавливает ничего из слов норвежца, потому что Йоханнес смотрит. Глаза у него синие-синие. Невозможно яркие в лучах весеннего швейцарского солнца, с окантовкой темнее на пару оттенков по краям радужки. Не глаза — горные озёра, глубокие и такие кристально чистые, почти как зеркала, в которых можно увидеть собственное отражение. Йоханнес говорит медленно и чётко, чтобы даже Саша со своим отвратительным английским точно понял его, только вот Большунов почти не слышит норвежца; краем уха улавливает что-то про большую скорость на выкате со спуска, узость финишного коридора и сломанную палку  — глупая случайность, — но мозг отказывается воспринимать все эти слова, потому Йоханнес смотрит своими большими синими глазищами, которые будто бы становятся ярче от подкатывающих слёз. За такие глаза можно свернуть любые горы, отдать душу дьяволу и все медали с глобусами в придачу. За такие глаза можно пойти хоть на край света и умереть там же, если их обладатель будет смотреть вот так. Саша против этого взгляда бессилен уже давно, ещё с их первой Олимпиады, когда на награждении после спринта Йоханнес смотрел на него точно так же. За три прошедших года изменилось мало что. Глаза у Йоханнеса всё такие же яркие, красивые, глубокие. Нереальные. Как будто норвежец носит линзы — настолько удивительный цвет, — только вот Саша знает, что никакие линзы он не носит, а этот цвет — настоящий. Завораживающий. Саша с головой пропадает в собственных мыслях, чувствах и прекрасных глазах Йоханнеса, и такие глупые слова сами по себе срываются с языка на английском: — У тебя такие глаза красивые. Норвежец замолкает, прямо на полуслове про глупых фисовских судей, и от этой внезапной фразы его глаза становятся будто бы больше и ярче. Йоханнес смотрит на него шокировано и не может подобрать слов; Саше очень стыдно за свою несдержанность, из-за которой неуютно теперь им обоим, он опускает глаза и краснеет, жалея, что не взял маску на обычную пробежку. Ему хочется отмотать время на пару минут назад, чтобы не позориться так по-идиотски не перед кем-нибудь, а перед главным соперником. Им нужно было всего лишь нормально поговорить наедине, чтобы уладить назревающий конфликт, без вездесущих камер и настырных журналистов, но даже тут Саша откровенно проебался по всем статьям. Он просто бессилен перед этими глазами. Йоханнес нервно поправляет маску, натягивая её по самые глаза, оглядывается по сторонам, проверяя, не было ли лишних ушей рядом, и отвечает смущённо, неуверенно: — С-спасибо? Саша падает всё глубже и глубже, но старается держать себя в руках, чтобы не ляпнуть очередную глупость, потому что сейчас не время для этого. Он коротко кивает и протягивает ладонь для рукопожатия. Йоханнес смотрит на него своими большими синими глазами, протягивая ладонь в ответ, и улыбается. Саша так чётко видит эту широкую улыбку и ямочки на щеках норвежца сквозь обычную медицинскую маску, видит эти лучики-морщинки вокруг глаз и ясный мягкий взгляд, что опять зависает. Если рукопожатие и получается неловким и неуверенным, то он совсем не виноват в этом. — Прости. — Ты тоже. Я не хотел такого финиша. Норвежец внезапно тихо смеётся и плавно отпускает его ладонь, ощутимо сжимая напоследок. Поправляет розоватую маску и всё ещё смотрит своими прекрасными глазами прямо в душу — Саша опять не может подобрать слов, потому что теряется в этой яркой синеве. Эти глаза — искусство в чистом виде. Саша готов свернуть любые горы, если Йоханнес будет смотреть на него вот так всегда. Только в слух он этого не говорит, лишь кивает заторможенно на слова норвежца, которые прослушал из-за своих глупых мыслей, и отходит на пару шагов назад. Его от Йоханнеса бросает то в жар, то в холод, и Саша совсем не хочет думать, почему именно норвежец вызывает такие чувства в нём. Между ними всё до сих пор слишком напряжено, и почти неделя — чересчур малый срок, чтобы отойти от всего произошедшего и начать новую главу. Йоханнес не смотрит — держит цепко своим взглядом, кивая. Саша нервно сглатывает и убирает руки в карманы куртки. — Удачи завтра. Норвежец говорит мягко и уверенно, взгляд его — яркий, блестящий будто бы от застывших слёз. У Большунова самого глаза на мокром месте. Опять. Как и неделю назад. Он ненавидит себя за это проявление слабости. — И тебе тоже. Клэбо усмехается, резко отворачивается от него, расправляя плечи, и уходит прекрасной походкой от бедра. Саша не отрывает взгляда от чужой идеально ровной спины и просто выдыхает, чувствуя, как напряжение последних дней медленно отпускает. А когда Йоханнес отходит достаточно, чтобы ничего не услышать, он вдруг улыбается и шепчет тихо-тихо, на грани слышимости: — Спасибо. Норвежец оглядывается через плечо, будто действительно смог услышать его, и кивает. Мягкий взгляд синих глаз чувствуется даже на таком расстоянии. Ого. Оказывается они могут решать проблемы как взрослые адекватные люди. — Всё нормально? Чего Клэбо хотел? Товарищ появляется рядом неожиданно, смотрит как-то недоверчиво то на Большунова, то в спину удаляющегося норвежца и ждёт подробностей. Саша качает головой и улыбается шире; ему так хорошо и спокойно на душе сейчас, хочется смеяться в голос и обнять если не весь мир, то хотя бы даже друга. — Всё хорошо, Лёх. Пойдём. Червоткин смотрит на него подозрительно, но ничего не комментирует, и за это молчание Большунов ему опять благодарен. Их с Йоханнесом соперничество останется таким же напряжённым и принципиальным, возможно даже станет острее. Но всё будет хорошо. Саша уверен в этом.