На грани

Хоуп Майклсон — королева. Откровенная, дерзкая, погрязшая в темноте, у которой ярко-багряная жидкость основным симптомом. Хоуп безоговорочная и совершенно правильная — Новый Орлеан обособленным домом для всего сверхъестественного — любимая дочурка продолжает дело отца, преумножает, возводит культ собственной личности почти в абсолют — с наследственной властью и единоличным правителем. Все несогласные и чересчур правильные стандартно не доживают до вечера. У Хоуп Майклсон жажда власти, заложенная, похоже, ещё в хитросплетениях молекул ДНК и поразительная врождённая эстетичность во всём, что касается кровопролития (эффектность её вторым именем, банальнища, вроде сломанной шеи воспринимается кощунством). У Хоуп Майклсон идеально-ровные стрелки и ярко-алый контур губ — трафаретная внешность криминальной королевы, но Хоуп идёт дальше; отчаянное желание, даже скорее, потребность выделяться вшиты куда-то в подкорку. Неординарность — одной из множества фамильных черт, что достались по крови, а Хоуп наследственность ценит и ею гордится; папенькина дочка отчаянно старается оправдать звание Королевы и наследницы. Хоуп Майклсон, если описывать одним словом, — идеальная (по стандартам королевской семьи Нового Орлеана, разумеется). Она не церемонится с умершими и до сих пор живыми, она учится на ошибках отца и не выбирает любимчика, она перенимает у собственной семейки главное правило — не привязывайся — близкие люди бьют гораздо больнее врагов (вот только её не предупреждали, что одиночество не бьёт, оно убивает, а потому Хоуп уже давно умершая и погребённая под собственной дерзостью). И собственную смерть она делит пополам с трупами и мимолётным весельем, которое приходит каждый раз, когда белоснежные клыки впервые разрывают тонкую-тонкую кожу шеи, под которой пульс бьётся автоматной очередью и густая тёмно-багряная кровь выплёскивается из вен и стекает по подбородку кривой струйкой; в такие моменты монстр внутри Хоуп ликует, отбивает о рёбра заводную чечётку, грозя разорвать окончательно обманчиво-хрупкое тело и вырваться на свободу с победным кличем. В такие моменты Хоуп на грани (всегда вообще-то, но в эти моменты особенно) и каждый раз это как лотерея — никогда не знаешь, хватит ли юной Майклсон сил и выдержки сегодня или уже завтра на Землю спустится Армагеддон; сможет ли совсем ещё маленькая (по меркам вампирской жизни и отца) девочка одолеть в очной схватке огромного страшного монстра внутри или монстр всё же сильнее: захватит власть и не оставит в душе ни проблеска света. Этого не знает никто, и сама Хоуп здесь совершенно не исключение. Не исключение и беспросветный сирота Лэндон, что собственных родителей ищет отчаянно и безрезультатно. У Кирби за душой бесперспективное ничего, а из зацепок сплошные тупики и обманки; он начинал этот путь в погоне за домом, спокойствием и семьёй, которых у бесприютного парня никогда не было, а в итоге тщетно пытается разобраться в себе и понять за что ему всё это. У Лэндона из нормального разве что синяки под глазами да плохо поддающиеся укладке волосы, этого откровенно недостаточно, чтобы вписываться в каноны хоть какого-нибудь социума. У Кирби основной проблемой скребущее, сухое горло, будто кто-то наждачкой по связкам проходится, беспощадно царапая, раскурочивая всё в бескровное месиво и доходит до груди, где разрастается вязкое, текучее желание чего-то конкретного, но Лэндон не понимает, чего он хочет. У него кошмары, из разряда тех, где стены средневековой темницы приближаются, давят (не столько буквально, сколько психологически) и в конце всё обрывается истошным криком посреди опустевшей улицы в 3 утра по местному времени. Кирби не может объяснить это чувство, а лучшее описание, что удаётся подобрать с его скудным словарным запасом — жажда. Лэндон почти не спит, ест, что придётся, все скопленные за годы в приёмных семьях деньги спуская на междугородние автобусы и днями напролёт изучает карты, посещая разнообразные оккультные заведения, в которых есть хоть что-то похожее на мамин кулон. Кирби ощущает себя потерянным и совершенно никому ненужным, бесполезным (так и есть, на самом-то деле, но он не нуждается в очередном напоминании), когда по ночам гуляет вдоль тёмных улиц, потому что денег даже на самый дешёвый мотель не хватает. Лэндон цепляется за каждое случайно брошенное слово, заведомо тупиковую улику, лишь бы не терять надежды, потому что надежда — единственное, что держит бедного парня. Кирби далеко не сразу замечает, что почти все зацепки, найденные за долгие, почти вечные полгода поисков, так или иначе, в итоге выходят на определённый город. Лэндон чертовски долго не замечает, что все дороги ведут в Новый Орлеан.