***
Маринетт не сразу поняла, что проснулась. И даже когда Габриель Агрест вложил в ее руку ее же серьги и буквально вытолкнул на сражение с акумой, мысленно Маринетт все еще пребывала во сне, ее душу на части разрывала смерть сына, и тот факт, что ее личность раскрыли, казался настолько незначительной мелочью, что она это даже и не заметила. Лишь когда на следующий день Габриель вызвал ее к себе, отдал Камни Чудес и книгу о героях, она наконец полностью очнулась от сна и поняла, что произошло. Акума была давно очищена, Бражник сдался; свыкнуться с мыслью о том, что злейшим врагом оказался человек, которым Маринетт всю жизнь восхищалась, удалось достаточно быстро, но этот кошмар еще долго преследовал ее по ночам. Она боялась, что ничего нельзя изменить, но однажды Габриель Агрест снова пришел к ней и рассказал о том, что видел в своем сне, и как до последнего боялся, что его кошмар сбудется. В тот день он говорил так много, как никогда прежде и никогда после. И его исповедь подарила Маринетт надежду на то, что пророчество Оракула можно обойти. Она снова научилась засыпать без снотворного. Ей снова начали сниться обычные, спокойные сны, она начала встречаться с Адрианом, и после свиданий с ним вновь хотелось мечтать о том, как однажды они поженятся и заведут детей. Но кошмар вернулся, когда накануне свадьбы они с Адрианом подбирали себе жилье. Ее лицо потеряло все краски, дыхание перехватило, голова закружилась, и Маринетт упала бы, если бы не схватилась за Адриана. Она не могла не узнать те же стены, которые снились ей сотни раз, тот же чертов паркет, на котором ее сын истекал кровью. Перед глазами до ужаса живо вспыхнули воспоминания о еще не родившемся в этом времени ребенке, которому было суждено умереть здесь. Она выбежала на улицу так быстро, как только могла. Обхватила себя руками, чтобы унять пробирающую до костей леденящую дрожь. Солгала Адриану, что ей стало дурно от запаха краски. Пересказать ему свой кошмар, когда он вновь стал так ярок, Маринетт не смогла. Не была уверена, что он поймет, и не хотела волновать, если бы понял. Ту квартиру они не купили. Переехали в другую, совершенно на нее не похожую, и Маринетт уже почти убедила себя, что здесь ничего не случится. И словно в доказательство этому родились светловолосые Элис и Льюис — совершенно не похожие на темноволосого ребенка из сна. Но кошмар не желал ее отпускать. И теперь, уже не магический и не вещий, а порожденный встревоженным подсознанием, он менялся. Сначала изменилась локация. Маринетт стало сниться, что теперь все происходит в их квартире. Потом начали меняться детали. Незнакомец становился то выше, то ниже, она атаковала его то вешалкой, то диванной подушкой, то сковородкой. То злодей звонил в дверь, то открывал ее сам. То все начиналось с того, что они с сыном пекли печенье, то смотрели мультики или вешали занавески. В какой-то момент Маринетт поняла, что уже и не помнила, что было в первоначальном пророческом сне. Не менялся лишь сын (впрочем, и он становился то старше, то младше), нападение и смерть мальчика у нее на руках. И она едва не сошла с ума, когда узнала мальчика из сна в подрастающем Хьюго.***
— Мам, ты снова грустишь, — заметил Хьюго, когда Маринетт, рассматривая его рисунок, слишком глубоко ушла в собственные мысли. — Прости, — она извинительно улыбнулась, отложив в сторону лист, с которого махала рукой Ледибаг, нарисованная Хьюго на конкурс в честь супергероев. — Очень устала с этой подготовкой к показу, — она развела руками и, подмигнув, добавила: — Рисунок чудесный, надеюсь, ты победишь. — Не переводи тему, — насупился Хьюго, скрестив руки на груди. Пытаясь быть строгим, он выглядел так мило, что Маринетт очень хотелось потискать его за щеки, и она едва сдерживала этот порыв. — Ты обещала, что у тебя всегда будет хорошее настроение. Нет, все-таки она не сдержалась. Легонько ущипнула его за левую щеку, а затем, притянув к себе за плечи, крепко обняла. В прошлом году Хьюго выпросил исполнение одного желания вместо подарка на день рождения, и каково было удивление Маринетт, когда он взял с нее обещание никогда не грустить, не печалиться и не плакать. Кажется, это было самое сложное из всех обещаний, которые она когда-либо давала, но Маринетт честно старалась его выполнять. Во всяком случае она умело скрывала от других свои тревоги… и только от самого Хьюго, увы, не могла. И как можно быть таким проницательным в свои девять лет? — Ма-а-ам! — снова проворчал он, не дав ей поймать промелькнувшую на краю подсознания тревожную мысль. И только когда Маринетт действительно расслабилась, Хьюго обнял ее в ответ. Он был чудесным ребенком. Впрочем, для Маринетт все ее дети казались чудесными. Элис была прилежна в учебе и старанием достигала высот в фехтовании. Льюис обладал удивительной проницательностью и интуицией… и еще более поразительным умением не замечать, что угадывает в девяти случаях из десяти. Хьюго же был прирожденный творец, он любил рисовать и начал подрисовывать детали к ее эскизам, как только научился держать в руке стилус. И если для художника главным умением являлось умение видеть, то Хьюго видел людей насквозь. Не иначе как унаследовал это от дедушки, чьим главным козырем долгие годы была способность заглядывать в чужие сердца и оборачивать их эмоции в свою пользу.***
Габриель вошел в комнату в тот момент, когда Хьюго показывал матери сайт фан-клуба Багмена, дизайн которого разработал для Льюиса. — Он бы сам так круто не смог, — гордый собой, заметил Хьюго. — Я курсор сделал в виде йо-йо и переход между страницами с анимацией из божьих коровок. Правда, с этим немного Леон помог, но идея моя. И самые лучшие фото Багмена в сети нашел, а те, которые мне Лью дал, отредактировал, чтобы они на профессиональные похожи были. Он точно будет доволен. Эти фото будут меняться на главной странице и я подобрал их так, чтобы при хорошей погоде показывались фото с улыбающимся Багменом, а если дождь идет — то с серьезным. Но серьезных кадров было мало, поэтому сайт предстоит еще доработать… Но это уже забота Льюиса, его же фан-клуб. Сам создал, пусть сам и фотографирует. Я отредачу потом. — Помощь старшему брату — это, конечно, хорошо, — строго произнес стоящий в дверях Габриель, — но не забывай об учебе, через десять минут должен прийти репетитор. Хьюго ойкнул. Очевидно опять забыл не только о репетиторе, но и о домашнем задании. — А нас с тобой ждет работа, — обратился к Маринетт Габриель. Она сдержано кивнула (пусть и пришла сюда ради разговора с ним, расставаться с Хьюго ужасно не хотелось), месье Агрест же продолжил: — С завтрашнего дня под твое руководство поступят двое стажеров. Таланта в них ноль, пусть хотя бы мебель расставляют перед показом. — А зачем было нанимать, если нет таланта? — поинтересовалась Маринетт, потрепав по волосам уткнувшегося в учебник Хьюго и, поцеловав его в щеку, шепнула: — Как репетитор уйдет, я еще загляну. — Потому что иначе работали бы только я, ты, два фотографа, Адриан… и Хьюго, когда подрастет. Маринетт едва сдержала усмешку. На Габриеля работало очень много действительно талантливых людей, заполучить которых мечтал любой другой модный дом. Но его критерии «таланта» были такими, что удивительно, как он вообще включил в список кого-то, кроме себя. По пути в его кабинет они обсуждали детали грядущего показа, нерасторопность осветителей и список почетных гостей. Но стоило массивной двери за ними закрыться, разговор резко пошел о другом. — Я закончил с книгой, но твой надоедливый друг предоставил слишком мало информации, чтобы я мог сказать что-то конкретное, — сообщил Габриель, сев за рабочий стол. — Но какие-то версии у вас все-таки есть? — обеспокоенно спросила Маринетт. Да, двадцать лет назад именно ее мастер Фу назначил новым Хранителем Камней, но она честно признавала, что как Хранитель была менее компетентна, чем героиня. Сражаться со злодеями, интуитивно использовать Камни и выбирать людей на роль временных напарников было куда проще, чем изучать свойства каждого Талисмана и законы, по которым они работают. Даже переведенная мастером на французский Книга о Камнях казалась ей такой же сложной, как если бы все еще была зашифрована или написана на китайском. Потому оригинал и остался у мастера Фу, который собирался однажды передать ее кому-то другому, но… не успел. В груди снова все сжалось от чувства тревоги. Мысли о худшем, доселе тихо шептавшие на краю сознания, кричали так сильно, что Маринетт, не дождавшись ответа Габриеля, выпалила: — Я боюсь, что это может произойти. Габриель тяжело вздохнул. Он прекрасно понимал, что она имела в виду под словом «это». — Может быть, пока все не закончится… — продолжила она, проведя рукой по своим волосам и сжав их у самых корней, — Элис и Льюису тоже стоит пожить здесь? И Адриану. Я попытаюсь его убедить. А сама останусь там и… — Успокойся, — прозвучал громкий приказ, но затем Габриель продолжил чуть тише: — Мне удалось изменить будущее, Адриан жив и с Хьюго тоже все будет в порядке. Элис и Льюису тоже ничего не грозит: в твоем сне их не было, а Натали лично занималась охранной системой в вашей квартире. Просто никогда не снимай кольцо и будь готова в любой момент нажать тревожную кнопку. Маринетт рвано выдохнула и попыталась взять себя в руки. Габриелю, как создателю той чертовой акумы, было известно о ее силах как никому другому. Если он говорил, что все можно изменить, ей следовало ему верить. Да и к тревожной кнопке, спрятанной в обручальном кольце, она тянулась каждый раз, когда открывалась входная дверь. — Я плохо помню детали, все слишком смешалось, — сбивчиво сказала она, — но в видении точно был какой-то туман. Это может быть связано с каким-то Камнем? Габриель покачал головой. — Это все чары Оракула. Туман не давал разглядеть лишние детали сна, оставляя лишь самое важное. Маринетт раздраженно закусила губу. Самое важное — внешность убийцы — туман как раз-таки от нее скрыл. — Если убийца из твоего сна и убийца, за которым гоняется Кот Нуар, один и тот же человек, его внешность вряд ли бы что-то дала. Учитывая, что он определенно ее меняет, — Габриель подпер рукой подбородок. — Скорее всего, это не Енот — его способность «тануки» позволяет превращаться полностью, а надоедливый Кот утверждает, что вскрытие показало, будто удары жертвам наносил один и тот же человек. Конечно, он мог бы приходить ко всем в одном облике, но вряд ли бы он заявился к третьей жертве под видом ее же, и снимать маскировку во время убийства не стал бы — это бы запустило процесс детрансформации, и он бы просто не успел уйти. Больше похоже на иллюзию, но Камень Лисы в шкатулке. Я склоняюсь к тому, что это либо Осьминог, либо Рак. — И… — Маринетт нервно усмехнулась, — что хуже? — Оба варианта не сулят ничего хорошего. «Мимикрия» Осьминога позволяет замаскироваться под кого угодно, накладывает иллюзию непосредственно на человека, но голос и физические способности остаются теми же. Тогда ждите своих двойников, раскроете их по голосу. «Отшельничество» Рака позволяет завладеть личностью умершего человека. Внешность, голос, таланты… но чтобы похитить личность, от предыдущей нужно отказаться, поэтому убивает он, вероятно, без маскировки. — Получается, Камень Рака все-таки менее страшен? Если он и придет под видом мастера Фу, и Нуар, и Льюис знают, что он мертв. — По-настоящему страшно то, что у врага в руках Камень Черепахи. — «Катаклизм» Кота вполне способен пробить его щит. — Я поражаюсь тому, как долго вы, мадам Ледибаг, и ваш глупый напарник противостояли мне с такой наивностью, — язвительно процедил Габриель, но язвительность эта была напускной, ведь он осознавал всю серьезность сложившейся ситуации. — Перефразирую. Не так страшно, что у врага в руках Камень Хранителя, как то, что он заполучил его квами. Которому были известны все секреты вашего мастера. — Квами не может раскрыть постороннему личность обладателя Камней Чудес, — неуверенно возразила Маринетт. Дурное предчувствие ледяными мурашками пробежало вдоль позвоночника и удушающей змеей обвило шею. Ей пришлось расстегнуть верхнюю пуговицу, чтобы вновь обрести возможность вздохнуть. — И я знаю Вайзза, убийце мастера Фу он ничего не станет рассказывать. — Но вполне может рассказать самому мастеру Фу, если убийца догадается принять его облик.