Берлин второго марта

      Она сидела в номере своего отеля в центре Берлина. Сегодня был второй концерт Oomph! весеннего европейского тура с их новым альбомом "Ritual".       Простите, мы забыли представить её, Яна Бендер, лучшая подруга Деро Гои, немного музыкант и поэт.       Они знакомы несколько лет. Когда ей было пятнадцать, она встретила его на одном из концертов. Ему понравились ее песни — искренние, чувственные... Начали общаться. Он даже не думал, что девчонка влюбилась, таскал ее с собой по гастролям, студиями, тусовкам. Будучи прекрасным знатоком психологии, он не сумел заподозрить симпатию с ее стороны.       Это было пять лет назад. Сейчас ей двадцать.       Сегодня она прилетела сюда, потому что скучала по своим немецким друзьям. Деро позвал её. Она не смогла отказать.       Она ни с кем не встречалась, храня в сознании верность исключительно ему, всегда была весёлой, жизнерадостной, озорной, что заставляло его улыбаться, глядя на неё, хоть он и впадал в депрессию особенно часто в последнее время.       Да, она была ярким лучиком света, но никто не знал, что, возвращаясь домой, она закрывается в своей спальни, утыкается носом в подушку, притягивая коленки к животу, и ревёт до рассвета, потому что её моральная боль ломает ее изнутри.       Сейчас она сидела на полу, листая ленту в Инстаграме с историями фанатов, что находились в концертном зале "Astra" в пяти минутах ходьбы от отеля.       На сцене он пел одну из самых мощных, брутальных и мужественных песен их репертуара: "Tausend Mann und ein Befehl", с силой выбрасывая руку вперёд с сжатой в кулак ладонью. Она сделала глоток пива из бутылки, что была в ее пальцах.       – Ох, Штеф... – прошептала она, выключив телефон.       Она была одной из тех, кому дозволено было называть его настоящим именем, а не псевдонимом "Деро".       В ее номер постучали. Она лишь крикнула, что открыто, и на пороге показался Феликс, сессионный клавишник группы.       – Ты чего тут одна сидишь? – поинтересовался парень.       – Перелёты... разница во времени... – искала она оправдания своей депрессии.       – Да ладно тебе, с Москвой всего два часа разницы!       – Вы уже закончили? – уточнила она.       – Андреас, Флюкс и Деро остались на "Meet and Great", а мы с парнями ушли.       – Ладно.       Она отвернулась от собеседника.       – Эй, что с тобой? – он сел рядом, так что их плечи соприкоснулись.       – Нормально всё, – почти всхлипнула она.       – Что-то случилось?       Девушка была уже порядком пьяна, ведь допивала уже далеко не первую бутылку алкоголя.       – Нет, всё ок.       – Да ладно тебе, не ври. Деро?       – Отчасти.       – Знаешь, быть может, он не замечает, а я вижу твой взгляд.       – О чем ты? – она пристально посмотрела на него сквозь сумрак комнаты.       – Ты же знаешь, он женат...       – Да, я в курсе.       – У него двое сыновей...       – Я и не думала лезть в его семью. Поэтому так долго скрываю всё, что... Всё, что живёт во мне к нему.       – У вас разница в двадцать восемь лет.       – Забей, Феликс. Я всё прекрасно понимаю. Но, что поделать. Видимо, теперь мой лучший психолог – бутылка пива.       – Ненавижу, когда ты плачешь.       – Эй, ты видишь этот спектакль впервые. Обычно я держусь до дома, до одиночества... А впрочем, ты его теперь нарушил.       – Если бы я не пришел сюда, то даже не знал бы о том, что здесь происходит.       – Давай договоримся, что ты ничего никому не скажешь.       – Даже не думал.       – Вот и отлично. Иди к ребятам. Я приведу себя в порядок и спущусь к вам в бар.       Он поднялся с пола, на котором они сидели, отобрал у неё бутылку и вышел из номера.       – Блин, – обиделась она.       Через час, когда все собрались внизу за отдельным столиком ресторана, Деро поднял бокал с вином за очередной удачный концерт.       Феликс молча сидел, хоть и улыбался на слова фронтмена, но всё равно поглядывал в сторону подруги, что изображала искреннюю радость.       – Ребят, вы большие молодцы! – взяла она слово. – Спасибо тебе, родной, – обратилась она к Деро, – что вытащил меня из Подмосковья и притащил сюда.       – Я же говорил тебе, что надо было идти с нами. Спели бы пару песен вместе.       – Ой, да не парься. Я и тут неплохо провела время.       Она бросила мимолётный взгляд на Феликса.       – Ладно, поедешь завтра с нами в Гамбург?       – Не вижу в этом особого смысла. Тем более, что...       – Давай, начни мне рассказывать про то, что у тебя лекции в понедельник в институте... – он наигранно возмущался.       – Ну ты же сам всё знаешь! – усмехнулась она.       – Ой, ладно. Делай, как хочешь, – сдался он.       Его телефон зазвонил. Он ответил, встал из-за стола и отошёл от своих соратников.       – Да, Герда, – это была его жена.       – Опять она звонит, – проворчал Хаген.       – А что случилось? – Яна повернулась в сторону музыканта.       – Да ну её. В последнее время слишком часто стала устраивать концерты ему, ну, ты меня понимаешь...       – Как бы до развода не дошло, – отозвался Андреас.       – Да не думаю, – опроверг слова друга Флюкс.       – Может стоит с ней поговорить? – предположила девушка.       – Ну, можешь рискнуть. Вы же вроде хорошо общаетесь.       Она встала со своего места, подошла к Деро.       – Герда? – уточнила она, словно не знала ответа.       Он кивнул головой.       – Дай я с ней поболтаю, давно не общались, – попросила она.       – Тебя Яна просит, – сообщил он жене и отдал телефон подруге.       – Привет, – улыбаясь, произнесла девушка.       Он вернулся за стол, а она села за барную стойку в двадцати метрах от друзей.       * Привет, – на своем родном языке говорила женщина.       – Ну, как там у вас дела? Как мальчишки?       * Мальчишки... Хорошо. Слушай, я тоже хотела с тобой поговорить о Штефе.       – Я тебя слушаю.       * Понимаешь, он на целый месяц уехал... А там, ну сама знаешь, фанатки, поклонницы... В общем, я сильно переживаю по этому поводу. Не присмотришь за ним?       – На самом деле, я прилетела всего на пару дней. Завтра вечером обратно в Москву... Поэтому... Извини.       * Ну ладно.       – А вообще, хотела тебе сказать... Он тебя очень любит. И, мне кажется, что ни за что не станет изменять, тем более с фанатками.       * Думаешь?       – Знаю.       * Ладно, спасибо за поддержку. До скорого!       – Пока.       Она выключила его телефон, отдала его хозяину.       – Я сейчас вернусь, – предупредила она друзей и направилась в туалет.       Зайдя внутрь кабинки, защелкнула замок, и сползла по стенке вниз, прижимая ладони ко рту, чтобы не закричать в голос от моральной боли.       Когда ее истерика понемногу угасла, она просто села на пол, обхватив руками колени.       – Сука, почему я всегда забочусь о благополучии других больше, чем о своем собственном?! – шептала она себе под нос. – Почему готова положить на алтарь счастья других свою любовь, свои чувства, свое сердце?!       Она вытерла слёзы, набрала номер Феликса.       – Слушай, будь другом, скажи парням, что я плохо себя почувствовала и пошла в свой номер, – попросила она.       * Да, конечно, – с сочувствием отозвался он.       Она поднялась с пола, щёлкнула замком в двери, вышла к ряду раковин, подняла глаза, чтобы посмотреть на себя в зеркало, и замерла от неожиданности.       Он стоял, опершись на умывальник в свете неоновых ламп, сложив руки на груди так, что мышцы были напряжены под причудливым узором татуировок.       – Ничего не хочешь мне сказать? – потребовал он.       – Нет, Штеф, не хочу, – призналась она, взяв под контроль своё поведение и эмоции, подойдя к раковине и включив воду.       Она наклонилась, чтобы умыться, но он резким движением нажал на ручку крана, так что мокрый поток оборвался.       – Нам надо поговорить, – сообщил он.       – Кому надо? – несколько растерялась она. – Мне не надо, а тебе тем более.       – Что происходит, девочка?!       – Ничего. Всё как обычно. На учебе завал... – тараторила она.       – Ты никогда не умела врать. Особенно мне. Ну, рассказывай.       Он приподнял ее над полом, выложенным плиткой, усадил на каменную столешницу, в которой были вдавлены раковины.       – Я... – ей показалось, что она краснеет.       – Не бойся. Все свои, – попытался он успокоить ее.       – Тебя не смущает, что ты в женском туалете? – опомнилась она.       – Хах, – он усмехнулся, – вспомни, что я иногда вытворяю на сцене! Смущение – это не моё! Говори, что случилось.       – Я влюбилась.       – О, и чего же реветь тогда?       – Он женат.       – А, ну это не есть хорошо.       – Да неужели?! – воскликнула она.       – Ну, и кто счастливчик?       – Да какая разница?       Она попыталась слезть, но он вплотную прижался к ней, подперев ее спереди, стоя между ее бёдер.       "In deinen Hüften" – пронеслась строчка его песни у нее в голове.       – Пока не скажешь, не отпущу.       – Напугал ежа...       – Давай, колись.       – Вот ещё!       – Актер? Музыкант?       – Я всё равно тебе не скажу!       – Эй, ты мне как младшая сестрёнка. Неужели не расскажешь старшему брату, кто поселился в твоём сердечке?       – Ты же не отстанешь? – тяжело вздохнула она.       Он с улыбкой покачал головой.       – Старший брат и поселился, – выпалила она.       – В каком смысле? – опешил он.       – Ой, Штеф, не тупи!       – Ты в меня что ли влюбилась? – он не знал, как реагировать на эти слова.       – Ну! – попыталась оттолкнуть она его. – Я тебе сказала?! Отпускай теперь.       – Эээ, нет. Теперь, пока не объясню тебе кое-что, никуда ты не пойдешь.       – Не надо мне ничего объяснять. Сама всё знаю. Ты женат, у тебя двое прекрасных сыновей. Живите долго и счастливо. Я не стану ничего предпринимать.       – Ты слишком строга к себе. Эй, маленькая, почему я? Почему не Феликс, например? Он же всего на два года старше тебя. А я старик.       – Давай закроем эту тему.       Она снова попыталась вырваться, но он не позволил ей это сделать вновь. Коснувшись горячими пальцами ее подбородка, он внимательно посмотрел ей в глаза. По ее коже пробежали мурашки. Его взгляд... Зелено-карий... Такой родной, желанный, но, в тот же миг, чужой и недосягаемый... Он никогда не будет принадлежать ей.       Он приблизился к ее лицу, рассматривая каждую клеточку ее кожи. Она вела себя, как маленький ребенок, искренне стараясь раскаяться в своей любви, что резко отличало ее от его фанаток, которые сами вешались к нему на шею, садились на колени, пытаясь завлечь его. Деро подкупала ее наивность, но он всё равно сумел сдержать свой нежный порыв.       – Я тебя люблю, малышка, – прошептал он, а она опустила веки в сладком предвкушении горячего поцелуя, способного перерасти в бурное продолжение, однако, он, взяв ее голову в свои ладони, коснулся губами лба, – как младшую сестренку, – закончил он свою фразу.       Она очнулась от туманной дремоты, понимая, что ничего не будет. Никогда.       – И я тебя, братишка, – сухо ответила она, снова слегка толкнула его, спрыгнула на пол и, выйдя из помещения, хлопнула дверью.       В номере, обливаясь слезами, она яростно собирала свою дорожную сумку. Самолёт до Москвы через полтора часа. Ехать отсюда до аэропорта около тридцати минут. Она торопилась, ненавидела себя, сложившуюся ситуацию, пинала багаж, кровать, снова плакала и вытирала слёзы.       – Можно? – Феликс опять показался в дверях.       – Заходи, – бросила она.       – Ты уезжаешь?       – Да. Спасибо, что выслушал.       – Это не проблема. Ты уверена, что поступаешь правильно?       – Да. Уверена.       Она застегнула сумку, подошла к нему, обняла.       – Спасибо тебе ещё раз. Ну, пока.       Она спустилась вниз на лифте, вышла в холл, прошла к дверям, поймала такси, забросила сумки в салон, села рядом с ними и поехала в аэропорт. Через полчаса она уже была у стойки регистрации, до вылета чуть меньше часа.       Яна прошла в зал ожидания, села возле окна, за которым ездили самолёты, вгляделась в чёрное небо Берлина.       Стекло запотело от ее дыхания и слёз, которые все никак не могли высыхнуть на ее щеках. Она осторожно провела пальцем по ледяной прозрачной поверхности, выведя короткую фразу "Es ist ein Ende" (нем. Это конец).       Он подошёл неожиданно, когда она откинула голову назад и закрыла глаза.       – Слишком мрачно, – заметил он, прочитав буквы на окне.       Он добавил в ее надпись ещё одну букву "K", радикально изменив смысл её слов: "Es ist kein Ende" (нем. Это не конец).       – Зачем ты приехал? – равнодушно спросила она.       – Наверное потому, что не могу без тебя.       – Давай начистоту, я не хочу стать причиной твоих ссор с женой, разрушения твоей семьи. Не заставляй меня идти на грех. Мы никогда не будем вместе, как мужчина и женщина. Это слишком много для меня и слишком мало для тебя. Поэтому, оставим всё как есть. Я сейчас улечу к себе, в Россию, побуду там месяц в абсолютной изоляции от тебя, всё хорошенько обдумаю, отвыкну от нашего общения, а потом, когда ты приедешь после тура, я буду просто твоим лучшим другом, подругой, не более. Да, я буду твоей младшей сестрой, которая вытянет тебя из любой депрессии. Всё в порядке, я привыкла делать себе больно за счёт счастья других.       Объявили посадку на самолёт. Она поднялась со своего места, он поровнялся с ней, хоть и был почти на двадцать сантиметров выше.       – Пока, Деро, – она обратилась к нему, назвав псевдонимом, что не говорило о их душевной близости в эту секунду, – я буду скучать.       Он крепко обнял её, вдохнув запах ее коротко стриженых волос.       – Пока, малышка. Нам и впрямь лучше оставить всё, как есть, – согласился он.       – Мы будем вместе петь, дурачится. Я смогу задушить в себе свои эмоции и чувства. Забей. Ты больше не вспомнишь о них. Пока, братишка, – она быстро поцеловала его в щеку, уколовшись его бородой, и, схватив свои вещи, пошла к выходу в самолёт.       Он молча смотрел ей вслед, а потом вернулся в отель.       В полёте она перелистывала их совместные фотографии, отчёты с сегодняшнего концерта, на которых он казался ей самым сильным, мужественным... Самым-самым лучшим. В нём было столько силы, энергии, мощи, но, в тот же момент, она видела безграничную тоску в его глазах и знала всё, что его беспокоит, что он носит в себе и открывает только ей, когда они вместе пьют пиво в каком-нибудь полупустом баре... Она была для него ближе, чем жена, дети, мать или отец... Она была его маленькой девочкой, которая одна умела заставить его улыбаться, дурачась и ведя себя максимально неадекватно.       Через месяц они снова увидятся, но теперь она загонит свою любовь глубоко в себя так, что он больше не сможет разглядеть в ее глазах искорки страсти. Она убьет в себе желание быть с ним до конца своих дней и станет просто его самым близким человеком, его младшей сестренкой, что никогда не сможет стать с ним одним целым не только душой, но и телом, ведь это место под солнцем принадлежит другой, жене и матери его детей.       Всем же остальным, она будет твердить, что асексуальна, не интересуется отношениями, а по ночам, снова будет плакать в подушку, понимая, что может врать кому угодно, но только не себе. Так и будет до тех пор, пока живет их дружба. Для него - дружба, для нее - вечная мука и поиск выхода из этого черного лабиринта, в котором он стал ее тайной.