в прошлом те, кого любишь, не умирают

на горизонте ярким огненно-рыжим пламенем загоралось солнце, и тысячи бледно-белых капелек-огоньков на небосводе постепенно затухали друг за другом под тихую песнь степного ветра, рассыпающегося в высоких травах. туман клубящимся белым дымом расступался прочь, заметал чужие следы, исчезал под золотом светила. приближался, кажется, десятитысячный рассвет в жизни джерара фернандеса, и он лишь плотнее натянул капюшон на лицо да бегло взглянул в сторону пожухлой степи — это место было пустотой, выгоревшей под солнечными лучами, истоптанной сухими ветрами. прямо как он сам, только вот степь была в сотни раз живее, и если бы у нее было сердце, то оно билось бы с силой десятка его собственных. степь существовала сама по себе, желто-серым пятном на карте с ледяной полосой млечного пути в небе. в полной свободе ото всех, и разве только пыль обвилась вокруг плотным кольцом, въедаясь в сухую кожу фернандеса, покрасневшие глаза, поношенную одежду. у джерара тоже была свобода — яркая, пленительная, как, наверное, аромат свежих яблок, еще не тронутых гнилью. но вот он сам всю свою жизнь отчего-то был именно гнилым и пропах грязью вязкой пустоши, вонь которой наполнила ядом то, что когда-то пело и смеялось. его погубила эта чертова вычурная свобода, которой фернандес так хотел наделить других, и теперь у него не осталось ничего, кроме искалеченной души, сгоревшей еще где-то в начале его пути.

«будешь ли ты все еще любить меня, эрза, даже если у меня за плечами только лишь смерть и дорога в пылающий ад...?»

джерар знал: эрза бы никогда не ответила. лишь грустно отвела бы взгляд в сторону и поднесла руки к тлеющим углям костра в неудачной попытке согреться. скарлет тихо мечтала о своей собственной семье, о маленьких детях, похожих на нее, и о мире, наполненным волшебством до краев. где ничего не угрожало ни ей, ни ее друзьям — да кому угодно, но не джерару, ведь он уже взрослый мальчик и сам себя сможет защитить от любого зла. и других заодно, может, даже ее саму. эрза никогда ему, увы, не ответила бы — ее мысли заняты возведенной в абсолют ценностью дружбы, но только не утопающим в совершенных грехах фернандесом. она больше не думала о нем, пусть ей это и казалось неправильным, ведь она же, кажется, была влюблена в него... однако эти ненужные ей мысли быстро улетали в распахнутые настежь окна гильдии, неслись вперед и осыпались в полушаге от джерара. в конце концов, он сам выбрал этот путь, отказавшись от скарлет и их возможного будущего, а значит… … ему нести это бремя. в одиночку. ему сгорать на рассвете раз за разом душой и не иметь шанса потухнуть наконец, освободиться так же, как это сделали его вроде бы товарищи. ему проклинать себя настоящего и молча мечтать о том, чтобы все стало прошлым, чтобы он сам стал прошлым во всех значениях, какие только джерар мог теперь представить. но прошлое было для него закрыто. фернандес превратил себя в антипод тому другому, испещренному ошибками джерару из давно просыпавшихся сквозь пальцы воспоминаний: теперь вечно цеплялся за мягкое и трепетно любимое «эрза» и бился исколотой острыми клинками птицей в клетке, рвал крылья в ошметки о прутья, все пытался опять взлететь, но не мог — только обессилено падал на дно, пропахшее зловонным отчаянием и терпкой болью. он был слеп, и некому было коснуться губами его глаз, заставив его прозреть, проснуться от этого бреда и закончить бой с распластавшей крылья в ясном небе смертью. а степной ветер истошно ревел, гнал прочь все к синим далям и пытался подобраться к согревающему солнцу ближе, чтобы больше не жалить никого своим холодом, чтобы больше не мешать чужую терпкую боль с запахом высушенных трав. воздух, давно исполосованный, истерзанный потоками магии, понемногу разогревался и жег легкие джерара изнутри. и ему хотелось закричать — может от боли, может от тоски. на горизонте по-прежнему горел сиянием восход, и в глазах фернандеса отражались тающие облака, а еще очерченный синевой кровавый полет его жизни по наклонной, по высоким шпилям райской башни и по длинной черной дороге искупления гложущей вины.

д е с я т и т ы с я ч н ы й р а с с в е т .

джерара даже можно было поздравить ироничной шуткой о том, что он человек, уже столько бесполезно проживший до одури одинаковых дней, коптящий небо одним своим существованием, глупый и до беспамятства грешный. все было так бессмысленно и нелепо — фернандес даже в самой бредовой фантазии никогда бы не смог предопределить свою судьбу такой, обрисовать ее настолько мрачными цветами из палитры с только теплыми красками. все было лишь пеплом от сгоревшей напрасно жизни, тут даже думать долго не стоило — и так слишком понятно. джерар уже вечность как упал в ноги госпоже-неизбежности, ибо она единственная взяла в свои ладони его душу. и он плыл вперед, пропуская все пояса-берега, наплевав на себя, не беспокоясь даже о том, сгорит ли в неистовом пламени до углей в трагичном финале своего сюрреалистичного путешествия. равнодушие к константам неумолимо грядущего поселилось в нем целую вечность назад, и за все это время содержимое так и не изменилось — степь осталась степью, истоптанной ветром; он сам — растаявшим в огне человеком с мертвой зоной под едва бьющимся сердцем.

с самого первого рассвета жизни джерара стрелка его компаса смотрела в сторону смерти.