Все обо Всех

            Быть маленьким, беззащитным, подрагивать в сильных, надёжных пальцах, тереться о них и мечтать о ласке, нестись откуда-то и куда-то, себя не понимая, себя не зная – в этом суть памяти первых мгновений того, что называют существованием. Ведь не жить, сотнями воплощений перерождаться с небес спускаешься. И помнить. Извечно помнить. И жаждать к себе любви.       Ты знаешь, что этим рукам можно верить, потому сидишь тихо, когда они становятся для тебя целым миром, временным домом на долгий путь. Руки куда-то несут тебя и вскоре это неясное «куда-то» из грядущего обращается настоящим, воплощается твёрдым деревом, мягкой щепой и сухой травой. Руки исчезают. Ты больше не можешь отдавать им своё тепло, исследовать их, доверяться им. Ты – робкие пальцы (восемь, двенадцать, тридцать) пальцы одни лишь – весь. Юрко змеишься, любопытно касаешься всего, что вокруг тебя – и растёшь, растёшь! Дерево, трава и щепа становятся тобою, тебя питают. С ними не поиграть, не поласкаться к ним. Но это – твоя еда.       На верхнюю ветвь ты взбираешься победителем, смотришь, танцуешь, красуясь, пылая радостью. Вокруг тебя ветер, деревья, скалы, Вокруг тебя тёплые, живые двуногие существа и это интереснее сильных рук. Теперь ты не скучаешь по ним, не тоскуешь теперь совсем. Ты тянешься к существам, ты хочешь любить, дружить, но ощущаешь страх. Существа убивают тебя, отнимают пищу. Существа напуганы. Существа не верят, что ты – не враг.       Звуки у этих существ странные и ритмичные, стучащие и звенящие. Ты долго приходил внезапно и был незваным, но теперь они сами кормят тебя, сами возрождают из ничего. Они научились тебя любить. Они научились радости. Существа кричат, существа танцуют. У существ однозначно праздник. Их праздник – ты. И это смешит тебя, это тебя радует, заставляет собой гордиться. Ты искришься, ты пляшешь, ты сыт и весел. Ты освещаешь ночь и приносишь счастье. Ты позабыл те руки, в которых когда-то был.       Когда она смотрит на тебя большими, испуганными глазами, ты чувствуешь нечто странное, нечто нежное. Ты, наверное, повзрослел. Ты знаешь, что это существо называют женщиной, ты знаешь, что теперь возрождает тебя она. В одиночестве возрождает, коленопреклонённая, укрытая тёмной тканью. Она просит тебя о чём-то, она кормит тебя, но всё же тебя боится. Ты бы хотел услышать её просьбы, понять и исполнить их, но это не в твоей власти. Длинные пальцы (девять, двенадцать, двадцать) неспособны коснуться, утешить её, согреть. Но ты прикладываешь все силы к тому, чтобы вырасти, чтобы суметь и справиться – невероятным усилием захватываешь тёмную ткань (сладкую ткань, пропитанную маслами). Женщина глядит на тебя в суеверном ужасе, капелька влаги скользит по шее. Женщина дрожит, но не может пошевелиться, женщина что-то шепчет.       Ты скоро её утешишь.       Эти крики долго звенели твоими искрами. Ты не знал: с существами, подобными женщине, не играют, их не ласкают, не обнимают, с ними сливаются, как со щепой, как с травой и ветками.       Только трава не плачет.       Ты сам испугался того, что сделал, ты был растерян, но очень сыт. И ты бушевал, сметая всё на своём пути. Ты не хотел! Не хотел! Не будешь!...       Женщину облачили в алый. Она – первое, что ты видишь, возрождаясь на свет опять. У этой женщины чёрные волосы и глаза.       Вскоре она чернеет, а эти существа, люди вокруг, танцуют, кричат и молятся.       Значит ты не ошибся? Так было нужно? Этого просили они, этого хотели? И ты не виноват ни в чём?       Ты больше не напуган, не мал, не жалок, ты – не то кроткое, многоликое существо, жавшееся в поисках ласки к огромным пальцам. Ты больше не просишь игр, а вместо тепла обещаешь ужасный жар. Ты голоден, грозен и почти что неукротим, но глупые, глупые двуногие люди наконец перестали тебя боятся. Теперь они насыщают тебя. И они же пытаются с тобой забавляться. Они пролетают над тобой, хохоча, взметая полы своих одежд, а ты иногда успеваешь поймать их ноги. И тянешь пальцы к мягкой, податливой женской плоти. Она сладка.       Находишь себя в камнях. Щепа и тонкие белые листья сливаются с тобой, но толку от них не много. Ты с этой пищей так мал и слаб… Тебя окружили металлом, тебя заточили, тебя используют, но больше не платят за это. Давно не платят. Тёмные и светлые, толстые и худые, женщины улыбаются, сменяют над тобою горшки, орудуют кочергами, но остаются несправедливо, неправильно недоступными. Лишь иногда удаётся алчно лизнуть их руки.       А ведь когда-то ты ел их сотнями, десятками с собою сливал, чтобы крики их стали искрами.       Музыка у них изменилась и льётся теперь почти что из неоткуда – не могут же крохотные пластины обращаться звуком столь сильным и столь чудесным? Но не музыка, не музыка тебя потрясает, а мягкие пальцы, которые бережно прикрывают от ветра. Себя коснуться не позволяют, но возрождают ласково. Под тобою ветки, трава, щепа, скалы и лес вокруг. С довольным урчанием-треском ты разгораешься, взбираешься выше, раскрываешься сотней пальцев – и видишь женщину. Женщина не одна – двуногих существ здесь много, но только она так близко, только она протягивает к тебе палочку с чем-то нанизанным, что не позволяет отнять и съесть. Женщина улыбается тебе и взамен ты отдаёшь ей своё тепло. Женщина доверчиво опускается на траву. Женщина ровно дышит.       Когда-то давно ты бы хотел подружиться с ней.       Когда-то давно ты хранил бы её сон тысячей своих пальцев.       Но люди научили тебя иначе.       И так будет вечно.       У женщины светлые волосы. Ты ловишь их и скользишь по ним. У женщины гладкая кожа – ты алчно её целуешь.       Ей никуда не деться.       А ты наконец-то сыт.