Ветер с западной стороны

Ближнее Подмосковье 13 декабря 1941 года 22:15 Им было весело. Две войны, смута, революции, красный террор и белое движение – для Тайного Города в этом открывалась масса возможностей. Шасы богатели, эрлийцы получали материал для опытов, масаны – пищу, осские крысы – тоже пищу, Великие Дома громко напоминали об осторожности и невмешательстве в человскую политику. Но если долгоживущим навам, видевшим и войны, и Великую Чуму, было всё равно, то люды и чуды относились к происходящему иначе. Особенно молодёжь. Им было весело. Необходимость скрываться от господствующей расы – даже не магов! – сознание собственной силы и невозможность применить её открыто, невозможность совершить что-то, что потрясло бы глупый, скучный, грязный, забывший об истинных хозяевах мир, – всё это заставляло молодую кровь кипеть и искать отмщения. Серое стадо вчерашних крестьян должно было заплатить. Война списывала всё, а Великие Дома, вслух говорившие одно, сквозь пальцы смотрели на шалости юнцов. Эпоха, уничтожившая границы дозволенного, не пощадила и правила, из всех оставив одно: не попадайтесь. Они знали, что останутся безнаказанными, чувство это пьянило, и не имело значения, чем украшены шинели тех, кому выпало стать дичью – красными звёздами или чёрной свастикой. Им просто было весело. Кавалькада неслась через заснеженное редколесье, через вырубки, со свистом и гиканьем, с сахарной пылью из-под копыт. Кони мчались, словно перед ними был наезженный тракт, а не занесенная снегом глушь, копыта легко и беззвучно, не оставляя следов, касались пушистых сугробов, отталкивались, будто от твёрдого камня. Звонкий девичий смех, азартные возгласы парней летели и таяли в ночном небе. Они – пятеро молодых чудов и три феи – не таились; только заклинание морока прикрывало их до поры. Они чувствовали себя хозяевами мира. Они охотились, и их появление должно было стать сюрпризом для дичи. - Блейз, Марти, - Вильгельм, негласный лидер группы, на ходу махнул рукой, - через ту просеку! Каспер – с той стороны! Арман, черепаха, за ним! Девочки, за мной, не отставайте! Последняя будет должна мне поцелуй! - Сам не отстань! Всадники разделились, азартно нахлестывая лошадей. До их цели – большой поляны, на которой челы с вечера разбили лагерь, было уже рукой подать, и Вильгельм пустил перед собой «Плач гиены» - лёгкое заклинание, вызывающее панику, практически бесполезное против магов – любой щит гасил его, - но у расположившихся на поляне солдат не было шансов устоять. Никакого интереса нет в том, чтобы рубить спящих; куда забавнее мечущаяся, орущая, дезориентированная жертва. Жертва, с которой играют возникающие ниоткуда и тут же исчезающие охотники. Впереди раздались крики охваченных внезапным ужасом челов, кони без усилия взяли последний барьер – заваленные снегом кусты орешника – и всадники с трёх сторон вылетели на поляну. - Ату! – зазвенело над лесом. Арман ле Бриссот ненавидел эти забавы. Да и себя заодно. Да, было весело. Упоительно. Скачка, азарт в крови, сияющие глаза феи Аниелы – самые прекрасные глаза в мире, по мнению рыцаря ле Бриссота. Окончание ночи в каком-либо из многочисленных клубов Тайного Города, вино и шампанское, и... И лёгкий привкус тошноты на языке, а, может, в душе, который шампанское смыть не могло. И самые прекрасные глаза, которые смотрят не на него, а на Каспара Вейнгарта, который, Спящий свидетель, ублюдок тот ещё, но двоюродный племянник магистра Ложи, и любимый племянник, все знают. И разговоры за столиком всегда вертятся вокруг подсчёта очков, рыцари спорят, на чьём счету больше голов, с удовольствием смакуют подробности очередной охоты... Белые скатерти потом все в винных пятнах; скажи кому-нибудь, что он, Арман, обращает внимание на состояние скатерти, словно конец какой-то – засмеют! – а пятна на скатерти слишком похожи на кровь на снегу, и всю ночь потом в голове: сколько на твоём счету, Арман ле Бриссот? Сколько? Это и есть твоя честь, рыцарь? Что мы тебе сделали? - Охота-а-а! - перекрывая вопли страха, ликующий клич взлетел над поляной. Всадники вылетели из колдовского тумана, сверкнули сабли, легкие, какими удобно рубить на скаку, покатился с наполовину перерубленной шеей чел в распахнутой шинели, единственный успевший достать оружие. Звонко рассмеялась красавица Аниела в лисьей шубке: выпущенный ей веер слабеньких "Эльфийских стрел" отшвырнул бегущего чела прямо на саблю Каспара, и рубиновая сталь, гордость Ордена, разрубила тело наискосок от подмышки. Удар требовал недюжинной силы, и рыцарь-Дракон показал себя во всей красе. - Охота-а-а! Арман сосредоточился и взмахнул саблей; оказавшийся перед ним чел рухнул с залитым кровью лицом, и конь, не сбавляя хода, перепрыгнул через упавшее тело. "Я не могу это прекратить, но хватит с меня! Я рыцарь, а не головорез!" Потягаться в силе с Драконом Арман-Горностай не мог, но вот в ловкости – вполне, и удар, выглядевший смертельным, на самом деле всего лишь срезал кусок кожи со лба жертвы. Кровавая, но не слишком опасная рана; кровь остановится на холоде, и, возможно, чел выживет. "Во всяком случае, это хоть какой-то шанс. Если я просто промахнусь, кто-нибудь добьёт". Легче не стало, наоборот. Уловка показалась жалкой, а рисковать своим будущим ради каких-то челов было просто-таки глупостью – но совесть не унималась. - Охота-а-а! Разгорячённые стремительной схваткой, хохочущие, тяжело дышащие, они остановили коней, когда на поляне остались только неподвижные тела. Шубка Аниелы распахнулась, но разгорячённая фея не чувствовала холода. Родомила и Вильгельм спорили около одного из трупов; пара никак не могла решить, чей удар стал смертельным, и Арман был уверен, что сегодня они продолжат этот спор в постели – и дружинница, и рыцарь признавали только победу, и пару раз дело уже доходило до дуэли... Горностай скривился: дуэли этих двоих также оканчивались в постели. Он спешился и наклонился, поднимая ногу коню: показалось, что разболталась одна из подков. Сердце стучало, не желая успокаиваться: любой из магов, решивший вдруг просканировать поляну, обнаружил бы, что трое челов ещё живы. Обычно никто не интересовался – даже если кто-то случайно выживет, о чём он может рассказать, об ужасе из тумана? – но рыцарь всё равно нервничал. "Сейчас девочки попросятся в тепло, Вирена вспомнит, что их ждёт столик на премьеру в "Ящеррице", а лично её - управляющий клубом Лютеций... ну скорее же!" - Смотрите, там ещё один! Арман вздрогнул и обернулся. Чел стоял на краю поляны. В грязной с прорехами одежде – чуд вспомнил, такое называется телогрейка, - с всклокоченной чёрной бородой, без шапки, он стоял и смотрел на кровавый снег, на неподвижные тела соплеменников, на расположившуюся на поляне компанию. И Арман с внезапным нехорошим предчувствием понял, что не знает, как давно чел стоит там. Не заметил. Не почувствовал. Никто из них не почувствовал. Быстрое сканирование показало, что магом странный бродяга не был, но тревога не уходила. - А я уж подумала, на сегодня всё, - засмеялась Родомила и погладила морду своей кобылы. Фея тоже поняла, что пришелец не представляет угрозы и расслабилась. – Виль, давай наперегонки? - Ставлю на Орден! – Каспар приобнял за плечи Аниелу. – Марти, ты со мной? Дорогая, отвечаешь? Они смеялись. Вирена, наколдовав "Зеркальную ладонь", принялась подкрашивать губы. Чуды бились об заклад, Вильгельм и Родомила вскочили в сёдла. Арман с третьей попытки вдвинул саблю в ножны. А чел смотрел. Склонив голову набок, безостановочно шевеля губами, словно разговаривая сам с собой, он обводил глазами поляну, не обращая внимания на приготовившихся всадников. Потом поднял окровавленную шапку одного из убитых, потёр рукавом красную звёздочку на ней, бережно положил обратно на снег. - Готовы? Раз, два... Выведенный из себя демонстративным пренебрежением жертвы, Вильгельм дал коню шенкеля, не дожидаясь команды. Гневно крикнула отставшая на секунду фея. Навстречу налетающим всадникам, навстречу двум поднятым клинкам бродяга вскинул скрещенные руки. Это было бы смешной, жалкой попыткой защититься, но чел не защищался – стоявший поодаль Арман видел всё очень отчетливо, и смутная опасность превратилась в немедленную угрозу. Чел вскинул руки яростно, словно атакуя. Словно уверенный в своей силе – которой не было, не было ни капли! Он вскинул руки, собираясь покарать. Закричал Вильгельм, падая с седла. Покатилась под копыта Родомила, сабля, потеряв смертоносное очарование, шлёпнулась в снег. Сгибаясь пополам, захрипел Блейз, неловко завалилась на бок всегда изящная Вирена. Криком пытаясь выплеснуть боль, катался по снегу высокомерный Каспар. Смех сменился болью. Магия кипела в крови Армана, выжигая разум. "Дырка жизни" выпала из ладони, остатками чувств рыцарь еще успел понять, что артефакт опустел – магия сгорела, а вместе с ней последний шанс исчезнуть из внезапного кошмара, - а потом осталась только боль, только чужой, безжалостный огонь в жилах вместо привычного тепла магии Карфагенского Амулета. Остался слепящий жестокий свет, и голос огня, хриплый, надтреснутый: - ... ибо выбрали они стезю свою, и приидёт день Суда, когда воздастся каждому по делам его... Один за другим захлёбывались криком и замолкали рыцари. Уткнулась лицом в истоптанный снег неистовая Родомила, сумевшая доползти до своей сабли и сжать рукоять. Перестала дышать Аниела. -...очищены будут души их от скверны грехов, пройдя геенну огненную, и предстанут престолу Господню, и узрят свет Его... "Не может быть, не может быть, не может, не может..." Агонизирующий разум Армана из последних сил цеплялся за бесполезные слова. И вдруг всё закончилось. Исчезла, как не бывало, боль, оставив страшную, оглушающую пустоту во всём теле. Исчезла с ней сгоревшая дотла магия. Мир был сплошным белым пятном где-то высоко над ним, лежащим. Белым, ледяным и пустым. Арман не сразу понял, что возникшее перед глазами смутное тёмное нечто – это стоптанные сапоги его палача. - Молоденький совсем, - жалостливо произнесли над ним. - А рожа гладкая, пальтишко заграничное... - Ух ты, какой ножик! - Капиталист проклятый, немецкая морда! - Я бы не был так уверен, форма черепа, конечно, европеоидная, но определенные отличия... - Сейчас я его по черепу-то приласкаю! - Ребятушек наших, красноармейцев, посекли, сволота, немцы, как есть! - И носит же земля таких... Арман готов был поклясться, что над ним разговаривают несколько человек, но когда плывущее сознание чуть прояснилось, он понял, что голос – один и тот же. Хриплый голос огня из бреда. Голос кары и казни. Рыцарь не может умереть, валяясь в снегу! Он попытался встать; сил хватило лишь перевернуться на спину. - Ишь, зыркает... - Даже ему нельзя отказать в праве на некоторое достоинство... - Так бы зенки поганые и выцарапала, убивец! - На нём нет невинной крови... - А и в самом деле, те-то аж смердели... может... - О, как ты тепл, - новый голос – или отголосок?– пресёк странную беседу. Палач возвышался над чудом, как сгусток тьмы на фоне чуть более светлого неба. - О, как ты тепл... Если бы ты был холоден или горяч... - Увы. Он был здесь. И молчал. Даже если не убивал сам... он промолчал. - Да... - А я сразу... - Жаль... - Все они одинаковы... - Да... - Да... Надежда растаяла, едва возникнув. - Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих. Чел поднял сложенные в крест руки, и жизнь Армана ле Бриссота закончилась тоже.