застряв в моей голове

      зак не помнил, каким образом ноги снова привели его к этому самому злосчастному месту, напрочь забыл. а может намеренно не стал запоминать, дабы не забивать лишними мыслями голову. хотя, наверное, раз в его руках сейчас было два белых тюльпана, прошёл он путём через цветочный магазин, что посещал только один раз в год. кстати говоря, выбор крайне хреновый и неподходящий, потому что чистота и безгрешность это точно не про неё.       так она считала, но продолжала любить эти цветы, видимо, стараясь приблизиться к их значению. а сегодня с самого утра беспрестанно лил дождь, пусть не мощный, но раздражающий, противно так капающий не столько на голову, сколько на мозги, и фостер предпочёл бы остаться дома, не промокнуть до нитки, если бы не одна немаловажная деталь.       день знаменательный, даже, скорее, культовый для них двоих. слово «культовый» зак отметил про себя с ироничной ухмылкой.       на кладбище было довольно пустынно, вряд ли множество людей помимо него горело желанием выползать из уютного дома в такую унылую погоду, да еще и идти на «святую землю». зак горько усмехнулся, понимая, что каждый год в этот день не может просто спокойно отлёживаться, будто ничего шибко значительного в его жизни не произошло, не может игнорировать, когда на душе не то, что скребутся кошки, а режут изнутри плоть когтями, и опустил взгляд на надгробие перед ним, даже как-то отличающееся своей неказистостью и простотой по сравнению с остальными памятниками. но, как и на всех остальных, на нём было выведено не так уж и много: имя, годы жизни и одна единственная фраза.

Рэйчел Гарднер

      парень опустил на землю принесённые цветы и собрался завести очередную шарманку. сегодня день смерти рэй. гадко на душе потому, что это стало ежегодным событием, в конце концов, не какой-то праздник. по крайней мере, для него.       — когда ж ты уберешься из моей тупой головы, малявка, заебала, ей богу, — зак тут же чертыхнулся, стоило кинуть неосознанно последнее, но дальше монолог не особо хотел продолжать, всё равно ведь ничего не услышит. да и не виновата она, что это у фостера так конкретно шестеренки заскрипели в один момент и продолжали скрипеть до сих пор, а чем их смазывать, чтоб нормально работали, парень в душе не знал. зак мог прийти и завтра, наверное, это было бы даже правильнее, но фостер не видел особого смысла в том, чтобы праздновать день рождения того, кто уже умер. день смерти был по его мнению более важной датой для мертвеца.       зак прекрасно помнил, что тогда оставалось каких-то жалких двенадцать часов до личного дня рэйчел. почему-то гарднер очевидно старалась сделать это праздником для зака, не для себя, он же делал с точностью наоборот, и она, такая глупая башка, не понимала этого совершенно. ну, или делала вид, что не догоняет, дабы позлить фостера и довольно проржаться в себя. однако, пусть не понимала, была благодарна за то, что зак тогда попытался сам приготовить завтрак в качестве тренировки перед днем рождения — у него даже получилось, ибо, не заставив себя подойти к плите и в итоге психанув, завтраком зак сделал молоко и хлопья; — что подарил, пусть и слишком заранее, милое голубое платье, ссылаясь на то, что девочки, вроде бы, любят такое, и гарднер обязательно захочется провести свой день именно в этом наряде; что называл ее до этого всю неделю только «рэй», а не «тупица», «дохлая рыба», «невыносимая мелочь».       — почему именно светло-голубой? — спросила гарднер с таким нескрываемым любопытством, будто зак действительно мог знать, с чего выбрал этот цвет. парень поглядел в пол, поглядел в окно, поглядел на рэй, с каким-то странным трепетом изучающую подаренную вещицу, а потом выдал со всей своей неизменной честностью, предварительно пожав плечами       — не ебу, — потом поразмышлял ещё немного и продолжил, — глаза у тебя такого цвета, когда не думаешь о том, что жизнь дерьмо, и вообще, хочу сдохнуть, зак, убей меня, — с явным раздражением процитировал неизменные слова девочки фостер, а затем ухмыльнулся, заметив на лице гарднер выражение, отдалённо напоминающее насмешку над самой собой, вроде как, рэй называла это самоиронией. гарднер уткнулась носом в приятную на ощупь ткань платья, пряча улыбку, и прошептала сначала одно только «спасибо», но затем ещё минуту или чуть дольше, зак не считал, вспоминала о том, что ей уже давно ничего не дарили по своей инициативе, а не по её прихоти. рэй чувствовала себя такой нужной, что становилось больно от мысли, что она может преувеличить своё значение в жизни зака.       рэйчел снова и снова его благодарила, но куда лучше нее говорил живой блеск в глазах. фостера распирало от довольства собой и вместе с тем нескончаемой радости созерцания счастья подруги, вот только второе он никогда бы не признал, даже под страхом смертной казни. и зря.       основным подарком должна была стать книжка по вышиванию, найти которую помог больно уж вежливый консультант, и наказ о том, что вышивать рэй будет на каких-то специальных тряпках, а не на людях, который должен был озвучить лично фостер. но рэйчел тогда не получила своего главного подарка, не успела отпраздновать свой пятнадцатый день рождения.       из раздумий парня вырвало отвратительное хихиканье, отдающееся звоном в ушах. фостер сжимал и разжимал кулаки, пытался заглушить этот голос звуками хлынувшего с новой силой дождя.       так же хорошо зак помнил и о том, как после того дня впервые увидел её. точнее, её облик, но не саму рэй. кажется, это был поздний вечер, может, и вовсе ночь, ибо фостер лежал на кровати, сложив руки под головой, уставившись в потолок в осознании, что конкретно сейчас ему вообще ничего не хочется, кроме как закинуть в рот хоть что-нибудь съестное и спокойно поспать пару-тройку часов. но в холодильнике ничего не было, а сон никак не шёл.       тогда прошёл месяц, луна слишком ярко светила внутрь комнаты голубым цветом, но даже задёрнуть шторы зак ленился. в черепной коробке ничего, в сердце подавно, а желудок, глядишь, скоро сам себя переварит. по всем параметрам было отвратно, но это чувствовалось смутно из-за поглощающей медленно и мучительно пустоты и, как он сейчас думает, даже не грусти, а отчаяния. и тут перед ним появилась рэйчел гарднер, словно живая и невредимая. сначала зак и вовсе ничего необычного не заметил, мало ли, что повелят рэй тараканы посреди ночи сделать. но фостер довольно быстро понял, что тут была явная несостыковочка.

гарднер должна быть мертва

      тогда зак рывком поднялся на кровати, похлопал глазами и начал сыпать оскорблениями, материться, орать во всё горло о том, как его в тот день напугала рэй, как он прямо сейчас кишки ей выпотрошит за то, что месяц не объявлялась, как ненавидел теперь их уроки, совместные походы в продуктовый, вкусные завтраки, идиотские шутки и как по всему этому скучал. особенно по чёртовым шуткам, которые были настолько абсурдными со специфическим чувством юмора рэй и недалёкостью зака. рэйчел же не отвечала. девочка молча забралась на кровать, присела перед фостером и шипящим тоном кинула то, что развеяло любые — вот это слово он отказывался понимать и принимать — надежды       — это всё твоя вина, зак, — и расплылась в безумной улыбке. а теперь парень понял, что это не рэй. на постели сидела до пугающего похожая на неё низкорослая блондинка с бледной кожей, казавшейся прозрачной из-за освещающей силуэт луны, и голубыми, хотя нет, бесконечно тёмно-синими глазами, блики в которых побагровели. оскал — а именно это сейчас видел на лице гостьи зак — выглядел донельзя издевательским, презрительным, искаженным, будто краешки губ специально стянули нитями, дабы рэй не теряла такого выражения, — ты просто бесхребетный трус, — прошептала ядовито девчушка, глядя на фостера неотрывно, ожидая ответа или хотя бы оттенка какой-то реакции. но парень молчал. боролся с желанием убиться об стену головой и не говорил ничего.       потому что прямо сейчас он как никогда отчётливо помнил одну единственную ночь, на несколько часов эта кровать стала их общей. фостер впервые слышал звуки дождя спустя очень длительный промежуток времени, оттого было жутко неуютно. то есть, жутко и неуютно. вот только гордость даже подумать об этом не позволяла, оставалось только чувствовать. стук с бешеной скоростью ударяющихся об окно крупных капель барабанил по перепонкам, небо заволокло угольного цвета тучами настолько, что в комнату свет вовсе не проникал, а заку оставалось только ворочаться в постели, до боли правдоподобно ощущая морозные касания воды на своей, казалось, бесчувственной коже, перекатываться с одного бока на другой и выть раненым зверем от этого бесячего ноющего чувства в груди, от наплывших мрачными волнами воспоминаний, которые игнорировать не удавалось, хотя очень хотелось. ещё сильнее хотелось разгромить к чертям всю квартиру. но надо было, стиснув зубы, терпеть, не маленький мальчик.       шуршание покрывала отвлекло, и фостер обратил взор к рэй, что сидела на краю кровати, видимо, проснувшись от его сердитого скулежа. зак, впрочем, как и обычно, кинул в сторону гарднер какую-то колкость, но та со спокойным видом подсела ближе и абсолютно невозмутимо спросила       — мне рассказать тебе историю, пока ты не заснёшь? — звучал в отвратительном оркестре ливня колокольчиком голос рэй.       фостер в обыкновении своём упирался до победного, но настырности рэйчел всегда можно было только позавидовать, а потому парень сдался и тут же столкнулся с озадаченным лицом рэй, скорее всего полезшей на рожон без предварительной подготовки, как она и привыкла. однако ж, сгенерировать нечто девочка смогла. и это нечто было настолько гремучей смесью всяких небылиц, что любые тревоги фостера меркли и забывались, пусть и на короткие мгновения сначала.       рэй по ходу придумывала новые сюжетные повороты и лазейки, персонажей, сочетала несочетаемые сказки, жестикулировала, демонстрируя театр одного актера, да делала это так искренне, что зак не мог перестать смеяться, а она вместе с ним, конечно, предварительно изобразив крайнее возмущение. в какой-то момент и фостер подключился к созданию импровизированного рассказа, и с его участием всё стало в два раза веселее. гарднер выдавала глупость, а он начинал доказывать, что такого в жизни не бывает и вообще бред. фостер вбрасывал что-то странное и крышесносное, чаще всего чью-то смерть или драку, а рэй смотрела на него самым уничтожающим взглядом, в котором так и читалось желание сказать, что он идиот.       квартира снова и снова заполнялась звучным смехом. напридумывали они такого, что рэйчел не могла не отметить — они почти достигли мастерства шахерезады. зак, само собой, не понял, какую такую шахерезаду упомянула рэй, и как вообще эта, предположительно, женщина относилась к ней, а тем более к самому фостеру, но вопросов задавать не стал. он понял, что та была мастаком рассказывать всякую чушь, и этого было достаточно.       спустя время гарднер уже лежала перед заком, опустив голову на подушку, и рассказывала что-то вполне реальное, чему было место в её лучшей жизни. жизни той, которую она когда-то знала и вспоминала сейчас далеко не за тем, чтобы зак ощущал своё существование ещё более неправильным, чем сейчас, не чтобы он придавался воспоминаниям из времени, которое ненавидел. рэй пыталась показать ему, что есть настоящее, и это настоящее — самое правильное, что было в их жизнях. фостер слушал внимательно о том, как в детстве рэйчел любили родители, как гарднер любила их, как всё, казалось бы, шло замечательно. когда девочка подолгу не могла заснуть, мама начинала рисовать на её лице пальцами хмурые брови, усы, веснушки, и сквозило в тоне гарднер кое-что такое детское, волшебное и теплое, что заку было совершенно чуждо.       не уловил фостер и того момента, когда кончики холодных пальцев рэй коснулись его лица, ведь сначала дотронулась она до бинтов. но когда секундный леденящий укол, будто иголкой, почувствовался у брови, парень прикрыл глаза, стараясь ощутить как можно больше. рэйчел проводила пальцем вдоль носа, касалась висков, вырисовывала те самые злополучные усы и, что было неожиданно, цветочные узоры и всякие загагульки на лбу, а фостер чувствовал спокойствие и радость, пусть и не знал, нормальным ли всё это было жестом для таких неясных отношений, как у них с рэй. это казалось чем-то личным, и зак чувствовал какое-то странное умиротворение от того, что рэйчел с ним этим поделилась. они без слов пришли к пониманию, что являлись теперь неотъемлемыми частями жизней друг друга. фостер не мог точно догадаться, что же такое невидимое появлялось на его лице, но прикинул, заснул он во время создания роскошной бороды. звуки дождя и вовсе утихли, приглушённо слышалось только размеренное биение собственного сердца.       зак помнил, что той ночью рэй молча напоминала ему об одной простой истине. быть сильным — не всегда терпеть и таить в себе. иногда самый отважный поступок — разделить свои страхи с кем-то важным. сейчас от этого важного во рту становилось горько.       а от вида девчонки напротив и вовсе тянуло блевать. её губы не двигались, замерев во всё той же кривой улыбке, но фостер слишком хорошо слышал её осуждающий шепот в своей голове. мгновенно зак прижал ладони к ушам, пытаясь избавиться от этого скрипящего, будто пенопластом по стеклу, голоса, и зарычал, скалясь. никакого тихого колокольчика, сплошное гудение, шипение, мерзкие шорохи, которые всё повторяются и повторяются раз за разом, отчего хочется рвать на себе волосы. парень знал, что нужно себя контролировать хоть как-то, но сейчас всё его существо настолько сотрясало, что это было невозможно. личные демоны твердят об одном, нужно сейчас же задушить её, избавиться от этого ебаного глюка.       но зак не может поднять руку на ту, что выглядит, как рэй. просто сил не хватает, и парень себя за это ненавидит до того, что грудную клетку по ощущениям сдавливает. мерзко от света луны, от незваной гостьи, от голосов, заполняющих черепную коробку и от самого себя, слишком мерзко, чтобы держаться спокойно. и такими темпами он скорее задушит себя, а не ведьму перед ним. но фостер всё же поднимает взгляд на рэй и на секунду узнаёт в ней маленькую девочку, повидавшую много дерьма в этой жизни, что улыбалась пусть неумело, но искренне. от этого мерзко вдвойне, ладони сами собой снова опускаются на покрывало. какое-то жалкое мгновение он видит перед собой не галлюцинацию, а призрак, которого, казалось, коснёшься, и почувствуешь, как мучительно медленно угасает свет уже окончившейся жизни.       фостер помнит как-то свежо, как она улыбалась. слишком свежо, чтобы попытаться забыть это при всём неизмеримом желании. он видел её улыбку уже не так редко, но каждый раз возникало ощущение чего-то бесценного, того, что может не повториться, того, что нужно запечатлеть в своей душе раз и навсегда на случай, если всё самое правильное в их жизнях вдруг прекратится. и прекратилось оно слишком быстро, чтобы сообразить, что вообще произошло, до того невыносимо быстро, что сейчас оставалось только хранить образ невесомой улыбки в своих мыслях и воспоминаниях. рэй не улыбалась без повода. будто копила в себе все те обрывки радости и положительных эмоций, чувств, дабы улыбнуться однажды поразительно и живо. ах да. так ведь оно и было.       но лучшие улыбки всегда доставались заку. для других людей её улыбка — украшение лица, для него — отражение того, что гарднер испытывает. никто другой кроме них и подумать не мог, что на самом деле значила её улыбка, сколько она значила. она значила чересчур дохуя.       и всё же гарднер, как любой человек, порой улыбалась неосознанно, незаметно для самой себя, видимо, потому, что не находила сил прятать всю свою радость за отчужденным выражением, улыбалась неожиданно и смело, ведь знала, что фостер ещё очень долго не будет доволен результатом, чтобы убить её. ох, как же рэй ошибалась. сейчас зак был готов отдать слишком многое, дабы снова увидеть выражение лица рэйчел, когда он хвалил её за сообразительность, просил чему-то научить, пытался помогать по дому, но в итоге всё рушил, и они вместе смеялись с неуклюжести фостера, хотя тот явно был на грани того, чтобы взбеситься. это пугало и заставляло чувствовать тупую боль в районе груди, скулить от собственной беспомощности перед этим чувством. зак за какой-то жалкий месяц наскучался по самую голову, чувствовал себя преданным псом, видел во всём этом зависимость.       каждый вторник, в десять часов вечера, когда зак совершенно раздраженный и заебавшийся возвращался с работы, выругивался, что трупы таскать легче, чем коробки с посудой, а рэй, сидевшая за баррикадой из подаренных какой-то женщиной учебников, откладывала заштопанную рубашку одного из тех детсадовцев, что считали своей обязанностью наведаться к помощнице воспитательницы в гости в любую свободную минутку и подогнать ещё забот, они вместе садились на диван, открывали с громким шорохом пачку любимых чипсов и включали один из немногих комедийных каналов на древнем квадратном телевизоре.       то самое шоу, к началу которого ребята были обязаны успеть, было какой-то идиотской смесью викторины и стендапа, юмор там был до того специфический, что фостеру оставалось исключительно бранить тамошних комиков, да фыркать, пока гарднер тихо смеялась, то ли с самой программы, то ли с абсолютного ее непонимания заком. да, парень готов был поклясться, что она смеётся над ним. но упрекать или останавливать не смел.       спустя минут двадцать всего этого бреда, что сами участники шоу называли юмором, голова рэйчел плавно опускалась на плечо зака, и белокурые локоны нещадно щекотили ему щеку, вызывая тихий смешок. но стоило услышать очередную идиотскую шутку, как фостер со всем возмущением и негодованием начинал всячески оскорблять бесячих клоунов, совершенно невиноватых в том, что это он не хочет напрячь извилины и вникнуть в смысл сказанного. и, будто издеваясь над парнем, люди с экрана смотрели в его сторону и посмеивались, а он был бы рад раздолбать телик к херам, если бы не факт того, что это заставит рэйчел сесть ровно, а потом и вовсе отправиться спать, раз ненапряжного развлечения на вечер она лишилась. так что зак оставался неподвижен, искося поглядывая, как рэй слабо, практически невесомо, улыбается, и перебирая пальцами пряди её волос.       к слову, делал фостер это не из-за внезапных приливов нежности, а из-за того, что гарднер почему-то постоянно коротко чихала от такого действия, а айзек позволял уже себе над ней посмеяться.       после окончания программы телевизор был выключен, а рэй с заком засыпали прямо на диване, по-прежнему молча благодаря друг друга за подаренный смех и улыбки. те самые улыбки, полные спокойствия и простого человеческого счастья, что они бережно хранили и позволяли видеть только дома. и только тогда, когда не прибегали маленькие шумные тараканы, именуемые детьми.       — это только твоя вина, — снова проносится в голове фраза, сопровождаемая, о боже, блять, нет, треском костра. да, подумалось заку, он как-то неприлично долго игнорировал реальность, в которой перед ним сидела придуманная собственным больным воображением копия рэйчел гарднер, обвиняющая его во всех грехах. той побитой жизнью девочки больше нет, и никогда она больше не появится в его жизни, — верно, — кивает глюк, на этот раз очень правдоподобно изобразив голос гарднер, — это ты её убил, — девчонка наклоняется к фостеру, заглядывая своими багровыми безумными глазами, наполненными ненавистью, прямо ему в разодранную собственными руками душу, — но сначала искалечил себя, — шипит она и мягко обхватывает запястья парня, а фостер не может сопротивляться, потому что прикосновения ощущаются правдоподобно. зак может почувствовать абсолютно ледяные касания, обжигающие хуже огня, но игнорирует это, ведь главное то, что он может почувствовать. и парень не замечает, когда рэй заставляет его обхватить ладонями своё горло. фостер усмехается, у него так запросто не получится обвинить во всём рэйчел, сейчас он буквально сам на себя руки наложил, — ты убил её, хотя не хотел этого, зак.       а вот эти слова заставляют зака чувствовать себя в разы хуже, чем когда ему приписывали убийство. к такому он давно привык. фостер хорошо помнит, за что его действительно стоит винить.       — рэй, я не могу тебя убить, — зак говорит серьёзно. неожиданно серьёзно даже для самого себя, но причина этого парню вполне ясна. он никогда не лжёт. фостер не врал до этого, а потому, когда в разум только-только закралась мысль о нарушении клятвы, признался во всём с абсолютной честностью. одна единственная мысль, резко вклинившаяся в разум, способна в один миг превратить фостера в лжеца, а значит, как бы не хотелось всё спрятать, утаить, скрыть, нужно сказать правду. зак сжимает кулаки и стискивает зубы, готовясь ко всему, ведь чего-то конкретного от гарднер ждать точно не стоит. рэйчел может счесть сказанное за несмешную шутку, может заплакать, может попытаться сделать парня своим. фостер готов ко всему этому и в то же время не готов ни к чему.       — понятно, — не отвлекается от поиска нужных продуктов в холодильнике гарднер и отвечает так спокойно, что зак уже открывает рот, собираясь повторить, думая, что она не услышала или не поняла, — ничего не поделаешь, — пожимает рэйчел плечами и поворачивается к парню. лицо её не выражает ровным счётом ничего, но глаза как-то странно искрятся, — ты не мог бы сбегать в магазин за молоком? я хотела сделать омлет на завтрак.       — а не вариант вместе сходить? — ворчит фостер, отвлёкшись от своего чистосердечного признания, — ты ж знаешь, я, блять, терпеть не могу разговаривать с этими вечно улыбающимися продавцами, они криповые, и прирезать их охота, — хмурится айзек, — да и хуй я без тебя смогу нормальное пойло выбрать, коробки все одинаковые, а из надписей я только половину понимаю.       — мне бы хотелось ещё немного вздремнуть, — неловко бормочет гарднер, отведя взгляд, а фостер вспоминает, с какой фразы началось их утро. в горле образуется душащий комок вины, и парень, вздохнув, соглашается. рэйчел во всех красках описывает то молоко, которое постоянно берёт, и зак мог бы даже ради приличия оскорбиться, что его считают настолько тупым, но не может даже слова из себя выдавить. ему становится разом стыдно и горько. он бы предпочёл, чтобы рэй разрыдалась, накричала на него и устроила настоящую истерику, чем не отреагировала вообще никак. зак понимает, что не был готов, что нужно было, блять, молчать. и по-настоящему его пугает то, что, видимо, промолчала вместо него рэй.       фостер помнит, что вернулся из магазина тогда спустя каких-то минут пятнадцать и обнаружил гарднер спящей не диване. зак было подошёл, собираясь встряхнуть девчонку за плечи и разбудить, мол, раз оба уже голодные, иди готовить, но не сделал этого. парень выронил пакет и сглотнул, ощущая, как, сука, неприятно задыхаться. рэй, освящённая лучами утреннего солнца, проникающими через не задёрнутое шторами окно, лежала на боку и дремала. будь фостер религиозен, подумал бы, что перед ним сейчас ангел, очерненный глупостью монстра. но рэй была человеком, зак был человеком. и они оба были способны чувствовать, как радость, так и боль.       пара коротких блондинистых прядей спадали ей на лоб, а из глаз струились прозрачные, искрящиеся светом, ручейки слёз, что уже успели добраться до подушки. крохотные капли расплывались по ткани, образуя пятна, заставляя фостера хотеть скорчиться в три погибели. нет, он сейчас понял, что готовиться к рыданиям тоже не было вариантом. от такого вида ещё хуже.       — рэй, — он выпрямился и позвал твёрдо, стараясь успокоиться, осознавая, что хриплыми мольбами ничего не добьёшься, и так слишком часто пытался когда-то. гарднер поёрзала, потом, окончательно проснувшись, присела на диване и потёрла глаза, будто и вовсе не заметила, что они были мокрыми. рэйчел встретила его со спокойным выражением лица, как бы говоря «о, ты уже вернулся», как и обычно, без тени удивления, — прости, — заку сейчас в крайней степени хреново, он сам себя изнутри калечит, виня во всём ужасном, что творилось на земле, хотя очень хорошо знал, далеко не всё на его совести, но ощущения были слишком всепоглощающие. фостер даже не мог нормально ответить на вопрос, почему он не мог убить рэйчел, в его жизни для всего было одно объяснение — просто так. в какой-то момент зак просто взглянул на рэй и решил, что не хочет лишать её жизни. просто так. нельзя требовать от его тупой головы каких-то вразумительных причин.       впервые он подумал, что это, наверное, эгоистично       — за что? — гарднер действительно удивлена. у зака наконец-то не остаётся сомнений, испытывает она что-то по-настоящему или просто убедительно играет. рэйчел не знает, за что он может извиняться.       — ты плакала, — утверждает парень. девочка оглядывается на подушку и замечает ещё свежие следы слёз, а затем возвращается к лицу зака, внимательно слушая, — прости, — повторяет фостер, наплевав на то, что не привык извиняться, — мне нельзя было так просто отказываться от нашей клятвы, — на лице рэй мелькает какое-то озарение.       — да, плакала, — подтверждает гарднер, — но не из-за этого, — рэйчел покачала головой и взглянула на зака по-новому. взглянула хитро и так же улыбнулась. и просто завершила, — давай завтракать, — а в голосе всё ещё слышался колокольчик. живой и звенящий.

зак идиот, поэтому так и не понял, о чём рэй тогда промолчала, но ему стало почему-то легче, когда она сказала, что слезы были вызваны не клятвой.

      — рэй собиралась жить, — болезненно усмехается фостер в осознании, пока внутри всё горит адским пламенем, рушится, и поднимает взгляд на ошеломлённый сказанным глюк, — может съебешься уже? я и без тебя отлично справлюсь с самобичеванием, — саркастично отчеканивает зак, а девчонка, якобы вздохнув, смиренно кивает и исчезает, чтобы потом снова появиться и напомнить парню о том, какое жизнь всё-таки дерьмо. а пока зак поднимается с кровати, зевает, накидывает куртку и выходит из дома, чтобы дойти до ближайшего круглосуточного и купить что-нибудь поесть. потом, наверное, он постарается немного поспать, ощущая фантомные касания холодных пальцев на своей коже, чувствуя с закрытыми глазами, что кто-то, кажется, улыбается перед ним.       сейчас заку около двадцати восьми, может, чуть меньше, ему это не особо интересно, и фостера как-то совсем не радует мысль, что он до сих пор помешан на малолетке, поддельный облик которой прямо сейчас стоит за его спиной и издевательски посмеивается, но сделать с этим ничего не может. если что-то связано с гарднер, он в принципе не способен ничего с этим сделать. она подходит, оттолкнувшись от земли, чуть подлетает и обвивает руками его шею, обнимая сзади, нашептывая что-то отвратно-правдивое. но фостер привык это игнорировать, потому что рэй не стала бы его винить. друг друга они принимали со всеми бесконечными косяками и ошибками. но молчали об этом. и, если так подумать, они в принципе слишком много молчали.       зак внезапно вспоминает то, что больше всего хотел забыть, и это заставляет скорчиться от ебаной боли, пронзающей всё тело, от бесконечной, блять, ненависти к самому себе. тогда оставалось каких-то жалких одиннадцать часов до личного дня рэйчел. расчесав волосы и завязав их в высокий хвост, гарднер вернулась в гостиную, будучи уже одетой в подаренное час назад светло-голубое платье. девчонка внимательно оглядела комнату, еле слышно фыркнула и подступила к дивану, на котором сейчас покоилась полусонная туша зака, выбившая себе за красивые глазки, но не без пары внушительных угроз, два выходных на работе. парень потянулся и, игнорируя хмурое выражение лица рэйчел, повернулся набок, но всё же пробурчал неразборчиво, спрашивая, с чего она вдруг смотрит на него, как на врага народа.       рэй многозначительно промолчала, дожидаясь, пока зак соизволит хотя бы к ней развернуться, но он лишь повторил вопрос. девчонка вновь промолчала. тогда, зарычав, фостер вскочил и уже сам разъярённо уставился на рэй.       — чо надо? — хмыкнул зак.       — я собираюсь в магазин, куплю торт на завтра, — сообщила рэйчел и поправила лямку чёрной сумки, один в один, как была у неё до этого, — а ты пока приберись здесь, пожалуйста, — вежливо, но с явным напором попросила гарднер. фостер криво усмехнулся, обрадованный, что ей хотя бы не пришло в голову приказывать, — ну, или постарайся прибраться, — вздохнула рэй. если уж выбирать из двух зол: отправить фостера в магазин пугать продавцов и орать благим матом на весь супермаркет или всё же немного разгромить их дом в попытке навести порядок, пускай уж громит, так никто невиновный не пострадает, — не хотелось бы справлять своё старение в бардаке, — с небольшой издёвкой улыбается рэй, а зак издаёт протяжный вой.       — ладно, ладно, блять, уберусь, топай, — после чего плюхнулся на диван, ожидая, когда гарднер без лишних реплик свалит. рэйчел ушла. то были его последние слова, сказанные ей.       последнее, что рэй слышала от него — «ладно, ладно, блять, уберусь, топай». и это буквально резало по остаткам чего-то живого, что в нём было.       да, девчонка точно заслужила не настолько херового друга, как он. знал бы зак, что случится в тот день, сто раз признался бы, как рад видеть её счастливой, тысячу — похвалил бы её улыбку. благодарил бы за всё бесконечно.       нет, если бы знал, не позволил бы уйти вообще, даже к двери подойти. но фостер даже подумать не мог, что все оборвется так внезапно. зак помнил, в дверь начала сперва громко стучаться, а потом и вовсе ломиться, как выяснилось потом, соседка. парень поднялся со своего места неохотно и все же открыл дверь, всем видом показывая, что в свой выходной меньше всего хочет общаться с людьми. зак угрюмо взглянул на пришедшую девушку и процедил, пытаясь вложить хоть минимум вежливости, ибо рэй не желала, чтобы у них были проблемы из-за вечной агрессии фостера.       — чего-то хотели? — тут парень заметил, что соседка выглядела не просто взволнованно, а в крайней степени отчаянно. зак напрягся, хотя и не успел сообразить, почему.       — рэйчел, — проговорила девушка дрожащим голосом, сложив руки в молящем жесте, пока сама буквально тряслась и пыталась перевести дыхание, видимо, после бега, — она…когда мы шли из магазина…машина её. — не успела договорить она, как фостер подорвался с места. остальные картинки из прошлого разом перемешались, слились в непонятную мутную кучу.       земля плыла под ногами как при самом жестком приходе, зак забыл, как дышать, а потому жадно глотал ртом воздух. подумав он о сказанном хоть пару секунд, тут же бы свалился на землю, крича проклятья, ненавидя жизнь всей душой. но, во-первых, фостер и без того привык её ненавидеть, пусть и терпеть, во-вторых, парень в принципе не особо любил думать. сейчас важно было иное. впервые зак поймал себя за тем, что молится, понятия не имея, как это делать правильно, скорее даже угрожал несуществующему богу. у фостера по ощущениям сердце билось так невыносимо сильно, что ломало к чертям ребра, крошило их, не позволяя при этом остановиться, заставляя терпеть эту боль. пришлось бы бежать хоть ещё пару минут, и зак утонул бы в нахлынувшем безумии. но сейчас он только захлебывался. захлёбывался надеждой и одновременно паникой.       — рэй! — во всё горло завопил зак, когда оказался у злополучной дороги. на бордюре столпились люди, как знакомые, так и абсолютно левые, обсуждающие тревожно произошедшее. небольшое тело, накрытое пледом, на носилках погрузили в машину скорой помощи, а фостер, скривившись в лице, выпалил, — не смей там подыхать, слышишь! — тут взгляд парня зацепился за лужу крови, мрачным багрянцем растекающуюся на проезжей части. зак сглотнул, практически ощущая эту кровь на своих руках, чувствуя, насколько она горячая и обжигающая, боже, какое это мерзкое и знакомое чувство. живот скрутило, фостеру становилось всё хуже.       парень заметил, как какому-то очевидно пьяному мужику, стоящему рядом с машиной, надевают наручники. а вот теперь всё в заке заполыхало изнутри. прямо сейчас он бы был так счастлив подлететь к нему, избить, искалечить, убить, да так, чтобы потом в зеркало смотреться страшно было. и фостер осуществил бы задуманное, если бы его не удерживали, понимая, что тот может натворить, буквально все. горожане пытались его успокоить, а может просто спровадить домой, пока не случилась ещё одна катастрофа. зак не протестовал, пусть никогда оптимистом не был, всё же надеяться на лучшее или минимум успокоиться, признаться, хотелось. посоветовали, чтобы дождался завтрашнего дня. а он, идиот, послушал и отправился домой.       зак встретил день рождения рэй без неё. с мыслями, что пусть и в больнице, но они всё же проведут этот день весело. однако, раздался звонок. фостер до сих пор слабо представлял, как правильно пользоваться телефоном, пусть и домашним, но, вспомнив, как это делала гарднер, смог ответить. черепно-мозговая травма, большая потеря крови, смерть. парень выронил трубку. он не смеялся в приступе сумасшествия, не плакал, не реагировал вообще никак. зак лишь опустился на корточки, опустил руку на лоб и кинул коротко и чётко       — пиздец.       — из-за тебя она погибла, — растягивает нарочно глюк, — сдохла, как любой другой человек, совершенно жалко, — девчонка наклоняется ближе и шепчет вкрадчиво слово, — случайно, — зак кивает, потому что смирился. он не смог исполнить клятву. фостер никогда не придавал особого значения чужим желаниям, этот раз не стал исключением. парень хотел, чтобы рэй просто была, рядом с ним, живая и счастливая.       но рэйчел желала иного. и, раз уж зак не позволил ей погибнуть красиво, достойно, от руки человека, с которым гарднер пережила слишком многое за слишком короткое время, то пускай так, под колесами автомобиля. фостер как-то внезапно пришел к мысли, что прибежавшая девушка тогда не договорила, что конкретно случилось с рэйчел, и зак содрогнулся. он не хотел думать, что рэй пошла на это добровольно, вздохнув, пошагала медленно по дороге в тот момент, когда на всех скоростях мчалась машина. фостер не позволил себе развить мысль, не после воспоминаний о том, как гарднер заговорщически улыбалась после слез не из-за клятвы. рэйчел была той, кто боролся со своим эгоизмом, оживая ради одного единственного человека. и фостер опустил взгляд на фразу, высеченную под именем девочки, как бы в качестве подтверждения своих мыслей.

та, что зашивала чужие жизни.

      не сшивала. не пыталась сделать кого-то своим, не требовала исполнять все ее желания. наоборот, рэйчел гарднер пыталась искупить свои грехи, не столько перед богом, сколько перед самой собой. у рэй не было каких-то особых поводов поступать так или иначе, казалось, ей просто стукнуло в голову в один момент, что она хочет помогать людям, а в особенности всякого рода малышне не быть такими неправильными, как они с заком. может, гарднер просто не хотелось, чтобы кто-то пережил то же, что и она.       — погоди-погоди, я не понял, — начал фостер скептично и даже сел нормально в предвкушении основательного диалога, хотя нельзя сказать, что зак к таковым питал любовь. к слову, до этого ноги парня располагались на спинке дивана, а голова с него же свисала вниз, к полу, — помощница воспитательницы? — фостер неиронично посмеялся, — а ты уверена, что, ну, найдешь общий язык с детьми? — у зака, очевидно, воспоминания были связаны не особо хорошие с людьми, так или иначе следящими за ребятней. да и рэй куда лучше сдружилась бы с чем-то неодушевленным, раз собиралась встать на путь истинный. фостера просто, блять, воротит от этого словосочетания, но приходится терпеть. рэйчел на его вопрос покачала головой.       — но я хочу хотя бы попытаться, — кивнула сама себе гарднер, демонстрируя серьезность намерений.       — как знаешь, — парень пожал плечами, — а как тебя приняли то вообще? — в недоумении почесал затылок фостер.       — это что-то вроде подработки, не на полную ставку, — пояснила рэйчел, — занята буду только первую половину дня, зарплата небольшая, но уж лучше так, раз ни в школу пойти не могу, ни на полноценную работу, — понуро опустила голову гарднер, однако зак был уверен, что на самом деле ей глубоко поебать. дальше рассуждать он не собирался, но есть вероятность, что рэйчел и вовсе такому раскладу была рада.       и пошло, как говорится, поехало. нельзя утверждать, что к рэйчел все относились с благоговением, скорее, с некой теплотой. малышня любила ее в основном за милое личико и готовность помочь даже с абсолютной жопой, взрослым приглянулись ее ответственность и сообразительность, а старики были в восторге от того, что у них была возможность постоянно нахваливать что-то такое маленькое и светлое, разумеется, по их мнению. были и те, кого раздражал безразличный облик гарднер, которой вопреки этому симпатизировали. рэйчел же такое внимание к себе не понимала, но быстро смирилась, ибо, пусть девчонка в этом не признавалась, было приятно.       крестовый поход рэй ограничивался лишь выполнением указаний и задушевными беседами, что гарднер предлагала сама, неожиданно хорошо читая состояние окружающих ее людей, и зак бы соврал, если бы сказал, что рэйчел была недовольна своим положением в обществе. она всегда возвращалась домой счастливая, что после работы, что после случайной встречи с кем-то знакомым на улице. порой практически всеобщая любовь к рэйчел перекидывалась и на зака, например, когда они по выходным вместе ходили в парк прогуляться.       по словам рэй, фостеру не шла на пользу жизнь отшельника. по словам зака, это была жизнь самодостаточного мужчины.       боже, как же раздражающе лучезарно им все улыбались. настолько ужасно, что фостер никогда не мог сдержать ответной улыбки, столько же радостной, сколько наполненной непонятной тоской и грустью, а рэйчел, читающая людей, как книги, всегда брала зака в такие моменты за руку и говорила что-то колкое и язвительное, мол, смягчается характер парня не по дням, а по часам. и фостер ненавидел то, насколько правдивые вещи она говорила. ненавидел, насколько хорошо у гарднер получалось помогать другим и ему самому. они становились такими человечными.       — смотри, не превратись в лужу.       — ой, мелочь, завались.       зак помнит, насколько рэй успела стать ему родной. дождь всё ещё капал на мозг, ненавистный глюк пытался убедить в правильности самого лёгкого способа оборвать порочный круг, а парень был бы сейчас так рад просто потрепать гарднер по волосам. последовало прощание, короткое «до встречи, рэй». и фостер ушел с кладбища с полным осознанием того, что рэйчел гарднер никогда не даст ему спокойно вздохнуть. голова будет болеть до самой его смерти.

и ветер прошептал «пока, зак»