It's the most wonderful time of the year

Х-х-холодно, страдальчески подумал Бенджи Данн — зубы его выбивали не менее страдальческую чечетку. Во имя всех богов Асгарда и святого Локи, как же холодно ему было! Холодно. И больно. И холодно. Наверное, больно все-таки больше, чем холодно. Или наоборот. Хрен его знает — к исходу второго часа Бенджи стал серьезно путаться в испытываемых им ощущениях. В общем, ему было хреново. Очень-очень хреново. — Знаешь, Лютер, — зубы застучали пуще, — вовсе не о таком Рождестве я мечтал. Шедший рядом, а точнее — практически волочивший его на себе (чего уж греха таить!) по громадным сугробам Лютер, раздраженно закатил глаза и перехватил товарища поудобнее. Бенджи придушенно пискнул. — Замолчи, Бенджи. И потерпи — мы скоро дойдем. — Скоро?! — захлестнувшее Данна возмущение было настолько глубоким и сильным, что вынудило его прекратить изображать умирающего лебедя. — Скоро?! Ты видел эти сугробы? А ты должен был их видеть, ведь именно в таком ты утопил нашу машину! Сомневаюсь, что сюда снегоуборочные машины заезжают! О, может нам стоит поискать свалку снегоуборочных машин? Я уверен, на воротах сего живописного кладбища есть табличка: «Не доехали!» — Я не топил нашу машину, — спокойно возразил Стикелл. Закатывать глаза, он, впрочем, не стал — шея начала выражать скрипучий протест где-то на двадцатом разе. — Нет, утопил! В двадцатисантиметровом пласте снега! — Бенджи, не ори мне в ухо. Так и оглохнуть недолго. — Тогда отпусти меня! — Если я тебя отпущу, ты увязнешь. — То есть, меня топить ты не хочешь? Спасибо, я глубоко тронут твоей заботой! — Бенджи, ну честное слово! Все не так плохо! Потерпи немного, и мы окажемся в тепле, будем пить глинтвейн у камина… Лютер мечтательно возвел глаза к небу. Странно, но шея даже не скрипнула, а вот вид звезд был поистине великолепен. Красота-то какая… — Мы будем глотать пули и пить собственную кровь, — категорично заявил Бенджи. Лютер остановился (все равно они не слишком далеко продвинулись) и заинтересованно взглянул на друга: — Неужели ты настолько ее боишься? — Безумно! — Данн сделал страшные глаза. Простреленную в районе предплечья левую руку он нежно прижимал к телу, баюкая многострадальную конечность, словно ребенка. — Бенджи, ну брось, — всплеснул руками Стикелл. — Это же Ильза. Наша Ильза. Она будет нам рада. — Она была бы нам рада, если бы мы ее предупредили! Прошлый раз тебя ничему не научил, да? Хотя, кого я спрашиваю — ты ведь не только машину утопил, но еще и оставил нас без средств связи! Опять! При упоминании «прошлого раза» Лютер невольно сморщился и красноречиво провел рукой по затылку. Бенджи триумфально щелкнул пальцами. — Ага, значит, все-таки помнишь! Вот скажи мне на милость, что тебе мешало цивилизованно позвонить в дверь? — Хватит заливать, — буркнул Лютер, вновь заключая рыжего в крепкие объятия, отчего тот издал нечто среднее между больным стоном и возмущенным кошачьим мявком. — Обещаю, что в этот раз я позвоню в дверь. — Она все равно нас убьет! — Заткнись! — Убьет. И сделает тыквы из наших голов. — Сейчас Рождество, а не Хэллоуин! — В мультике тоже Рождество было! — Бенджи, если ты не замолчишь, клянусь Богом, я тебя убью! — Обещаешь сделать это быстро? — в глазах Данна полоумным блеском сверкала неизбывная надежда. — Просто молчи, мать твою, и наслаждайся пейзажем. — О, ты заговорил как Ильза! Должно быть, мы и впрямь скоро доползем. — Бенджи!!! — Молчу-молчу. К его чести, Данн действительно замолчал и попытался оглядеться вокруг. Местность и вправду производила впечатление — лунный свет заставлял снег сверкать, а кроны вечнозеленых елей будто укрывали это место от всего мира. Бенджамин вздохнул горестно, осененный печальными думами — ситуация, в которую они влипли, как никогда более кстати, располагала к меланхолии. Бляяяять, как же холодно. В конце концов, он не выдержал: — Лютер. — Замолкни. — Лютер, — тоненько проныл Бенджи. — Лютер, мне, кажется, хуже. Я вижу звезды. — Ночь звездная, Бенджи. Конечно, ты видишь звезды. — Нет, я вижу какие-то не те звезды. Странные. Разноцветные. Лююююютер. — Данн, ради Бога… — Лютер, — в голосе Бенджамина отчетливо зазвенела мольба. — Лютер, оставь меня. Просто брось меня здесь умирать, дружище. — Ты не умрешь, — раздраженное бурчание доносилось до слуха Бенджи словно издалека. — Ты тащишь меня к Ильзе. Да мы оба сдохнем. Боже, это худшее Рождество в моей жизни! И почему она всегда выбирает для укрытия такую глууууушь?! — Бенджи, кажется, я вижу ее забор! — радостно проорал Стикелл, напрочь проигнорировав явные страдания своего друга. Данн вздохнул и смиренно повесил голову на грудь: — Ну все. Прощай, жизнь. Сия поистине фаталистическая ремарка, подействовала подобно заклинанию — Стикелл с треском споткнулся о незамеченную им ветку. К счастью, Бенджи (издав вопль вящего ужаса), успел откатиться в сторону и избежать страшной участи быть придавленным громадной тушей. Лютер же, со всего размаху грохнулся лицом в снег. Бенджи злорадно хихикнул и тут же застонал. — Я же говорил: мы сдохнем, — резюмировал Данн со странной ноткой радости в голосе. — Прекрати каркать, — Лютер поднялся и начал с чувством отплевываться. Ошметки снега угодили Бенджи на лоб. Тот даже не шевельнулся, видимо, смирившись со своей судьбой быть погребенным заживо. — Я не каркаю, я констатирую факт. — Прекрати, кому сказал! Нам надо всего лишь доползти до забора, мы почти дошли. — О нет, — Бенджи поерзал немного, пытаясь устроиться поудобнее, и в конце концов, подложил здоровую руку под голову. — Мне и тут хорошо. А там забор. Острый. — Ты совсем рехнулся? Это обычный штакетник! — Это Ильзин забор, и я не подойду к нему ближе, чем на сто метров! Как они все же дошли, Бенджамин помнил смутно. Кажется, в какой-то момент, Лютер попросту взвалил его на плечо, ну, а Данн, со своей стороны, отчего-то не воспротивился столь грубому обращению со своей раненой персоной. — Ой, Лютер, смотри. Дюна. Из снега. Снеговая дюна. — Это сугроб. — Я так и сказал. — Ты бредишь. — О, миледи, убейте меня! Разите меня, прошу, и покончим с этим! * Грохот. Звон. Треск. Звук удара. Это он упал? Или Лютер? Или он скатился с Лютера? Стоп, Лютер его уронил? Да, точно. Уронил. Божечки, больно-то каааак… Кажется, он был готов заплакать, но не успел — вселенский потоп жалости к себе был прерван возгласом безмерного удивления: — Ева?! — Лютер, — раз друг жив, то можно и поныть. — Лютер, ну ты человек вообще? Мне же боль… подожди, ты сказал — Ева?! — Привет, дядя Бенджи, — слова прозвучали отчего-то не совсем (а говоря точнее, совсем не) радушно. Бенджи боязливо сглотнул, но все же решился аккуратно оторвать голову от пола и взглянуть. На них укоризненно взирал ангелочек. Рыжий. Веснушчатый. Двенадцати лет от роду. Укачивающий на руках годовалого карапуза мужеского пола. Щеки ангела полыхали от праведного гнева, а в глазах плясали совершенно не ангельские на вид черти. Возмущенно сдув со лба медно-рыжую прядь, создание зло поинтересовалось: — А в дверь звонить вы не пробовали? Хоть раз? Ну, для разнообразия? Данн с трагическим апломбом шмякнулся лбом об пол и застонал: — Люююютер, ну я же просил, просил же! — Я забыл! — виновато простонал Лютер в ответ. — Зато навалиться на дверь всем своим весом и вынести ее к чертям, ты, очевидно, не забыл! — Ну убей меня теперь! — Не переживай, дядя Лютер, я знаю человека, который с удовольствием прикончит вас обоих. Нет, я знаю двух. Они вас поделят между собой. Бенджи сделал умоляющие глаза. Он был готов пасть ниц, если бы уже не лежал: — Ева, ну пожалуйста, я умоляю, спаси нас! — мученически воскликнул он. — Я готов всю оставшуюся жизнь поддаваться тебе в видеоиграх! Ева, которую, очевидно, все происходящее искренне забавляло, попыталась тактично спрятать рвущуюся с губ улыбку за макушкой брата. Ему, кстати, тоже было весело. До слез. В конце концов, херувим снизошел до милости и торжественно изрек: — Ладно, так и быть. Дядя Лютер, отнеси дядю Бенджи в гостиную, будь добр. Ты же помнишь, где гостиная, да? А я пока за аптечкой схожу. Сказано — сделано: царское тело с муками доставили на диван. Наконец избавившись от тяжкой ноши, Лютер, со вздохом огромного облегчения, повалился в соседнее кресло. Все действо сопровождалось безудержным детским хохотом — маленький Итан взирал на них из манежа, показывал на них крохотным пальчиком и смеялся во все горло. Словно решив ему подыграть, Бенджи издал преувеличенно громкий стон боли: — Я умирааааю. — Прекрати прикидываться Цезарем. Это всего лишь ранение мягких тканей. Рыжий открыл один глаз: — Ты не понимаешь, Лютер. Ты слишком толстокож. — А ты — прямо Спящая Красавица. — Хм, то есть я больше не Цезарь? — Ты — дебил. Со второго этажа до них донесся гомерический хохот: — Я скучала по вам, мальчики! — Мы тоже! — как по команде крикнули мальчики. Крикнули — и тут же замолчали, осененные внезапной догадкой. — Кстати говоря, — Лютер кашлянул, почесал в затылке и огляделся по сторонам, примечая взглядом рождественскую елку в углу и стол, накрытый праздничной скатертью, но без столовых приборов. — А где твои родители? Ева преувеличенно медленно спустилась по лестнице. В руках она держала аптечку, но по одному взгляду на ее лицо, Бенджи понял, что аптечка ему вряд ли понадобится. Почему-то захотелось крепко зажмуриться. — Вот блин… — растерянно произнесла Ева, проведя рукой по волосам. — Что? Лютер звучал не на шутку испуганным. Бенджи приоткрыл глаз на щелочку, чтобы убедиться и тут же вновь зажмурился. Мысль о том, что он категорически не хочет умирать, билась в черепной коробке панической птицей. — Они поехали за последними покупками для праздника. Вот только сейчас они, наверняка, сбегают не заплатив, а мама точно приложила на бегу парочку охранников… — П-почему? — пролепетал Стикелл. Бенджи зажмурился еще крепче и попытался вжаться в диван всем телом. — Потому что я послала сигнал тревоги, когда вы снесли дверь! Откуда мне было знать, что в дом ломитесь вы, а не какие-нибудь маньяки?! — Я тебя предупреждааал, — тоненьким фальцетом произнес Данн. — Все. Мы покойники, Лютер. Мы трууууупы. Стоило ему сказать это, как он тут же услышал: — Да, Бенджи, ты прав, — слова, произнесенные убийственно тихим голосом, заставили Бенджи всерьез задуматься о том, почему, ну почему же, он не умер гораздо раньше. — Вы оба — трупы. Данн набрал полную грудь воздуха и открыл глаза. Смерти надо смотреть в лицо, верно? Смерть же, в лице донельзя красивой, а также — донельзя разъяренной рыжеволосой женщины, становилась все ближе, приближаясь с беспощадно неотвратимой медлительностью, но путь ей внезапно преградила Ева, начав испуганно верещать: — Мама, ну не надо. Мамочка, пожалуйста, понимаешь, я просто подумала, что это какие-то грабители, но это оказались Бенджи с Лютером. Пожалуйста, мам, не убивай их, пусть даже они не умеют звонить в дверь! Сжалься, мамочка… — Да, мама, тьфу, Ильза, — сжалься, — выпалил Данн, стремительно подтягивая колени к животу и сворачиваясь клубком. Ильза остановилась. Посмотрела на Еву — взглядом, полным несоизмеримой нежности. Наклонилась и чмокнула ее в макушку, чтобы затем с легкостью приподнять над полом и отодвинуть в сторону. Брандт, тихо наблюдая за всем у порога, давился беззвучным хохотом. — Ты ранен? — вдруг поинтересовалась Фауст, вновь остановившись. Бенджи боязливо разодрал веки и утвердительно кивнул. Ильза подошла к нему вплотную, протягивая руку к подушке, что лежала у него под головой. — Ты не против? — спросила она ласково, осторожно укладывая его голову на оголившийся подлокотник. — Я сейчас верну. Бенджи против не был. Он был согласен на что угодно. На что угодно, но все же подскочил как ужаленный, когда Ильза развернулась, чтобы со всего размаху огреть подушкой Лютера. Стикелл крякнул от неожиданности, но так и не сумел ничего сделать — за первым ударом тут же последовал второй. И третий. И четвертый. И пятый. После Бенджи сбился со счета. В какой-то момент Брандт сполз по стенке на пол, давясь истерикой и слезами, а Ильза, меж тем, все продолжала отводить душу. Наконец, видимо, окончательно вымотавшись, Фауст выпустила подушку из рук. — В следующий раз, — слова вырывались из нее с натужным свистом, но это ничуть не мешало им звучать угрожающе, — в следующий раз, идиоты хреновы, просто звоните в дверь! Иначе я вас точно убью! — А я помогу, — поддакнул Уилл, утирая слезы из уголков глаз. Ева тихонечко подошла к матери и осторожно обняла ее со спины: — Полегчало, мамочка? — Уфффф, — красноречиво выдохнула Ильза, тем самым эффектно сдув угодившую ей на лоб прядку. — Знаешь, я бы с удовольствием продолжила, но боюсь, что в таком в случае, твой брат попросту лопнет от смеха. А я совершенно не горю желанием рисковать его жизнью. В подтверждение ее словам, Итан все продолжал заливисто хохотать. Он верещал так сильно, что в итоге повалился на спину, раскинув в стороны маленькие ручки и ножки. Плечи Уилла подрагивали в унисон его истерике. Бенджи безгласно прыснул от удовольствия и распрямился, переворачиваясь обратно на спину. Подушку ему так и не вернули, но это было совершенно не важно. — Да, ребята. Это, без сомнения, самое лучшее Рождество в моей жизни. А ты что скажешь, а, Лютер? По какой-то неведомой ему причине, Лютер вовсе не спешил с ним согласиться.