Мираша

      – Ты городской? — удивленно переспросил Витька. Большие серые глаза с удивлением вылупились на меня из-за небольшого заборчика, где он прятался от младших ребят.       – Ага.       – А че вдруг ты переехал?       – Маме тяжело было растить нас в большом городе, и мы переехали к бабке.       – А-а-а… А папа?       Я фыркнул.       – Нету папы.       Папа нас оставил, не дождавшись моей младшей сестры. Я уже взрослый, я понимаю. В фильмах часто такое показывают. И бабка ещё добавляет: «Они не сошлись характерами, Андрюшка. У взрослых такое бывает». Не знаю, какими там характерами они не сошлись, но жили мы раньше очень дружно. Бр-р-р, даже думать не хочу.       – Я иду иска-ать!       Машка, наша соседка с первого этажа, отряхнула платьице в цветочек и побежала к качелям. За широкой рамой перекладин спряталась Маришка, и теперь, хихикая, пыталась втиснуться так, чтобы быть незаметной. Особо у неё это не получалось, но я как старший брат только молчал: нечего младшим игру прерывать.       – И как вы теперь? — снова зашептал Витька, сдвигаясь прямо за меня. Только вихрастая макушка и торчала.       – Живем у бабки. С Маришкой в школу ходим на соседней улице, мама в магазине рядом работает. Не может пока работу по профессии найти.       – Поня-ятно.       Во дворе нас было пятеро: я, пятиклассник, Витька-третьеклассник, и первоклашки Маришка, Машка и Семён, серьёзный насупленный мальчишка со сломанным носом. Говорит, что упал, но все знают, что это он в школе зарвался. Зато меньше умничать будет. Сегодня было воскресение, середина мая, и бабка выслала меня выгулять сестру.       – Нечего вам дома тухнуть!       – А чего сама не пойдёшь с ней погулять? Ты же тоже вечно дома сидишь, — пробурчал я из-за страниц книги.       – Я — больная женщина! И почему ты старшим перечишь? Иди давай!       Вот так мы и оказались на улице.       Хлопнула дверь подъезда. Я оглянулся. Витька тоже зашуршал, оборачиваясь.       – Ой, это же тетя Мираша! — воскликнул он, вскочив на ноги, — Тетя Мираша! — и замахал со всей силы рукой над головой.       У двери стояла женщина. Чуть постарше моей мамы, но почему-то так думать не хотелось, а уж тем более звать ее «тетей». Возможно из-за ее по-детски распахнутых глаз и широкой улыбки. Она тоже махнула рукой и быстрым шагом добралась до нас.       – Решили выгуляться? — голос у неё оказался мягкий, певучий, и взгляд лукавый.       – Ага! А вы куда? За нитками?       – Не угадал. Я за красками, — захихикала она.       – Тетя Мираша — художница, — пояснил для меня Витька, восторженно улыбаясь, — Видел бы ты, как она рисует! — и блаженно зажмурился, будто съел банку мороженого.       Я старался не слишком сильно показывать своё любопытство, разглядывая женщину и переводя с неё взгляд на знакомого. Мираша в свою очередь тоже меня разглядывала, по-птичьи наклонив голову на бок. Щурилась, задумчиво вытягивала губы.       – Я тебя не припомню. Ты недавно сюда приехал? — наконец поинтересовалась она.       – Ага. С сестрой и мамой. У бабки живём.       Она оглядела уже бегающих по площадке младших ребят, снова прищурилась.       – Вот та девочка твоя сестра, да? Милый ребёнок, — выражение ее лица вроде не сильно изменилось, но взгляд и улыбка для меня внезапно стали ласковыми, даже немного грустными. Указала рукой она как раз на Маришку, уже любопытно смотрящую вместе с другими ребятами на нее и на нас с Витькой за компанию. Я удивлённо кивнул.       – А как вы догадались? Мы ведь даже не похожи!       – У вас глаза одинаково блестят. Только у тебя обида глушит этот блеск.       Я уже и вовсе недоуменно на неё посмотрел. Блеск в глазах? Обида? О чем вы? — хотел я спросить, но она уже закинула сумку на плечо, заткнула уши наушниками и быстрым широким шагом пошла прочь со двора, к главной улице. А наша компания проводила ее взглядами.       Витька возбужденно затоптался на месте:       – Скажи же — она прикольная! — чуть не запищал он, глядя вслед ногам в голубых джинсовых кедах и длинной расписной юбке, скрывшимся за торцом дома.       Меня хватило только на ошарашенный кивок. Встреча с ещё одной, даже неожиданной соседкой потрясла меня на весь день, и я думал о ее словах до самого сна. Хотя, наверное, даже во сне думал, оттого и такой невыспавшийся был.       Бабка утром приготовила нам троим завтрак, села есть сама.       Бабка моя, кстати, человек не то чтобы плохой, все соседи ее любят, часто в гости ходят. Но мне она кажется... Неприятной. Она была хранителем всего застарелого: как вещей, так и обычаев. Можно было порыться в шкафу и, к примеру, рядом с чистыми футболками моей сестры найти какую-нибудь распашонку еще прабабки. Я бы не удивился, если бы такое произошло.       Мама с Мариной обсуждали планы на сегодня — сестренка вроде отпрашивалась в гости к кому-то из одноклассниц — я же только задумчиво жевался. В конечном итоге решил-таки спросить.       – Ба, ты ведь тут давно живешь?       Бабка подозрительно на меня покосилась.       – Да. А что?       – А Мираша… В смысле тетя Мира, она… Ты ее знаешь?       Бабка удивленно оглядела меня, как-то нахмурилась, уткнулась взглядом в тарелку.       – Самые старые говорят, что она всегда тут жила. Уезжала на несколько лет учиться, но потом вернулась. Работает сейчас учителем в школе искусств напротив. Но она… какая-то не такая.       – Это я и сам заметил.       – Ты видел ее? — переспросила она, — Я бы не советовала тебе с ней общаться. Она, конечно, женщина очень хорошая, с детьми прекрасно ладит, но иногда она ведёт себя совсем как ребёнок: вприпрыжку по улице может побежать, на Новый год становится среди детей первой заводилой в хороводе.       Осекшись, она замолчала, задумчиво нахмурив и без того часто хмурые брови. Мы с сестрёнкой переглянулись, я скосил глаза на маму — она, как ни в чем ни бывало, доела свою порцию, помыла за всеми нами посуду и погнала всех одеваться.       – То есть, Зинаида Витальевна знала Мирашу ещё ребёнком? — энергично зажевался Витька, поблескивая глазами. Встретились мы с ним на переменке в общей столовой.       – Угу, видимо так.       – А что ж ты тогда не спросил, какая она была? Это ведь так интересно!       – Да ну, — фыркнул я, — нашёл, чем интересоваться, — быстро допив чай и сгрудив посуду на уборочный стол, я вышел из столовой.       Пф, соседка как соседка, ничего в ней особенного.

***

      Был очередной будний день. Мне нужно было прийти в школу пораньше, поэтому, когда я выскочил из подъезда под скрип петель старой деревянной двери, на улице ещё никого не было. Не считая тёток с метелками.       Утро было безоблачным, солнце уже почти вылезло из-за горизонта. Было тепло, и незадачливый легкий ветерок доносил весенний запах распускающихся листьев и остаточной влажности. И звуки. Чириканье ранних пташек и карканье проснувшихся ворон, мяуканье кошек в подвале.       И голос.       Я удивился. Кто это? Что это?       Песня. А кто поёт? Я начал озираться, так и не сойдя с крыльца. Поднял голову вверх и замер, во все глаза смотря на Мирашу. Оказывается, она живет напротив! И встаёт удивительно рано! Женщина стояла на балконе, облокотившись об подоконник. Ветерок трепал прядки ее русых волос, выпавших из краба на затылке, рот чуть заметно открывался, исторгая из себя тихие, но красивые звуки какой-то иноязычной песни. Отличить получилось несколько английских, японских и французских, а ещё, если я правильно расслышал, была какая-то смесь звуков, не относящихся ни к одному существующему языку. Вот это да.       У Мираши было такое умиротворенное лицо, что я не решился звать ее, тихо сбежал под балконы и скрылся на дорожке между кустов — самому короткому пути до школы.       – Она ещё и поёт? — обрадовалась Нина. Она в соседнем доме живет и учится со мной в одном классе, — Вот класс! Интересно, а играть на инструментах она умеет?       – Наверное, — пожал я плечами.       Уроки наконец кончились, и мы нестройной компанией шли домой. Маришка и Семён убежали немного вперёд, за ними пошёл Витя; вернулись они вместе с довольнейшими лицами.       – Вы чего?       – Там Мираша с кем-то идёт! И они смеются!       Мы быстро побежали вперёд. Спрятались за углом дома и выглянули. Я хихикнул: Мираша воодушевлённо размахивала руками, что-то рассказывая стоящим напротив неё мужчине и женщине. Мужчина был высокий, Нинка где-то под боком пискнула, что симпатичный; он покровительственно усмехался, хотя почти через секунду начал жаркий спор и тоже стал размахивать руками и напускно злиться, а потом вообще принялся тыкать пальцем Мираше в живот, а она в ответ отмахиваться руками. Женщина рядом, черноволосая и как будто черноглазая, усмехалась через полуприкрытые глаза, смеялась в ладонь, что-то неслышно говорила.       А потом к ним присоединились ещё двое: полноватый низкий мужичок пристроился к подруге Мираши, стройная девушка со светло-русыми длинными волосами пихнула в бок ее друга, и они впятером куда-то пошли.       Сестренка потыкала меня пальчиком:       – А у тети Мираши что, мужа нет?       Я удивленно покосился на неё.       – С чего ты так решила?       – Ну, у тех четверых были кольца, как у мамы с папой были, а у Мираши нет. И никто ведь не подошёл к ней?       Я переглянулся с остальными ребятами. Маша погрустнела, Сёма засопел сломанным носом, Витя с Ниной провожали непонятными взглядами уходящих людей. Мираша продолжала энергично артикулировать и двигаться, заставляя своих спутников смеяться громко и задорно.       – Бедная Мираша, она же совсем одна.       – Ага…       Вылезли из укрытия мы только тогда, когда компания скрылась за поворотом. В задумчивости разошлись по домам. Мы с Мариной так же задумчиво поели, сделали уроки и заснули.       И спустя две недели я понял, что Мираша даже вовсе и не одна. Так к ней приезжали семья с двумя подростками, девочкой и мальчиком, довольно взрослыми. Они оба чуть не с визгами повисли на Мире, возбужденно принялись ей что-то рассказывать, а она со счастливой улыбкой кивала и хихикала. Обняла мужчину, обнялась с женщиной, худое лицо которой обрамляли пышные и длинные дреды. Мужчина громко и задорно смеялся, что-то говоря, хихикала, как маленькая девочка, женщина. Тетя Мираша, тоже рассмеявшись, открыла дверь в подъезд перед гостями и впустила всех внутрь. На улице темнело, и в ее квартире включился мягкий персиковый свет, затенённый какими-то легкими шторами.       В другой день, снова вытащив сестренку на вечернюю прогулку, я заметил Мирашу на ее балконе с каким-то старым мужчиной. «Может, это ее папа?» — захлопала глазами Марина.       – Больше уж на деда похож, — буркнул я.       У мужчины лукаво и ласково, прямо как и у Мираши во время нашей первой встречи, сверкали светлые глаза. Седые побритые волосы чуть топорщились, и глубокие морщины прорезали будто усталое лицо. Мирашка с ним была задумчивой, серьезно смотрела прямо в глаза и молчаливо кивала на определённые фразы. Заметив мой пристальный взгляд, она скосила глаза, показала мне язык и довольно ухмыльнулась. Я опешил. Дед засмеялся, и вместе они скрылись в глубине квартиры. Оттуда потом громко запели два голоса, немного нестройно и по-русски.       В другой раз, уже в середине лета, я снова увидел ее в окружении друзей. Подобрался, подошёл наконец поздороваться. Нинка с Витькой увязались за мной.       – Здрасьте, теть Мираша.       Старшая троица обернулась, двое незнакомых нам взрослых переглянулись и усмехнулись в сторону подруги.       – Здарова, малышня, — ухмыльнулась Мирашка, — как каникулы проходят?       – Здорово! А вы присоединитесь к нам? — Витька показал на мяч, — Мы хотели в «горячую картошку» поиграть!       У Мирашки загорелись глаза. Она открыла рот, чтобы ответить, но почему-то внезапно смущенно склонила голову. Подумала о чем-то, помолчала, потом цапнула мужчину за руку и потащила за ограждение дворика.       – Ну и? Чего встали? Мы играть-то идём? — окрикнула она нас. Женщина рядом с нами весело фыркнула, уселась на скамейку у ограждения. Витька с Ниной весело переглянулись и бросились к двум уже начавшим играть взрослым. Я же присел рядом с черноволосой женщиной.       – А ты почему не идёшь играть? — покосилась она на меня.       – Я уже взрослый, — пробурчал я.       – А они? — она махнула рукой на Мирашу и ее друга. Я смутился.       – Ну… Они…       – Если они хотят — они играют. И дело тут не в гордости или каком-то правиле, — она щелкнула меня по носу и вытолкнула вперёд со скамейки, я только ноги выставить успел.       – При чем тут..?       – Представь, что ты ребёнок и пойди играть.       – Андрюха, иди сюда! — взвизгнул Витька. Мячик отскочил от его плеча, и он на публику начал вещать об ошпаренном плече, вскидывая руку к небу и стеная.       Нинка тоже призывно махнула ладонью, пасуя мяч мужчине. Мяч прилетел ему в лицо. Мираша заливисто рассмеялась, схватившись за живот и стуча ладонью по бедру. Я тоже прыснул и, смутившись, побежал к ним. Почему бы и не поиграть, верно?

***

      Уже в начале осени я заметил новую черту в своей соседке. Мы возвращались с первых уроков, по небольшим лужам стучал небольшой прохладный дождик. Я с сестрой спрятался под нашим семейным чёрным зонтом, который папа случайно оставил, когда уходил, да так и не забрал. Под ним было тепло и сухо, сестренка доверчиво сжимала мою ладонь.       У продуктового супермаркета я заметил ее, Мирашу, под огромным радужным зонтом. Выставив ладонь под дождь, она с мягкой, еле заметной улыбкой наблюдала за брызгами капель. Осторожно высунувшись, она с удовольствием подставила лицо воде, довольно улыбнулась.       – Мира! — окрикнула ее какая-то женщина на выходе из магазина.       И тут-то и произошла перемена. Мираша, счастливая, будто ребёнок, вдруг превратилась в строгую, апатичную статую. Твёрдо пройдя до навеса, она дождалась, пока тетка сухими пальцами вцепится ей в предплечье, забрала тугой пакет и чинно, прямо глядя перед собой и брезгливо обходя лужи, пошла к дому. Мы, удивленные резкой переменой, аккуратно засеменили следом, пятками шлепая по разбухшей земле.       Дома у неё было тихо. Ни звука ни доносилось. Иногда прорывались строгие громкие фразы, но они тут же тухли в мрачной тишине. Тетку ту вскоре забрала женщина с дредами. Мираша, выглянув на прощанье в окно, наглухо все закрыла и в странной, пугающей для неё тишине пропала на весь вечер, до самой ночи.       Бабка моя рассказала в тот же вечер о ее семье: о тетке с сухими пальцами, маме Мираши, о старике с глубокими морщинами, ее отце, и женщине с дредами, оказавшейся ее старшей сестрой; рассказала и о двух ее лучших друзьях-одноклассниках, с которыми мы играли в «картошку». Я задумчиво покачал головой.       – А замуж она что, не вышла? — наивно спросила за столом Марина.       – Нет. Но у неё ещё все впереди, успеет.       На этом я и собирался успокоиться в расспросах. Но истинно-верные ответы я получил только в начале октября.       Мы с Витькой возвращались домой вдвоём. Марина ушла раньше, Нинка сбежала к подружке. Небо было хмурым, грозилось разразиться дождем. Мы старались сильно не болтать, а быстро семенить ногами, чтобы успеть дойти до дома до начала грозы.       И не успели. А ещё я забыл ключи, поэтому остался мокрым стоять на улице. Витька сбежал к себе в соседний дом, наверное, уже греется в пледе и с горячим чаем.       Мои рубашка и легкая ветровка промокли, хоть отжимай, волосы слиплись, и было жутко от сверкающей то тут, то там грозы и холодно от дующего иногда ветерка. Прижавшись к сухой стене, я прикрыл глаза. Бабка должна прийти через часик, она-то двери и откроет.       – Ох, ты чего же тут? — раздался обеспокоенный голос над головой. Меня кто-то обхватил за плечи и потащил на мой этаж. Странно, дверь не та…       – Раздевайся! Я сейчас тёплые вещи достану и чай вскипячу. Не хватало ещё, чтобы ты простыл! — полетела ураганчиком по квартире Мираша. Ее радужный зонтик остался стоять в коридоре, образовав лужу на полу. Я нахмурился — что я тут делаю?       – Давай-давай! — она усадила меня на тумбу, стянула кроссовки и куртку, дала стопку пушистой одежды и впихнула в ванную. В стопке ещё было полотенце. Вытеревшись и одевшись в вещи, чуть великоватые мне, я тихо зашёл на кухню.       Она была уютной, как я и представлял. Полумрак от туч, мягкий свет от ночника над кухонным столом. Бурление воды в чайнике, стук ножа об доску. Мираша стянула волосы в хвост, бегала по помещению, расставляя чашки, подталкивая меня к объемному дивану и тёплому ворсистому пледу, разливая кипяток, ставя тарелки с хлебом, куриной ветчиной и сыром, и торопливо говорила:       – Так, надо ещё сахар. А он пьёт с сахаром? Ты с сахаром пьёшь? — обратилась она ко мне и, не дождавшись кивка из-под пледа, вытащила сахарницу, – А чай? Надо заварить со смородиной. Или с земляникой? А может чабрец? Или яблоки? Что ты хочешь? — и опять завертелась, вытаскивая сушеную землянику и листочки мяты и приправляя их чёрным чаем.       Я сонно щурился. Тёплый вязаный свитер, шерстяные носки, толстые леггинсы и пушистый плед быстро меня согрели, мокрые волосы обсохли, а неожиданно приятные запахи разморили.       – Прости, я не приготовила ничего, не ожидала гостей, — извиняясь и краснея, произнесла Мираша, плюхаясь рядом на диван, — Давай, попей сейчас чаю, потом дождёмся, как обсохнет твоя одежда и пойдёшь к себе.       – Бабка…       – Ах, Зинаида Витальевна… Да, когда она дома будет? Через час? Хорошо, я зайду к вам, попрошу сухую одежду. Эта уж пусть сохнет.       Я заторможенно кивнул, отпивая из объемной кружки. Вкусно… и так тепло. Я даже зажмурился.       – Все хорошо? — Мираша приложила ладонь к моему лбу, проверила температуру.       – Д-да, спасибо.       Мы замолчали, тихо отпивая чай и надкусывая бутерброды. Я бросил себе две ложечки сахара в чай, перевёл лениво глаза на соседку: как-то смущенно она засыпала в огромную кружку сразу пять ложек сахара, дёргано помешала напиток; спина у Мираши была почему-то напряжена, глаза бегали из угла в угол.       – А у вас все хорошо?       – У меня? — вздрогнула она, — Да, все хорошо. Просто я не привыкла принимать гостей.       – А ваши друзья и родственники?       Она нервно хихикнула.       – Друзья и родственники — другое дело. Они меня знают, я их знаю — нет нужды строить из себя хорошую хозяйку. Хотя, — задумчиво пожевалась она, — это лишь мысли. Мне стоит быть такой, какая я есть, а не пытаться казаться, верно? — она напряжённо улыбнулась.       Я поморгал, очнувшись. О чем она только что сказала?       – Наверное?       – Вот и я так думаю. Но, знаешь, эго все равно часто берет верх, загоняет меня в какие-то страхи. Говорит: «Если ты этого не сделаешь, то все будут считать, что ты плохая», и все в таком духе. У тебя было такое?       Я снова захлопал глазами.       – Ох, э-эм… — она снова напряглась, заволновалась, — Я говорю непонятные вещи, да?       – Немного, — вышло несколько удивленно. Сонливость отошла на задний план, и я теперь с любопытством оглядывал соседку.       – Ну, знаешь, как бы это объяснить… — зажевала она губу, — В человеке есть две составляющие: душа и эго. Душа, — ткнула она мне в грудь, — это настоящий ты, а эго, — теперь палец указал на лоб, — это мысли, которые не дают тебе быть самим собой, ненужные размышления о том, что нас такими могут не принять; это страхи, комплексы, гордыня. Та же обида, — она обеспокоенно посмотрела на меня, — Это из-за твоего отца? — я, подумав, кивнул, — Понятно. Я хочу быть самой собой, но от эго не избавиться, и оно иногда о себе напоминает, — она улыбнулась мягко, смотря при этом с сомнением, понял ли я. Я осторожно кивнул.       Мы снова замолчали. Я продолжал осматривать Мирашу, сама же она с прикрытыми глазами откинулась на мягкую спинку дивана, оставив недопитый чай на кофейном столике.       – Теть Мираш? — позвал я, женщина приоткрыла удивленно глаз, — А где ваш муж?       Мираша открыла уже второй глаз, задумчиво на меня посмотрела, с сомнением оглядела руки и кухню.       – А с чего ты взял, что он у меня вообще есть? — снова перевела она глаза на меня.       – Ну, — я стушевался, — бабка мне вообще-то говорила, что вы не замужем, но у ваших друзей есть семьи, а у вас… Как же вы? Это же… неправильно?       И тут же мне в лоб прилетел щелчок. Соседка улыбалась уголком рта, будто говоря: «Ну и глупость же ты сказал, приятель!»       – У меня есть семья. Не кровная и не оформленная в документах, но есть.       – Но я же про…       – Вот я про это и говорю. Нет, конечно, папа в моем свидетельстве о рождении записан, родная сестра тоже есть, но ещё у меня есть мои друзья. Мне этого хватает.       – А ваша мама?       Женщина нахмурилась.       – Моя мама — не близкий для меня человек. Она пытается выполнить возложенный на неё долг, чтобы перед смертью самой себе сказать: «Я была хорошей мамой, и я делала лучшее для своих детей», хотя что в ее понятии «лучше», то для нас с сестрой было почти всегда «не очень».       – Да как вы…!       – Не пытайся мне лекции читать. Я считаю, что родители прежде всего должны стать друзьями для своих детей, а потом уже все остальное.       – Почему?       – Потому что именно друзья любят нас бескорыстно и знают о нас абсолютно все. Вторая половинка — примесь влечения, родственники — примесь данности. Кстати, ты знал, что самые крепкие браки изначально построены на дружбе?       Я покраснел. Не очень-то я понимал то, о чем говорит Мирашка.       – А как же муж? А дети? Вы же ровесница моей мамы, возможно, я бы мог сейчас общаться с вашими детьми…       Ее улыбка вернулась, но стала грустной. Ладонь, тёплая и мягкая, погладила меня по макушке.       – А детей мне и в школе хватает. А муж… Нет, видимо, подходящего. Или подходящий не видит во мне нужную, — напускно серьезно потёрла она подбородок в раздумье.       – То есть?       Теперь улыбка ее стала загадочной, мечтательной.       – Есть такой фанатский термин как «соулмейт». Его слишком утрировали, но и в жизни настоящей он существует. Где-то среди миллиардов людей есть один, с которым тебе будет наиболее комфортно, которого ты будешь любить без ярлыков. Если ты его встретишь, то не забудешь уже никогда. Он может как стать лучшим другом, так и человеком, с которым ты разделишь свою жизнь.       Я отхлебнул остывший чай:       – А вы нашли такого человека?       Она лукаво прищурилась:       – Нашла. Но я не скажу, кто это, — захихикала Мираша, — это секрет.       Я задумался. Мираша же ухватилась за очередной бутерброд. Щеки у неё раскраснелись, сама она была настолько довольной, что самому сдержать улыбку не получалось. Ну вылитый ребёнок.       Допив свой чай, она отставила кружку, включила на стареньком телевизоре какой-то диснеевский мультфильм(если я не ошибся, то «В поисках Немо»), и пошла к бабке.       С того дня соседку я видел постольку-поскольку, не разговаривал почти с ней, да и семью ее я не видел больше.       Полетели года. Я отучился в школе и уехал обратно в город, в котором родился. Все друзья — Витька, Нина, Семён и Машка — остались в городочке. И многое я вспоминал, сидя в одинокой квартире многомиллионника: и запах чая с земляникой и мятой, и персиковые лампы ночника, лукавые зеленые глаза и мечтательную улыбку самого странного, но интересного своими мыслями человека.       Летом я вернулся в городок. И, будто бы случайно, во дворе сидела соседка. Лицо прорезали небольшие морщинки у уголков рта и глаз. Она была в знакомых мне уже длинной расписной юбке, кроссовках и с длинным русым, чуть поседевшим хвостом. Подсев к ней, я вгляделся в ребят, играющих во дворе: Витя, уже подросший, учил малышню играм с мячом.       – Теть Мираш, — позвал я, — расскажите ещё что-нибудь.       Женщина, ухмыльнувшись довольно, перевела на меня прищуренные глаза.       – И на чем же мы остановились?