Папенькин сынок

Заросли скрывали низинку, по ней протекал немного вздувшийся от ночного дождя ручеек от силы метра три шириной. А через него было перекинуто бревно. По нему и направилась вглубь леса Лида. Решила отойти подальше и прищучить богатенького папенькиного сыночка как следует? Ну-ну. Свидетели нам точно не нужны. На мокром бревнышке ей не удалось сохранить горделивую поступь. Размахивала руками, что заполошная курица крыльями, в попытках сохранить равновесие. Да уж. Над ловкостью и координацией еще предстоит работать и работать. Но в ее возрасте ей светят только любительские клубы с бешеной оплатой за банальную физкультуру, слегка окрашенную заветной мечтой «одним махом — семерых побивахом». А возможно, именно в таком клубе её головку и напичкали опасными заблуждениями. Ну что ж. Лучше пусть просветит ее он, чем феминисточка доведет до белого каления того, кто жалеть её точно не будет. Он не счел нужным притворяться дальше — за пару секунд преодолел смехотворную преграду и подцепил ногой вдавленное в грязь бревно. Отшвырнул на тот берег, с которого прибыл. Зловеще усмехнулся, глядя в расширившиеся черные глаза. Если бы она хоть чисто по-женски испугалась: все-таки ей только что продемонстрировал явно недобрые намерения мужик, выше ее на голову и принадлежащий к миру, который славится своей безнаказанностью. Но нет. Ни тени разума на неказистой физиономии, искаженной высокомерным недоумением. — Совсем оборзел, недоносок? — грозное шипение и вот уже в лицо Александра летит кулачок, затянутый в крутую «выживальщицкую» перчатку. Небось, кучу бабок за этот бренд отвалила. Ну все. Игры закончились. Он играючи скрутил её, зажал ладонью рот, хотя шум воды в ручье и расстояние оставляло мало шансов, что крики будут услышаны в лагере, и поволок еще дальше в лес. Она пробовала пинаться, вырываться, кусаться. Не, не получилось. Почему-то. И вдруг он резко отпустил её, толкнув в центр небольшой полянки. На ней они с Лицедеем в прошлый приезд неплохо поели черники и нарвали целый котелок, чтобы угостить народ с курсов. Эх, жаль, что такое шикарное место теперь призвано сослужить добрую, но жестокую службу. Лида упала на колени, но тут же вскочила знаменитым прыжком, каким положено вскакивать супергероям. Правда, пока она наклонялась вперед, отводила руки назад, размахивалась, он бы успел… многое, что успел бы. Например, перебить ребром стопы слабо защищенный мышечным корсетом позвоночник — деваха явно предпочитала качать руки в ущерб развитию остальных мышц. Как можно девушке… позвоночник… перебить? Да что он за зверь?! Ну, а чё? Лида же сейчас все еще в виртуальной реальности собственного воображения. А в компьютерных играх и фильмах еще и не то увидишь. Она опять бросилась на него, целя ногой по самому дорого… По яйцам, да. — Так, значит, ты притворялся? Сука! И вновь попалась на один из немногих приемов, которые Александр мог провести даже почти в полной отключке, даже на неплохом бойце, даже из крайне невыгодного положения. Меньше знаешь — больше времени на чистку того, чему доверяешь. На этот же прием попался и Гораций. На него попадались почти все, с кем частенько доводилось сходиться в спарринге. От амбидекстера с ведущей левой почти нет способа защититься. Он принялся медленно задирать ей руку выше, заставляя сгибаться. Ниже, еще, ниже, пока её довольно массивный нос, усыпанный темными широкими веснушками и угрями, не коснулся его ботинка. Он зловеще хмыкнул, унизительно стер её засопевшим носиком грязь с носка. И опять отпустил-оттолкнул, вновь так, что она улетела на середину полянки на колени. На этот раз она поднималась осторожно, сначала повернувшись к нему лицом и уже не думая бросаться, как на амбразуру. Превосходство испарилось, злоба сменилась растерянностью и страхом. Наконец-то. Он сложил руки на груди и, издевательски ухмыляясь, молча наблюдал за процессом осознания действительности. Дошло? Тогда пора заканчивать урок. Не-а. Размечтался. Не дошло. Она сделала еще одну попытку. Хотела выхватить нож — лихо, как в боевиках. Но пока нащупала ножны, пока перетащила их со спины на живот, пока расстегнула… Охо-хо… Охо-хонюшки… Он отошел на пару шагов, расслабленно прислонился спиной к сосне. Зевнул. — Брось каку. Порежешься. Ну как не спровоцировать, ну грех же, раз сама выпрашивает испить всю горькую настойку до последней капли. Из её ротика полилась такая грязь, какую и на позициях не часто услышишь. Меньше чем за полминуты ему припомнили всё: происхождение, все грехи богатых сволочей за последние пару тысячелетий. И его собственный: его грязные трусы и носки из бельевой корзины в ванной пришлось стирать ей. — А потом я их раскромсала на кусочки! Вот этим ножом! И сейчас так же раскромсаю и тебя! Он малость обалдел. Нихуя ж себе… Ну ладно, классовая ненависть — понятно, но это уже клиника. Наконец, она размахнулась. Через пару мгновений нож оказался в руке Александра. Нет, он не стал выбивать ногой эффектно и красиво — не хватало еще сломать дуре пальцы. И вот она вновь стоит в пикантной позе — задницей кверху, носом почти упираясь в раскисшую землю. С начала разборок прошло от силы минуты три. Дав ей еще секунд двадцать вволю подавиться соплями и слезами, полупроглоченными проклятиями и отборным матом, он перехватил её за волосы, огляделся: как бы Кристина не притащилась выручать служанку. Невестушка явно что-то заподозрила. Но если до этого момента все выглядело гадко, но все еще вполне невинно, то теперь наступила завершающая стадия воспитательного процесса, которую Кристе видеть не нужно было ни в коем случае. Впрочем, Ангел, похоже, как всегда поняла его с одного взгляда: свидетелей предстоящих весьма неприятных деяний не наблюдалось. Неприятных для обеих сторон. Это ж тебе не доброе старое БДСМ. Ну, ок. Приступим. ______________________ Он лапал ее механически, словно обыскивал очередного орка, с той лишь разницей, что приходилось удерживать девицу так, чтобы она, захлёбываясь ужасом, не повредила свой уже немного подрастянутый плечевой сустав окончательно. Вывихи нам ни к чему. А ей еще машину вести. Заодно проверил карманы: ключи от машины, паспорт, немного денег. Ок. Собственно, лапать там было особо не за что: сухая, неравномерно накачанная фигурка, плоские грудь и задница, короткая шея и ноги. Не красавица, в отличие от её сдобной миловидной сестренки. Он плотоядно ухмылялся, проводил языком по губе, поворачивая ее заплаканное лицо к себе, чтобы она не пропустила ни единой секунды спектакля. Засунул грязные, перемазанные пальцы ей в рот, захватил язык. — Будешь орать — вырву с корнем! Она захрипела, давясь, её чуть не стошнило. Он вытер пальцы о ее волосы и лицо. Стянул с нее ремень, прикрутил её к высокому, ощерившемуся расщепом пню, заставив перегнуться через поваленный полусгнивший ствол всё в той же унизительной позе. Грубыми пинками, следя, однако, чтобы не остались синяки, заставил её расставить ноги пошире и медленно, очень ме-е-едленно принялся стягивать с неё модные, тоже дорогущего выживальщицкого бренда, штаны, расцветки «цифровая флора». Потом вдруг бросил это занятие, не дотянув и до середины судорожно поджавшихся ягодиц, зажег маньячный огонь в глазах, оскалился и принялся вылизывать ухо. Её нож со зверским выражением, на мгновение исказившим глумливую физиономию, он чуть раньше резко воткнул в дерево прямо возле её щеки, а теперь, оторвавшись от соленого (тьфу, ты) потного уха, вытащил свой. От нее вскоре остро завоняло потом и отчаянием. Она уже не то что рыдать не могла — мелко тряслась от ужаса, зрачок затопил радужку, неотрывно следя за хорошо тренированными подвижными мускулами его выразительного лица. О, смотри, девонька, смотри, смотри внимательно. — Хочешь узнать, что делают с бабами, попавшими в плен? Он неотвратимо начал приближать острие лезвия к её глазу, всё сильнее продавливая роль съехавшего с катушек маньяка. Она, подвывая, пыталась отклонить голову со смертоносного пути, но он удерживал её за рассыпавшиеся волосы, постепенно сокращая расстояние. — Я покажу… И ты знаешь, что ничего мне за это не будет, не так ли? Сейчас я выколю тебе правый глазик, чтобы ты никогда не смогла стрелять… Не бойся, не до конца, только чуть надрежу… Но и этого хватит. А потом… Её затрясло так, что он понял, что дальше жать нельзя: еще немного и она либо съедет в обоморок, либо обмочится. Он убрал нож, развязал ей руки, натянул штаны с трусами и потащил к рукаву ручья. Уже не грубо, но решительно, заставил встать на колени. Стянул зубами перчатку со своей руки и принялся умывать её ледяной водой. Дал пару пощечин, потом еще раз умыл. — Всё. Не трону я тебя больше. Я передумал. Не хочу огорчать невесту. Бля… Успокоил, называется: от этой фразы и от его, вполне себе благожелательной улыбки, она вдруг дернулась вбок и начала обмякать, едва не свалившись прямо в ручей. Ну вот. Психолог гребаный. Что ни говори, а всё же бабы, пока еще не искалеченные войной, есть бабы. Пусть даже и все из себя супер-пупер милитари. Попадаются, конечно, совсем уж ****утые экземпляры, но для этой, похоже, всё еще оставалась надежда, что этот спектакль навсегда отобьет у нее охоту к военным игрушечкам. Пришлось применить к ней пару чуть более зверских методов приведения в сознание и разум. Не обмочилась? Нет. Ну и славно. Уже хорошо. Он напоил её давно остывшим, но очень крепким приторно-сладким кофе из фляжки для коньяка, которую всегда брал с собой на выезды. Наконец её взгляд стал осмысленным, нервный озноб сменился крупной дрожью от холода — одежда промокла, облепила грязной коростой начавшее замерзать тело. — Встала и пошла. — Он резко поднял её на ноги, протащил мимо места недавних пыток, выдернул нож из древесины. Зашвырнул отыгравший своё реквизит далеко по течению ручья в мутный поток. — Иди, я сказал. Больше не трону. Пошла, пошла. Или хочешь, чтобы я тебя опять умыл? Она покорно подчинилась, ведомая железной рукой. — К-куда ты меня ведешь? — чуть заикаясь, спросила она через сотню шагов. — Ты убьешь меня? — Достанешь — убью. Без проблем, — серьезно пообещал он, подсвечивая глаза сумасшедшинкой. Лида чуть вновь не захлебнулась ужасом. — Документы в машине? Она явно не поняла вопроса, взглянула на него глазами чела, прощавшегося с жизнью. — Права спрашиваю, где? — резко встряхнул он её так, что её голова мотнулась из стороны в сторону. — В м-машине… Через пару-тройку минут быстрой ходьбы показалась стоянка. Он просто провел её вокруг к лагерю, перетащив через ручей по переброшенному когда-то им толстому надежному бревну, не то, что та жердина, которую он отшвырнул минут десять назад. Посмотрел по сторонам — до избушки метров сто, вокруг никого. Оглянулся еще раз, скользнул взглядом по стоявшим в рядок тачкам. Ни души. Только увидев стоянку, Лида, кажется, наконец-то поверила в спасение — рванулась к Ниве, как утопающий к спасательному кругу. Он не дал ей вырваться. Проводил, дождался, пока она отомкнет дверь и запрыгнет на сиденье. Вот это скорость! Хотя в замочную скважину попала не с первого раза, конечно. Она тут же принялась трясущимися руками совать ключ в зажигание, умоляюще глядя на него с отчаянной надеждой и всё еще с ужасом: он не давал ей захлопнуть дверь. — Твоя зарплата за последний месяц. — Ему пришлось разжать вцепившиеся в руль судорожно стиснутые пальцы и вложить в них несколько десятитысячных купюр. — С прибавкой к жалованию. За доставленное удовольствие. Еще раз увижу тебя даже случайно в нашем необъятном городе — закончу начатое. Я отпускаю тебя только ради Кристины. И… Он склонил голову набок, оценивая степень отмороженности девки. Она замерла, боясь дышать, не сводя опухших от слез глаз с его лица. Вроде на этом и всё, но кто её знает, еще мстить надумает. — И отныне ты под колпаком у службы безопасности моего отца. Мой тебе совет — уезжай из города. И подальше. Ты — сладко пахнешь, когда боишься, я ж могу и не выдержать… — понижая голос до шепота, добил её он. И завершил последний акт спектакля резко и четко: — Вот тебе на дорогу. — Он добавил пару стодолларовых бумажек. — Поняла? Она кивнула, как загипнотизированная, и едва он отступил на пару шагов, захлопнула дверь и вскоре умчалась так, словно за ней гнался бешеный волк. С-сучка. Он оглядел себя — грязный, как черт. И устало прислонился спиной к своей машине. Закурил. Разболелась голова. Совсем как это бывало, когда ребята на патрулировании просили «поработать маньяком» — плотненько пообщаться с очередным несознательным гражданином, явно что-то скрывавшим. Прознали, черти, о его театральном детстве. Сам же и выложил в подпитии. Правда, там еще Лицедей руку приложил, паразит. — Я ж в основном только принцев играл! — поначалу упирался он. Но тот, изголодавшийся по работе в мутотени относительно спокойных часов, как только над ним не издевался: за три года они разобрали и отыграли бесчисленное количество сценок, потешая парней. И ладно б только из Шекспира, а то и, из прямо скажем, шизофреничных нетленок Лицедея тоже. Закурил еще одну. Закрыл глаза, массируя виски. Накатила усталость и опустошение. Всё-таки психологически ломать невинную, в общем-то, девку, это не то же самое, что работать опьяненным ненавистью, помогая себе весьма действенным физическим воздействием. — Вот ****ь, — громко с чувством выругался он, затаптывая очередной окурок. — Ну могла же шить себе спокойненько, как её сестрица! Вот какого *** ей не жилось мирно, а? Не хотела трусы стирать — не шла бы в служанки! Он хлопнул ни в чем не повинную машинку по заднему крылу. И чего, спрашивается, орать-то? Надо было это высказать Лиде, а не деревьям вокруг. Но спич сей резко разошелся бы с ролью маньяка. А тогда главным казалось напугать ее до усрачки, чтобы забыла дорогу к дому Кристины. Он чувствовал, что нервишки что-то никак не желают успокаиваться. Такое с ним иногда бывало, но не было рядом ни Ивана с его «ну, будя», ни Лицедея с его острыми иглами фразами, заставлявшими моментально прийти в чувство. Как-то навалилось всё в этот приезд… А тут еще и «маньяк». В этот приезд… В последний приезд. В последний. В последний! Он больше не вернется. Не вернется. Не вернется!!! — А-а-а! Да что б тебя! Александр еще раз хлопнул по крылу и вдруг побежал, ломанулся в лес, не разбирая дороги. Он несся, отбиваясь руками от веток, норовивших выхлестнуть глаза, ломая сучья, как обезумевший медведь-подранок, с разбегу перемахнул через ручей и дальше, дальше, еще дальше! Сука… как больно… Да почему ж так больно, а? Чувствительно получил по ободранной в возне с Лидой коже на руке. Боль привела в чувство, заглушила боль душевную. Он схватился за предплечье, по инерции прошел еще несколько метров. Хорошо болит, качественно. Надо бы показать Ангел. Мысли о Лене окончательно привели его в чувство. Устыдился. Она как-то выжила. Она справилась. Она нашла себя в подготовке молодняка. Сможет и он. Он — мужик ведь. Он всегда неосознанно гордился этим. Мужик! А сейчас, расчувствовавшись, как самая обычная баба, он ощутил отвращение к самому себе. К ****ям «боевой синдром», «тоску по небу». Надо жить дальше. Теперь настала его очередь умываться. Где тут ручей? А нету. Опаньки. Он походил туда-сюда, пытаясь понять, куда это занесла его истерика. Поняв, что заблудился, поржал: идиотская ситуация. Вот тебе и супермен-боевик! Один в лесу он ни разу не был, если не считать тех случаев, когда отходил от лагеря максимум до полянки с черникой. Еще раз огляделся: не, ну точно стыдоба! Лес вокруг не такой уж и густой. Довольно много небольших полянок. Вовсе не везде ветки и сучья лупили его с должным остервенением, наказывая за… О! Наказывая. Мысль о мокнущих в ведре розгах вскоре вернула хорошее настроение. Эх, пора бы уже вновь встретиться с Николь. Пусть уж лучше она, чем какие-то там лесные жители! Александр потер задницу, сломил тонкую веточку, рассек ею воздух. Одиночество в лесу превратилось в забавное приключение. Он больно стегнул по бедру, потом еще раз, окончательно пришел в себя и медленно обернулся, тщательно вглядываясь и вспоминая, обо что он ударился в последний раз. Увидел глубоко вдавленные в землю следы собственных ботинок. Рассмеялся. Не выйдет быть сожранным в дремучем лесу злыми голодными волками. Походу, опаснее его самого тут отродясь никого не водилось!